Андрей Величко - Юрьев день (СИ)
Я чуть было не начал излагать все, что думаю по этому поводу, но вовремя спохватился. Это серьезное дело, не какой–нибудь воздушный шар из палок и бумаги и даже не подводная лодка. Тут надо семь раз мерить и только потом резать. То есть — передать Николаю содержание разговора, потом убедить его — это он сам додумался до того, что я сейчас чуть было не начал излагать императору, и только после всего вышеизложенного вместе с ним идти на доклад к его величеству.
План удалось реализовать лишь частично. Николай проникся, даже воспринял какие–то тезисы как свои, но играть главную роль на грядущем докладе отказался категорически.
— У тебя получится гораздо лучше, — заявил он. — И не спорь со мной! Могу же я как старший брат, да к тому же еще и цесаревич, хоть иногда настоять на своем?
— Можешь, — вынужден был согласиться я. — Тогда иди и договаривайся с отцом насчет времени доклада. Вот уж это–то на меня спихивать не надо!
— Ага, — усмехнулся император, услышав, что докладывать буду я, — вы, значит, такое придумали, что Ники опасается мне это излагать? Ну, Алик, дерзай, послушаем.
— Мы считаем, — откашлявшись, начал я, — что, разумеется, строить надо непрерывную железную дорогу. Всякие отрезки — это полумеры, они потом дороже обойдутся, да и не позволят быстро освоить Сибирь и Дальний восток. Деньги же на дорогу можно попросить у французов. Но не просто так, а прозрачно намекнув им, что надеяться на помощь России в деле возвращения Эльзаса и Лотарингии можно будет только после предоставления нам займа в полмиллиарда рублей золотом. Под два процента годовых и отсрочкой выплаты основного массива долга на пятнадцать лет после завершения строительства дороги. Во время него мы будем платить только проценты.
— Ну ты и наглец! — удивился отец. — Не дадут, сразу могу сказать.
— Я тоже так считаю, но об этих переговорах обязательно узнают немцы. И к ним можно будет обратиться с просьбой уже об обычном льготном кредите, причем не золотом, а поставками материалов и оборудования для постройки дороги. Под встречные поставки необходимого им сырья и разрешения соответствующих концессий. Можно пригласить их инженеров, немцы народ толковый. И как дополнение — обещание благожелательного нейтралитета России в случае войны Германии с Францией. Немцы, насколько я понял, не против решить французский вопрос радикально, и у них сейчас есть возможности для этого, но они опасаются реакции России. На таких условиях — дадут, да еще и попросят, чтобы мы брали поскорее, не откладывая в долгий ящик.
— Хм… и чем же это тебе французы так не нравятся?
— Своим республиканским строем. В случае необходимости им достаточно будет сказать «это были обязательства предыдущего правительства» и не выполнять ничего, что им хоть как–то не выгодно. С ними можно только проиграть, а с немцами — и проиграть и выиграть, это уж как получится.
— Да, — согласился после недолгого раздумья отец, — Бисмарк, конечно, тот еще жучара. Но у французов вообще жиды правят бал! Правильно ты сказал — без мыла в любую дыру пролезут. вот только… не знаю, говорить ли это вам, ребята… наверное, скажу. Я и сам о чем–то таком подумывал, но только… не нравятся маман пруссаки. Очень не нравятся, хоть ты тресни.
— Знаю, — кивнул я, а сам подумал, что наступил ключевой момент беседы. — Но тут уж ваше величество сами должны решить, что для вас важнее — интересы державы или неудовольствие императрицы. Никто за императора это сделать не сможет.
Глава 14
— Скажи, Алик, а ты веришь в мистику?
Такой вопрос брат мне задал осенью, вскоре после нашего возвращения из Крыма.
— Это смотря в какую мистику, — дипломатично ответил я. — В дешевую — нет.
Вообще–то я ни в какую не верил вплоть до встречи с Шахерезадом. Но после нее вынужден был признать — похоже, что–то такое все–таки иногда случается. Как, например, со мной случилось. Но ведь не со всеми же подряд и не каждый год! И вообще, может, это была не мистика, а нечто вполне научное, просто основанное на неизвестных широкой публике законах мироздания.
— В предсказания, — уточнил Николай.
— В те, дата появления которых установлена точно и которые нельзя толковать двояко или трояко — конечно, верю. Только, по–моему, таких до сих не было. Во всяком случае, мне про них ничего не известно. Всегда либо с датой полная неясность, либо текст можно трактовать как угодно. А с тобой–то что стряслось — цыганка погадала? Ты бумажник и деньги в карманах проверь на всякий случай, а то мало ли, вдруг пропало чего.
— Да, цыганка, только не мне и не сейчас. Нашему несчастному деду еще в шестьдесят пятом году. Он незадолго до второго покушения рассказал об этом княгине Долгоруковой, а она решила, что не имеет права держать такое в тайне.
— И как же звучало предсказание?
— Примерно так — смерть четыре раза пойдет рядом с императором, лишь задев его своим крылом, но пятый раз будет роковым и для него, и для России.
Я чуть не опошлил высокую торжественность момента жизнерадостным ржанием. Дело в том, что про это предсказание я читал еще в двадцать первом веке. Только там фигурировали другие итоговые цифры — когда шесть, когда семь, а иногда и вовсе восемь. Скорее всего, из–за лени и поспешности распространителей слухов — один что–то прочитал в вики, второй в каком–то левом блоге, третий вообще в твиттере — и кинулись знакомить публику со своими озарениями, даже не подумав согласовать числа. Ну, а здесь и сейчас, ввиду отсутствия интернета, источников распространения слухов гораздо меньше. Пока прорезался всего один.
— Где же это тебя познакомили со столь ярким образцом предикторского искусства?
— На приеме у Юсуповых. Там была Екатерина Михайловна, она недавно приехала из Ниццы. И рассказала мне эту историю.
— Только тебе или во всеуслышание?
— Ну… так, камерно. Кроме меня, ее слушал молодой князь Вяземский и, кажется, рядом стоял какой–то гвардейский поручик.
Я вздохнул. Ну неймется княгине Долгоруковой, в этой истории так и не успевшей стать морганатической женой Александра Второго светлейшей княгиней Юрьевской. Что, кстати, пошло ей только на пользу — ее не успела возненавидеть большая часть петербургского высшего света. Подумаешь, бывшая любовница предыдущего императора! Тут и не таких видели. Ее по–прежнему принимали во многих домах, да и сама она время от времени устраивала какие–то сборища в Малом Мраморном дворце, отошедшем ей по завещанию деда.
— И еще она сказала, что еще до смерти деда говорила об этом старшему Вяземскому, он должен помнить, — не унимался Николай.
— Не спорю, вполне могла говорить. Дело в том, что в шестьдесят пятом году не так уж трудно было без всяких цыганок догадаться, что на деда обязательно начнутся покушения. А дальше — дело техники. В разных местах сделать несколько предсказаний, отличающихся только цифрами. Два раза смерть промахнется, три, четыре, пять и, наверное, шесть. Хотя для гарантии можно добавить семь и восемь. Совпавшее с действительностью предсказание вспомнится, остальные забудутся.
— Неужели ты считаешь княгиню шарлатанкой?
— Нет, всего лишь добросовестно заблуждающейся женщиной, к тому же до сих пор тяжело переживающей смерть деда. Жаль, что не удастся выяснить, кто именно сделал ей это предсказание. И кому еще — с другим числом покушений. Хотя… в общем, над этим надо подумать.
На самом деле тут пора было уже не столько думать, сколько трясти — это я цитирую известный анекдот. То есть настало время идти с сольным выступлением к отцу, что я при первом же удобном случае и проделал. Нужно было продолжать капать ему на мозги по поводу задуманной мной спецслужбы, и мне казалось, что слухи о предсказании вкупе с моей интерпретацией могут оказаться кстати.
Однако отца в первую очередь заинтересовали не мои новые соображения, а вопрос — почему я пришел один, без Николая?
— Потому что создаваемая служба должна быть по сути своей абсолютно секретной. А Ники не должен принимать участия в ее работе из опасений хоть и маловероятного, но тем не менее возможного скандала в случае утечки сведений. Он все–таки цесаревич и должен быть вне подозрений.
— А я, по–твоему, не должен?
— В идеале и вы должны, но, так как идеал недостижим, тут можно применить волшебное слово «официально». Потому что без вашего разрешения я при всем желании ничего сделать не смогу, но официально вы ничего знать не будете.
На самом деле я, конечно, слегка лукавил. Смог бы я что–то сделать и без помощи венценосного родителя! Но получилось бы хуже и отняло бы существенно больше времени.
— Вообще–то мне Судейкин уже говорил о чем–то подобном, — вздохнул император. — И я не хотел идти тебе навстречу вот из каких соображений.
Они явно были непростыми, император время от времени замолкал и вообще с некоторым трудом подбирал слова.
