Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда
Пока Ольга Трифоновна инспектировала свою дружину, Андрей задумался о странной участи русских женщин. По воспитанию своему и месту в семье они играют скорее роль главенствующую, чем подчиненную. В семействе, в имении, в усадьбе, в литературном салоне – куда ни поглядишь, правят российские дамы. Они и образованней, и умней мужчин и не отвлекаются на мелочи вроде политики. То есть по праву и возможности русское общество могло бы стать матриархальным, и это пошло бы ему на пользу. Но законы общества, его родовые, древние, дремучие боярские нравы требуют, чтобы женщина ограничивала свою деятельность домашним хозяйством. И сколько же остается нерастраченных сил, загубленных судеб – сколько министров, сколько Путиловых и Пироговых не смогли найти своего выхода в жизни. Если революция и может принести нечто полезное, то это будет не столько земля крестьянам, о которой говорят, но никто ничего не смеет предпринять, а открытие дороги для русских женщин. И вот, рассуждал Андрей, пройдет несколько лет, и русские женщины займут достойные места – будут у нас женщины-министры, женщины-сенаторы, женщины-миллиардерши. Будут они подобны нашей княгине Ольге – могучие, пышущие российским здоровьем, со взбитыми прическами, может, порой чересчур самоуверенные, но знающие свое дело и видящие цель в своей жизни. И будут с завистью глядеть на Россию Англия и другие страны, которые и мечтать не посмеют о том, чтобы дама была у них премьером. А у нас будет!
Рассуждая таким образом, Андрей не заметил, как они вышли из номера и спустились в вестибюль гостиницы, дурно освещенный и замызганный оттого, что там было слишком много случайного народа – спящих на чемоданах офицеров или дельцов, которым не нашлось номера, заблудившихся пьяниц и личностей, которые избрали вестибюль местом для заключения своих сделок или тайных переговоров.
Появление экспедиции вызвало некую сенсацию между собравшимися. Попробовав взглянуть на экспедицию со стороны, Андрей вынужден был признать, что удивление окружающих обоснованно.
Впереди небольшой процессии шествовала крупная дама в расцвете лет, одетая в вечернее платье, оставляющее обнаженными соблазнительные части ее прекрасного тела. Под руку эту даму держал низкий пожилой мужчина с черной бородой, массивным носом и злыми глазками из-под очков. Почетным эскортом эту пару сопровождали три молодых человека, один в замшевом костюме для придворной охоты, второй в потертой студенческой тужурке и сползающих слишком длинных брюках, и наконец третий, в стареньком пиджачке, с отсутствующим взглядом, будто попавший сюда совершенно случайно.
Пересекши вестибюль, эта пятерка вошла в страшно дымный и душный, кричащий, поющий, прогуливающий деньги зал ресторана.
Метрдотель, завидя археологов в дверях, кинулся к ним и на добром греческом языке обратился к Андрею, приняв его за главу процессии. А так как никто греческого не знал, то археологи начали кивать головами и кивали, пока их не провели за стол у сцены, и там Авдеев сердито обратился к Российскому:
– Я всегда полагал, что вы знаете греческий! Куда он делся?
– Я знаю, как писали греки три тысячи лет назад, – ответил Российский. – Но они давно пишут иначе.
– А где он? – спросил тогда Авдеев у своей жены. Он был агрессивен и не уверен в себе.
– С минуты на минуту, – ответила Ольга Трифоновна, будто бы и в самом деле имевшая право знать о планах подполковника Метелкина.
Они расселись за столом, оставив место Метелкину между Авдеевыми.
Ресторан оказался велик и высок, будто он заполнял собою всю гостиницу, и происходило это оттого, что потолка и лепнины не было видно – настолько густо собирался наверху табачный дым и чад из кухни.
За столиками сидели в основном русские офицеры и гражданские люди, но были и местные, по крайней мере так показалось Андрею. Конечно же, он не мог утверждать наверное, видит ли перед собой дельца из Одессы или грека из Синопа.
Женщин в ресторане было немного, и Андрей мог бы поклясться, что, за исключением княгини Ольги, все остальные, молодые, одетые и накрашенные ярко и вульгарно, относились к числу гетер. Но и в этом вопросе Андрей не был достаточно компетентен.
Метелкин пришел с опозданием, и из-за этого им пришлось просидеть минут двадцать за пустым столом, слушая плохой оркестр и непристойные крики офицеров. Метелкин вошел быстро, на этот раз он был не в кожаной тужурке, а в хорошо сшитом мундире. Он попросил прощения у княгини Ольги и бурлившего от негодования Авдеева и, дав знак официанту, смог заставить того в мгновение ока расставить на столе блюда и салатницы, чтобы успокоить изголодавшихся археологов, – благо шум стоял такой, что лишь господин Метелкин, поочередно наклоняясь то к ушку Ольги Трифоновны, то к уху ее супруга, мог поддерживать светскую беседу.
Андрей решил как следует поесть – еще днем Иван Иванович предупредил, что жалованья, положенного университетом, недостаточно даже на кофе.
Обжигаясь жирным бараньим супом, Андрей обратил внимание на то, что оркестр перестал играть и в зале от этого наступила кратковременная тишина. Подняв голову, он увидел, что оркестр отодвигает стулья, чтобы освободить на сцене больше места, а завсегдатаи ресторана хлопают в ладоши, ожидая приятного зрелища.
И в самом деле зрелище, представшее глазам Андрея, было для него необычным и экзотическим. Под томительную восточную мелодию на сцену вышла молодая женщина в ярких зеленых шальварах, широком, расшитом блестками лифе и подобии легкой чадры. Живот ее, плечи и руки были обнажены. Эта женщина начала танцевать, совершая движения бедрами и животом, что приводило офицеров в восторг, хотя Андрея оставило равнодушным. Он признавал, что фигура танцовщицы была почти безупречна, черные волосы так же хороши, но сам танец не требовал особого умения.
По окончании танца зрители не были удовлетворены и начали бурно хлопать в ладоши и кричать «бис!».
Танцовщица спустилась со сцены и начала продвигаться между столиками, ловко избегая жадных пальцев офицеров и нуворишей, стремившихся хотя бы дотронуться до нее.
Она прошла совсем близко от стола археологов, вызвав в Метелкине пароксизм восторга.
– Аспасия! – закричал он. – Душа моя! Я твой верный друг!
Легким округлым движением руки танцовщица как бы вернула его на место, с которого подполковник ветеринарной службы уже готов был сорваться, и тут же обратила свой взор к Андрею. И тогда Андрей впервые увидел глаза Аспасии – совершенно зеленые, болотные, сверкающие куда более, чем положено человеческим глазам, – глаза пантеры с человеческим зрачком, обрамленные такими длинными и густыми ресницами, будто лесные озера в окружении густых елей. Глаза чуть сощурились, и до Андрея донесся шепот:
– Берестов, я жду тебя…
Андрей не знал, услышал ли кто-нибудь этот шепот, но движение Аспасии и ее внимание к Андрею были отмечены многими.
– Не ошибись! – закричал подполковник Метелкин. – Федот, да не тот! Но ты пробуй, пробуй…
Подполковник начал хохотать, танцовщица уже была у соседнего стола, а затем, проскользнув у самой двери, исчезла из зала.
Княгине Ольге стало совершенно невтерпеж в этом вертепе.
– Мы благодарны вам, Илья Евстафьевич, конечно, благодарны, но тяжелая дорога, а здесь так шумно и дымно… Нет, что вы, конечно же, оставайтесь…
Андрей-то знал, что княгиня Ольга взбешена. И этим паршивым ресторанчиком, и поведением мецената Метелкина – и собой, потому что поддалась его ухаживаниям и оказывала ему знаки внимания. Но весь ее гнев и негодование выльются на профессора Авдеева, тем более что сам Авдеев ничего бы не смог поделать без помощи Метелкина, а его хваленый профессор Успенский, как кот, берегущий свою территорию, даже не захотел с ним встретиться.
Княгиня Ольга рассчитывала на то, что вся экспедиция демонстративно покинет вертеп, но ее ждало еще одно разочарование – Андрей Берестов поднялся вместе с ней, но сказал:
– Я останусь еще немного. Можно?
– Я бы на вашем месте… – сказала Ольга Трифоновна, но потом махнула рукой, понимая, что здесь настаивать бессмысленно. Она постарается наказать Андрея потом – к этому у нее будет масса возможностей. Не оценив ситуации, с Андреем решил остаться фотограф Карась, которому ресторан казался олицетворением сказок Шахерезады, о чем он и сообщил Андрею, когда остальные ушли. Вскоре вернулся подполковник Метелкин. Он ничего не понял и спросил Андрея:
– Она чего, Ольга Трифоновна, какая муха ее, а?
– Она вас приревновала к танцовщице, – сказал Андрей, наклонившись к подполковнику, чем привел того в отличнейшее настроение.
Оркестр уже играл одесские мелодии, вышел вертлявый певец, который старался отбивать чечетку.
Метелкин позвал за стол нескольких офицеров, заставил их доесть не использованные по назначению археологами блюда, заказал еще несколько бутылок коньяка и сладкого местного вина. Фотограф быстро опьянел и клевал носом, стараясь не заснуть, Андрей спросил у Метелкина, кто такая Аспасия.
