Андрей Гончаров - Яд для императора
Но так он говорил, только если компания была широкая и в ней могли попасться случайные люди. Если же наборщик был уверен, что его окружают одни лишь польские патриоты, он раскрывал свои истинные цели. Тогда он признавался, что был в Варшаве и встречался с вождями поднимающего голову нового движения за независимость. И в Радом он прибыл не просто так, а с целью собирать отряды для будущего выступления. Особенно его интересуют люди, уже послужившие в российской армии и обученные обращению с оружием. Не знает ли кто таких людей? – спрашивал Клех. Может, кто-то из них недавно прибыл в Радом?
Его признания попадали на благодатную почву. Многие из его слушателей заявляли, что готовы хоть завтра примкнуть к движению, если оно начнется. Относительно же людей с военным опытом наборщику-патриоту ничего определенного сказать не могли – никто не знал таких людей.
Где квартировал наборщик Клех, никто сказать не мог – выйдя из корчмы, он всегда таинственным образом исчезал в какой-нибудь подворотне. А спустя некоторое время в двери отеля «Империал» входил инженер Томашевский, неизвестно откуда взявшийся.
Поздним вечером, уже ближе к ночи, инженер обычно приходил в гости к графу и графине. После чего двери номера, который снимали супруги Пшибельские, плотно закрывались, так что никто посторонний уже не мог подглядеть или подслушать, чем они там занимаются. И хорошо, что не мог: иначе этот любопытный был бы немало удивлен. Потому что «польский патриот» Пшибельский, как и графиня Кити, и инженер Томашевский вдруг переходили с польского или французского – языков, на которых они разговаривали днем, – на русский язык.
И обсуждали они всегда один и тот же вопрос.
– Ну что, слышно что-нибудь? – обычно спрашивал «граф».
– Мне порекомендовали еще двух горничных, – отвечала «графиня Кити». – Увы, нашей Ани среди них нет.
– А у тебя что? – поворачивался «граф» к «инженеру».
– Тоже ничего, – качал тот головой. – Никаких следов.
– Но ведь должны же они где-нибудь объявиться! – с досадой восклицал «граф Пшибельский», он же Кирилл Андреевич Углов.
После четвертого дня пребывания в Радоме, такого же безрезультатного, как и остальные, выслушав рапорты подчиненных, руководитель группы заявил:
– Нам надо менять тактику. Если Возняк вообще направился сюда, к себе на родину, он, видимо, не намерен поселяться отдельно, собственной семьей. Скорее всего, он направился к своим родителям. Их и надо искать.
– Совершенно согласен! – кивнул Дружинин. – Причем делать это надо не в Радоме – здесь я мещанские круги все прошерстил. Скорее всего, его предки – крепостные какого-нибудь графа или простого шляхтича.
– Причем живущего не рядом с городом, а в отдалении от него, – добавила Катя Половцева. – Ведь всю шляхту поблизости ты уже проверил – правда, Кирилл?
– Да, в радиусе двадцати верст все проверено, – кивнул Углов. – Будем теперь делать более далекие выезды. Причем ездить, Катерина, нам придется с тобой вместе – так получится естественней.
– Да, понимаю, – согласилась Половцева.
– Я договорился, что завтра нанесу визит пану Вацлаву Гронскому, хозяину села Студницы, – сообщил Углов. – Нас сегодня познакомили у графа Замойского, и пан Вацлав сразу же начал зазывать меня к себе. Заявил, что приготовит некий сюрприз.
– Сюрприз? – Катя подняла брови, ее лицо выразило сомнение. – Нет ли здесь какого подвоха? Не собираются ли поляки тебя разоблачить?
– Мне кажется, нет, – сказал руководитель группы. – Пока что никто не выразил ни малейшего сомнения в нашей легенде. И этот пан Гронский, пока шел разговор, мне прямо в рот глядел, он явно считает меня героем. Там, наверно, какая-нибудь реликвия времен Речи Посполитой или Наполеона. Какая-нибудь королевская сабля или стул, на котором сидел сам император…
– А где находится это село? – спросила Катя.
– Южнее Радома, верстах в тридцати вверх по течению Ниды. Хозяин сказал, что усадьба стоит на берегу реки, и виды там отличные. Выедем часов в двенадцать. Может, там нам повезет?
– Будем надеяться, – сказала Катя. – Я с удовольствием выеду на лоно природы. А то мне, признаться, надоела эта идиллия XIX века: грязь на всех улицах, кроме двух-трех центральных, повсюду навоз, запах помоев…
– А уж мне как все это надоело! – поддержал ее Дружинин. – Вы-то в высшем обществе вращаетесь, а я среди простого люда. Там грязи еще больше. Так вы что, завтра без меня собрались ехать? А мне что прикажете делать? Здесь сидеть? По корчмам ходить больше смысла нет… Давайте я тоже с вами поеду! А что? Инженер Томашевский хочет взглянуть на родную природу! Может, я там мост собираюсь строить…
– Ладно, если уж тебе здесь не сидится, едем, – согласился Углов. – Нагрянем дружной компанией. Авось хозяин не обидится…
Глава 11
Наутро погода выдалась как по заказу: солнце, легкий ветерок, тепло. Стояла уже середина марта. Обычно в южной Польше в эту пору царит распутица, и дороги на неделю, а то и на две становятся непроезжими. Но в этот год весна выдалась ранней, и хотя до Пасхи было еще далеко, снег с полей уже сошел и дороги подсохли.
Трое путешественников ехали в открытом ландо, которое Углов нанял в самом начале, как только приехал в Радом. Управлял им кучер Станислав – степенный мужик с длинными усами. Дорога шла то вдали от реки, среди полей и перелесков, то по вершинам холмов вдоль Ниды, и тогда внизу сверкала гладь реки.
Спустя два часа впереди показалась островерхая верхушка костела, потом стоящий на пригорке помещичий дом, а чуть позже и село, раскинувшееся на другом берегу реки. Ландо въехало в чугунные ворота и покатило по длинной еловой аллее к желтевшему в конце дому.
Хозяин имения, пан Вацлав Гронский, ждал гостей у крыльца. Он приветствовал графа, с готовностью подал руку выходившей из коляски графине и с некоторым удивлением взглянул на спустившегося вслед за ней инженера. Однако граф представил своего друга, пана Томашевского, и хозяин тут же расплылся в улыбке.
– Идемте, я познакомлю вас с супругой и со всем своим семейством, – сказал Гронский, провожая гостей к дверям. – Ваш визит для нас – такая честь! Вы не представляете, как много говорят о вас в нашем обществе!
Миновали вестибюль, украшенный мраморными статуями римских императоров и трибунов, поднялись по устланной толстым ковром лестнице, вошли в сверкавший позолотой и хрусталем зал. Здесь гостей ждала дама, и рядом с ней – двое детей. Супруга Вацлава Гронского, пани Юлия, оказалась брюнеткой, еще сохранившей черты красоты, которая, видимо, отличала ее в молодости. Она легко изъяснялась по-французски, легче, чем ее муж и дети.
– Мы счастливы приветствовать в нашем имении такого прославленного героя борьбы за независимость, как вы, господин граф, – сказала пани Юлия. – Мы рады принять также пани Пшибельскую и друга господина графа. Мы не так часто выбираемся в город, как нам хотелось бы, и встреча с вами для нас – истинный праздник. Вас ждет отменный обед – наш повар постарался показать свое искусство. Однако садиться за стол еще рано. Возможно, муж покажет вам имение?
– Да, мы будем рады немного пройтись после долгой дороги, – согласился «граф Пшибельский».
Они прошли по парку, осмотрели теплицы, еще не освободившийся ото льда пруд, конюшни, где хозяин обратил их внимание на двух особо породистых скакунов.
– Вот, смотрите на этого гнедого, – сказал он. – Это настоящий текинец! Я назвал его Араб. Ни одна лошадь за ним не угонится. Вот этот каурый, по кличке Бедуин, чуть менее резвый, но тоже очень хорош.
– Я вижу, вы гордитесь своими лошадьми, – заметил граф.
– О да! – кивнул хозяин. – Лошади – это моя страсть! Но я не забываю и остальное хозяйство. Могу без преувеличения сказать, что мое имение является образцовым. Мои собственные поля обрабатываются и засеваются по всей агрономической науке. К сожалению, крестьяне остаются глухи к зову прогресса и на своих землях все делают по старинке. Поневоле пожалеешь, что у нас дела обстоят не так, как у проклятых московитов: ведь у них, я читал, до половины всей земли является помещичьей, и помещик там – полный хозяин. Да, кстати, о московитах. Представьте себе, у меня в селе объявился самый настоящий казак!
– Казак? – с удивлением спросила графиня. – Откуда?
– Понимаете, сын местного пономаря шесть лет назад поступил на военную службу, – принялся рассказывать Гронский. – Я совсем об этом не знал! И вот только на прошлой неделе мне рассказали, что этот иуда вернулся в село. Видно, горьким показался ему царский хлеб, и он оставил службу. Но мне все равно, оставил он ее или нет! Он добровольно служил врагу! Я поговорю со священником; пусть он сделает так, чтобы этот пономарь убирался на все четыре стороны, вместе со своим сыночком и его девкой.
