Курсант. На Берлин 2 (СИ) - Барчук Павел
Коле было восемь лет, когда он заблудился в лесу. Смех один, сын лесника и заблудился. Отец узнает, выпорет вожжами так, что спать на животе придётся всю неделю. Поэтому когда Коля, в то время носивший фамилию Разинков, понял, что не может сообразить, в какую сторону идти, чтоб выбраться к отцовской сторожке, он испугался. Причем, испугался не приближающегося вечера, хотя в их краях темнело быстро, а леса такие, днем потеряться можно, он испугался батиного гнева. Проще стаю голодных волков встретить.
Отец у Николая был суровый. Никогда Коля не видел его улыбки и не слышал от него доброго слова. Но зато Коля очень хорошо научился определять состояние бешенства, которое появлялось у родителя из-за выпитого самогона, чудесным образом возникавшего в сторожке после каждой поездки в село.
Николай Митрофанович Разенков был хорошим лесником. Тут, конечно, ничего не скажешь. Он охранял вверенный ему обход, отлично знал границы своего обхода, тщательно уберегал его от захвата, перенесения меж, от пожаров, допускал рубку леса только по билету от лесничего, строго соблюдал порядок пользования лесом, пресекал незаконный выпас скота, порубку, охоту. О любых нарушениях Николай Митрофанович сразу же доносил объездчику или лесничему. Он хорошо выполнял свои обязанности. Но вот с семьей…
Тут, прямо скажем, не задалось. Братья и сестры маленького Коли умирали в детстве от всевозможных хворей. Коля тоже должен был умереть. Так говорила его мать, маленькая, высохшая, забитая жизнью и крепкой, суровой рукой отца, женщина. Но Коля выжил. Он цеплялся за свою жизнь, как оголодавший от долгих скитаний спутник за корку плесневелого хлеба. Так было и в тот раз, когда мальчик заблудился в лесу.
Почти сутки он бродил между деревьев, упорно пытаясь найти верное направление. Однако, ничего не получалось. Будто его нечистая сила водила кругами.
А ночью, когда Коля устроился для сна под большим, старым деревом, пришел волк. Молодой, неопытный. Будь это матёрый зверь, вряд ли Коля остался бы жив. Тем не менее, волк решил, что Коля — враг. Голоден ли он был? Скорее нет, чем да, но все равно напал.
Николай Николаевич и сейчас, спустя много лет, хорошо помнил ощущение, которое испытал тогда. Саму схватку почти забыл, а вот ощущение помнил. Жажда жизни. Выстоять любой ценой. Вроде бы, он рвал того волка зубами. Рычал, не хуже самого зверя, и рвал. При этом ухитрился схватить палку, а потом воткнуть ее волку в морду. Это все было словно в каком-то тумане.
Утром Коля вернулся домой. Волка он тоже притащил.
Отец не сказал ни слова. Взял вожжи, как и боялся Николай, а потом выдрал его. За то, что шлялся неизвестно где. На мертвого зверя батя даже не глянул.
Все изменилось в 1917 году. Коле исполнилось уже девятнадцать. Он должен был принять отцовскую должность и отцовские обязанности. Другого варианта даже не рассматривалось. Колю уже зачислили на службу и он почти три года помогал отцу. Матери к тому моменту не стало. Она умерла. Высохла окончательно. Сейчас Николай Николаевич даже не смог бы назвать дату ее смерти. Это произошло как-то тихо, незаметно. Просто однажды отец взял лошадь, запряг ее в телегу, положил туда завернутое в холщевину тело и уехал в сторону села.
Революция изменила все. Когда в их глубинке стало известно о смене власти, отец, который по-прежнему был крепким и суровым, пожал плечами.
— Паны дерутся, у простого лю́да только чубы горят. Не наше это дело. Пусть там сами разбираются. Нам есть, чем заняться.
Но именно в тот день Коля вдруг понял, пора уходить. Нутром почуял, этот ветер перемен принесет ему что-то очень важное. Поэтому ночью, пока отец спал, Николай тихо выбрался из дома, прихватив материн крест, который лежал завернутым в грязную тряпочку за иконой, и направился в сторону ближайшего города.
Крест был золотым, украшенным каменьями. Коля понятия не имел, откуда у матери столь дорогая, столь неподходящая ее жизни вещь. Пару раз, еще когда матушка была жива, в отцовских речах проскакивали слова о том, что могли бы ее родичи и посерьезнее должность ему предложить, но подробности всегда оставались Коле неизвестны.
В городе, до которого Николай добирался почти неделю, встал вопрос, чем заняться. Но тут же быстро отпал. В народе царила революционная эйфория. Изменилась психология людей, оказались обнажены их самые низменные черты характера человека. Это было время грабежей под видом революционных экспроприаций, разгула преступности под видом мести эксплуататорам-мироедам. Всюду появлялись всевозможные комитеты с явной претензией на власть и распределение ресурсов. Вот тут Коля и нашёл свое место. Он стал частью организации, которая в новых реалиях решала очень многое, если не все.
Николай Николаевич поступил на службу в ВЧК. Ему очень уж нравилось название. Борьба с контрреволюцией и саботажем — вон, какое важное дело делают товарищи. А еще ему нравилась власть, которую давала новая служба.
Сказать по совести, Коля в тот момент читал и писал с трудом. Отец всегда считал образование ненужным и даже опасным. Вольнодумство, оно только от знаний идет. Все, что нужно уметь, это составить сухой отчет для начальства. А то и без него можно обойтись. Поднялся, к лесничему съездил да отчитался.
Но на новом месте Николай сие недоразумение исправил. Он знал, ему нужно соображать лучше всех, а тут без знаний никуда. Новые времена открывают новые перспективы.
Потом, после того, как в 1922 году ВЧК упразднили, Николай перешел в ГПУ при НКВД РСФСР. Там он и познакомился с Игорем Николаевичем Бекетовым. Они буквально нутром почувствовали друг друга. Почувствовали родственность душ. В том смысле, что Бекетов был…
Пожалуй, можно сказать, что Бекетов имел фантастическое, шакалье чутьё. Он точно знал, куда, когда и на чью сторону перейти. Он заведомо, холкой чувствовал приближающиеся проблемы или опасность. На высокие посты Игорь Иванович не рвался. Он тихонечко двигался в задуманном направлении, стараясь лишний раз не привлекать внимание к своей персоне. Ненужное внимание. Но зато в рядах высшего эшелона товарищ Бекетов слыл крепким, верным революции, надёжным человеком.
Николай стал правой рукой Игоря Ивановича. Только не гласной, неофициальной. Бекетов высоко оценил волчью натуру Коли. Оценил и хорошо этим пользовался. Многое было в поошлом. Всякое. Конечно, больше такого, о чем лучше не то, чтоб в слух не говорить, лучше даже и не вспоминать наедине с самим собой.
А потом, в какой-то момент, Николай Николаевич понял, что перерос роль мальчика на побегушках. Тем более от этих «побегушек» с каждым годом до сумы да до тюрьмы оставался один крохотный шаг. И это еще хорошо, если так выйдет. Можно сразу, минуя оба этапа, в земельку прилечь. Потому что если где-то ошибется Бекетов, расплачиваться за эту ошибку будет Николай Николаевич.
Ну а потом… Началось все с пацана. Вернее, не совсем так. Пацан-то появился гораздо раньше. В тот день, когда Николай случайно убил его мать.
Арест должен был пройти без проблем. Женщина — из бывших дворян, супруга дипломата, что там ждать? Пойдёт, куда велено, как миленькая. Но она вдруг решила сопротивляться. Николай толкнул ее в тот момент, когда Марина Леонидовна Витцке его натурально укусила. За руку укусила!
Вот и поди ж ты, говорят нежные они, ранимые. Черта-с-два! Увидела часы своего мужа, как с ума сошла. Превратилась в дикую кошку. Ну так оно и вышло. Николай всего лишь резко оттолкнул дамочку, а она возьми, да ударься головой о стол.
Бекетов рвал и метал. Там ведь какое дело вышло… Сергей Витцке считался когда-то другом Игоря Ивановича. Однако дружба дружбой, а когда на кону кое-что важное, так и мать родную продашь.
Сначала Николай не знал, что настолько сильно зацепило Бекетова. А его и правда зацепило. Ходил темнее тучи.
Сначала Витцке отказался идти на диалог. Более того, во время беседы с Игорем Ивановичем чем-то бывший друг ему пригрозил. Чем? Клячин на тот момент не знал. Правда, он и сам тогда еще Клячиным не был, оставался под своей, родной фамилией. Сменил ее позже, когда пришлось в одной операции принимать участие.
