Барин-Шабарин 4 (СИ) - Старый Денис

Почему-то Елизавете Дмитриевне мне хотелось верить. Или же она говорила таким тоном, чтобы убедить не только меня, но и себя в том, что у нас всё сложится и что никакого принуждения нет? Я заверил ее, что всё будет хоошо и складно. В конце концов, абсолютное большинство браков заключается именно таким образом, когда старшие родственники сговариваются и только ставят в известность молодых. И ничего, живут же люди, и бракоразводных процессов всяко меньше, чем в будущем.

— Будьте уверены, Елизавета Дмитриевна, что, при должном уважении ко мне, вы получите и почтение, и любовь, — сказал я, вновь целуя девушку, в этот раз уже чуть смелее.

Я не собирался ехать в Екатеринослав, пробыв всего два дня у Алексеевых. Посчитал нужным лично встретиться с графом Алексеем Алексеевичем Бобринским, с которым давно желал пообщаться. Слишком много на нём производств, так или иначе влияющих на то, как мы живём в Екатеринославской губернии. Нужно договариваться. Если этого не произойдёт, то мы столкнёмся с серьёзной конкуренцией в вопросе изготовления сельскохозяйственного инвентаря, в области свиноводства, животноводства, сельско-хозяйственной техники. Слишком много точек соприкосновения, чтобы не навести мосты.

Причём наше соперничество возникнет не на пустом месте. Просто в регионе будет две губернии, Киевская и Екатеринославская, где производятся похожие товары, следовательно, внутренний региональный рынок сильно пострадает. А ведь уже далее Могилёвской губернии, Брянской, Московской и так далее и близко не будет тех товаров и продуктов, которые сможем выращивать мы. Так что я не вижу причин для яростной конкуренции, но вижу возможности для сотрудничества, разделения, так сказать, сфер влияния и рынка.

Алексей Алексеевич Бобринский уже успел получить прозвище «трудовой граф». Оно приклеилось благодаря тому, что этот деятельный и богатейший человек России чуть ли не самолично участвует во всех своих проектах, чуть ли не сам стоит у станка. Во всё вникает, везде разбирается, а не просто владеет на бумаге. Его авторитет во всей Малороссии был настолько значительным, что одно только слово этого графа-предпринимателя могло решить многие вопросы. Единственное, что он категорически не вмешивался ни в какие политические процессы, держался вне политики. Хотя и там мог бы многое сделать.

С одной стороны, на него никто не мог давить из Третьего Отделения или клана Чернышёва, с другой стороны, и он ни с кем не ссорился. Ну, и ходили слухи, что Его Величество Николай Павлович не забыл о своём кузене, пусть и не очень жалует его при дворе. Награды, опять же, от императора имеются.

Я почти уверен, что одной из главных составляющих успеха трудового графа было то, что ему никто ни в чём не мешал. Или же и вовсе могли помогать. Ведь часто бизнесу очень важно жить по стабильным и понятным законам, а там — просто чтобы никто не вмешивался, не давил дополнительными условиями.

— Вам повезло, молодой человек, что застали меня в Киеве. Или же вы отслеживали мои перемещения? — спрашивал Алексей Алексеевич Бобринский, когда я, наконец, добился встречи с ним.

Я специально поселился в той же гостинице, где и граф. Был настойчив, дважды пробуя уже пробиться к Бобринскому, когда он завтракал и обедал в ресторане при гостинице.

— Ваше сиятельство, было бы крайне желательно, если бы вы воспринимали меня, как человека деятельного, вопреки моему возрасту и облику, — сказал я и показательно не отвёл своего взгляда, когда Бобринский с некоторым недоумением, вместе с тем властно, на меня посмотрел.

— Я слышал о вас. Причём то, о чём мне рассказывали, зачастую противоречило услышанному ранее. Чиновник, который борется с мздоимством в Екатеринославский губернии, при этом стреляет в главнейшего подлеца. В него стреляют, ранят… Всё это… Я, знаете ли, не люблю столь бурной жизни. Мои дела тишины требуют и кропотливой работы, — сказал Бобринский, явно ожидая моих оправданий.

— Ваше сиятельство, так к чему же плодить слухи и домыслы? Я здесь и готов говорить за себя и честно. Но вы правы в том, что деньги любят тишину. А в Екатеринославской губернии прежде было уж очень громко. То одним нужно было дань платить, то другим. Для вас же это не секрет, вашим управляющим приходилось сталкиваться с мздоимством и лично с вице-губернатором Кулагиным, ныне покойным? — сказал я.

— Деньги любят тишину!.. — посмаковал фразу граф. — Это верно сказано! А что до мздоимства… Так в России сколько с ним борются, да никто ещё не поборол.

— Но и не бороться нельзя, — парировал я.

— Что же у вас? — спрашивал Бобринский, допивая свой кофе. — У меня немного времени. И вы здесь даже не потому, что занимаете позицию помощника мной уважаемого губернатора Фабра, но и по иной причине. Я купил, знаете ли, на пробу кое-что из того, что вы производите… Более всего меня заинтересовали плуги. Они хороши, не хуже моих. Так что слова… Они намного меньше стоят, чем результат труда. Плуги — хороши!

Я извлёк из шикарного портфеля, выполненного по моим собственным чертежам, две увесистых папки с бумагами — более чем сто пятьдесят листов каждая — и протянул их графу.

— Что это? Вы, молодой человек, несколько не по адресу. Если вы хотите издавать свои произведения, то я не поддерживаю писателей и поэтов. Свои задачи вижу в ином и готов вложиться в строительство школы, но никак не в стихи и книги, — сказал Бобринский, даже не открыв папки.

— Тут все расчёты проектов, в коих я предлагаю вам поучаствовать. Вы вправе выбрать то, что вам наиболее интересно, но есть несколько проектов, кои я предложил бы вам в первую очередь… — сказал я, доставая третью папку, самую «худую».

— Вы, я вижу, основательно подготовились, — сверкнув взглядом проницательных светлых глаз, заметил граф.

Алексей Алексеевич Бобринский всё же раскрыл малую папку и стал вчитываться в текст. По сути, это была объяснительная записка к тем трём проектам, которые я предлагал в первую очередь для рассмотрения графу. Каждое из трех направлений — это вклад в будущую войну. Косвенный вклад, но весомый.

— Однако… — чаще всего звучало из уст графа, пока он в течение получаса листал бумаги.

Я попросил слуг графа принести мне кофе и спокойно пил этот напиток, не проявляя эмоций. Умный прочтет и увидит, дурак же не поймет ни цифр, ни перспектив. Уверен, что Бобринский — отнюдь не дурак. Ну а сами проекты составлены так, что в будущем могли бы стать неплохим дипломным проектом в любом ВУЗе. А в нынешнем времени такой проработки проектов просто видано не было нигде.

— Кто же подготовил для вас сии проекты? — строго спросил Алексей Алексеевич.

Из уст прозвучало недоверие. Наверняка он захотел уличить меня во лжи или присвоении чужого труда. Нет, в самом деле, это начинает утомлять. Может, мне изменить внешность? Или как-то выкрасить под седину свои волосы? Состричь завитки? Ведь, прежде всего, скепсис в отношении всего того, что я предлагаю, возникает, когда меня видят: молодого, щегольски одетого, прилизанного повесу.

Наверное, волосы всё-таки я постригу. Усы можно попробовать отпускать менее щегольские, а нормальные мужские, без закрученных кончиков. И что бы там ни говорила Эльза по поводу того, что я хорош собой, я изменю внешность. Не нужно деловому мужчине быть красавцем — нечего выглядеть лощёным в угоду женскому вниманию. Тем более, что уже через полтора месяца, в начале ноября, я стану женатым человеком.

— И всё же, господин Шабарин, это вы всё высчитали? — повторно спросил граф.

— Да, я. От начала и до конца, — резко ответил я, показывая, что готов и обидеться.

На первый вопрос я не ответил, так как должен был показать свою обиду, своё ошеломление. Пусть бы мой собеседник испытал чувство вины, тем самым в нём, как в человеке сердобольном, должны сработать определённые триггеры: желание загладить неловкость и в чём-либо поучаствовать из предложенных проектов.

Вот только с Бобринским подобная схема не работала. Складывалось ощущение, что человек этот имеет несколько ипостасей. С одной стороны, он относительно приветлив, даже вот с молодым человеком низкого по сравнению с ним чина и то соизволил встретиться; с другой стороны, сейчас передо мной был жёсткий, расчётливый, вероятно, даже циничный делец. Бобринскому было просто наплевать на мои обиды, любые внутренние переживания. Ему важнее было понять, что именно могут сулить все проекты, которые я предоставлял.