Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 1
— Мистер Попов, вы попали в самое яблочко, — промолвил он. — Сегодня ночью со склада украли дорогую материю.
— И вновь никаких следов?
— Нет, — печально опустил голову Леттерби.
— Скажите, — спросил Александр Степанович. — А что произошло с этим вашим Бёрнсом? Мне очень хотелось посмотреть его машину, жаль уезжать, не разобравшись в её устройстве.
— Мистеру Бёрнсу уже лучше. Мы так волновались за него, ведь электрическая дорога без него встанет.
— А доктор его смотрел? — спросил Попов.
— Нет. Бёрнс отказывается от врачебной помощи и лечится сам.
— Так вы поговорите с инженером, — напомнил Александр Степанович в конце беседы. — Мне было бы интересно взглянуть на его изобретение, мы с ним, видите ли, коллеги.
— И передайте ему пожелания наискорейшего выздоровления, — добавил я.
Иногда мой друг забывает элементарные правила вежливости. Дорога его интересует куда больше, чем здоровье её создателя. Хорошо, что я вовремя пришёл на помощь и снял неловкость. Услужливый Леттерби раскланялся и дал нам своё согласие поговорить с главным электриком поселения на предмет осмотра механизма его машины.
Впрочем, случай познакомиться представился даже раньше, чем мы думали. Как-то раз, ближе к вечеру, прогуливаясь вдоль центральной улицы посёлка, мы свернули на боковую, едва приметную дорожку и оказались в тупике. Справа и слева нас окружал глухой деревянный забор. Воздух был наполнен звоном стрекоз и кузнечиков. Я готов был часами слушать их пение, но мой друг обратил моё внимание, откуда распространяется зудение и лёгкое жужжание. Жужжание производили вовсе не насекомые, как я предполагал!
Мы подняли головы вверх, отыскивая источник звука. Наше внимание привлёк трос, подвешенный на большой высоте, и я указал моему другу пальцем в ту сторону. По тросу, протянутому высоко в небе, толчками продвигалось большое корыто, в котором находился тюк с чем-то тяжёлым. Это и была та самая электрическая дорога, о которой нам рассказывал Леттерби.
Вдруг боковая калитка в заборе неслышно отворилась. Нам навстречу кошачьей походкой вышел человек с удивительным чистым и открытым лицом в пиджаке и поддёвке. Человек широко улыбался. Надобно описать его поподробнее. Человек, встретившийся с нами, был совсем маленького роста. Ладони у него казались детскими, будто игрушечными. Но самое удивительное — взгляд. От него было невозможно оторваться. Я бы сказал, магнетические глаза.
— Добрый вечер, джентльмены, — протянул он нам по очереди детскую ручку. — Рад вас приветствовать в нашей деревушке. Меня зовут Бёрнс. Роберт Бёрнс с почтовой марки Шотландии. А вы, надо полагать, знаменитый русский учёный Попов со своим другом. Видите, я осведомлён о вашем прибытии, как, впрочем, и все поселенцы. В такой маленькой деревушке вести разносятся молниеносно, по живому телеграфу, без всяких технических ухищрений.
Признаться, мне иногда очень приятно, что слава бежит впереди нас. Нас узнают на улице и раскланиваются. Один из обитателей альбома как-то раз, здесь, в английской глубинке рассказал мне, что читал «Старуху Изергиль». Разумеется, моя популярность не идёт ни в какое сравнение с популярностью моего друга. Всё же приятно, когда результаты твоих усилий кем-то замечаются, и тебя помнят.
— Искренне рады с вами познакомится, — протянул я по британскому обычаю в ответ свою ладонь и ощутил нежную кожу английского труженика.
В любой иностранной державе я стараюсь перенять привычки её обитателей, дабы не сильно отличаться. Так, Англия для меня в первую голову страна чопорной благовоспитанности, поэтому и я веду себя здесь во сто крат культурнее, чем в других местах. Стараюсь не плевать и не сморкаться наземь, а пользуюсь носовым платком, обхожусь малым количеством бранных слов и почти бросил курить. Когда британцы хотят сказать «да», они делают это тоже весьма галантно и произносят «йес оф коз». Я сперва смеялся, причём тут козы, а с недавних пор перенял эту их привычку. Итак, я раскланялся весьма изысканно.
— Йес оф коз, вы правильно догадались, кто мы. Мой друг Александр Степанович — великий изобретатель, а ваш покорный слуга — небезызвестный сочинитель, пишущий под псевдонимом Максим Горький.
— Всегда к вашим услугам, — культурно выразился англичанин. — Я тоже на досуге сочиняю.
— Сельская проза?
— Нет, — смущённо отвёл от меня глаза инженер, щёки его вспыхнули, — стихи.
— Приятно познакомиться, — протянул в свою очередь руку Попов.
— Не правда ли великое дело задумал старина Оуэн? — щурясь проговорил Бёрнс.
И лукавые искорки запрыгали в его глазах, будто задуманное в Нью Ланарке поселение казалось ему смешной затеей.
— Алексей Максимович именно за этим сюда и пожаловал, — кивнул Попов, — посмотреть результаты социального эксперимента вашего прославленного земляка. А меня, мистер Бёрнс, признаться, очень заинтересовало ваше изобретение.
— Роберт. Можете звать меня просто Роберт. У нас тут другой этикет, — улыбнулся инженер-электротехник.
— Роберт, мы слышали, вас пытались отравить? — осведомился я.
— Да, чуть не умер, сейчас стало лучше.
— Вы кого-то подозреваете? — спросил Александр Степанович Бёрнса.
Тот, только покачал головой.
— Кого же мне подозревать? Питаюсь я в столовой, вместе со всеми, иногда покупаю мясо и овощи на рынке. А вас, стало быть, заинтересовала моя электрическая дорога. Только разве это изобретение? Я электрик, подписал полтора года назад договор с фабрикой и построил здесь дорогу. В основном я слежу за состоянием электрической машины, смазываю крутящиеся части. И постоянно чиню эти треклятые тележки. С тележками уйма хлопот, то и дело ломаются.
— Позволите взглянуть на устройство машины? — спросил Бёрнса Александр Степанович. — Я полагаю, здесь у вас пункт, откуда вы управляете всей работой?
Мне показалось, в первую секунду инженер чуть заколебался, но тут же взял себя в руки и кивнул.
— Да, разумеется, — ответил Роберт. — Приятно иметь дело со сведущим человеком. Только давайте условимся встретится часа через два. Мне как раз надо бежать в мастерскую. А потом приходите сюда.
— Какой приятный инженер, — заметил я, когда калитка затворилась. — Вежливый, образованный, не гордый, стихи сочиняет.
— К тому же, трезвый, — усмехнулся Попов.
Иногда на моего друга находят приступы меланхолии. Вот и сейчас он не обрадовался приглашению, а встал задумчиво и глядит на проносящиеся в вышине корыта. И глядит на них так, будто в этих корытах заключена тайна Вселенной. Я, недолго думая, вытащил блокнот и спешу запечатлеть на бумаге сию картину.
Через два часа нам предстоит близкое знакомство с Бёрнсом и его устройством. Признаюсь честно, я не большой знаток в технике. Всё, что несёт техника человеку, меня несказанно радует. Напротив, мой друг зачастую глядит на достижения цивилизации скептическим взглядом.
— Вы знаете, я всегда сочувствовал Луначарскому. Быть может, богостроительство — вот настоящий путь человечества, — заметил я.
Попов ответил резко:
— Глупости. Богостроительство — обман, потому что Царство Божие на земле невозможно, а лишь в потустороннем мире. Поверьте мне как учёному.
— Мне странно это слышать от учёного. Вы, человек с университетским дипломом, низвергаете науку. Наука — то, на чём стоит наш мир. А ведь наука ведёт нас вперёд, любые тайны природы открываются человеку, — резонно заметил я. — Вы запутались.
— Нет, глубокоуважаемый Буревестник. Учёный — тот, кто первым находит, первым додумывается, первым обращает внимание на спрятанное от глаза. Но кто сотворил найденное? Наука и возникла с целью описания сего мира, а не объяснения потустороннего. Представьте себе весьма сложный прибор, хоть бы и электрический самовар. Есть описание прибора, схема. Поклоняться науке так же глупо, как поклоняться руководству или описанию работы самовара.
— А вы поклоняетесь самовару! — я почувствовал, как мои щёки стали горячими.
— С чего вы взяли? Не самовар, но его создатель достоин всякого уважения. Идея стоит впереди описания, а не наоборот.
— Наука разгадывает любые загадки. И ваш чайник — не больно-то и сложная штука!
— Это точно, — подтвердил Попов.
Слова Попова задели меня за живое. Получается, невидимый чайный конструктор за нас всё уже решил. Эдак выходит, и Маркс мог ошибаться в классовой теории? Ну, уж дудки! Тот не марксист, кто сомневается. Я поначалу хотел было обидеться, сказать резкость, но, поразмыслив, произнёс решительно и твёрдо:
— Позвольте-позвольте, любезнейший Александр Степанович. Вы подвергаете сомнению саму социалистическую идею. С этим я никак не соглашусь. Я не хочу с вами ссориться, вы для меня авторитет. Но авторитет — исключительно как образованная научная личность. Вот только нельзя вам не заметить, когда вокруг люди дохнут, словно мухи, нищета корёжит человека, и благие намерения в нём угасают, едва зародившись, то чего вы станете ждать от таких людей? Посмотрите глазами бедняка на Лондон. Нужда хуже, чем в России. Нищим ваши проповеди — пустые слова, им детей накормить нечем. А вы им про великого создателя самовара твердите!
