Герман Романов - Лондон должен быть разрушен. Русский десант в Англию
Каземат заволокло густым дымом. Запах сгоревшего пороха разъедал горло, глаза слезились, да еще стояла густо наперченная вонь от горечи горячего металла и едкого человеческого пота — непередаваемое и омерзительное ощущение.
Однако страха в душе уже не было, он исчез, растворился. При тусклом свете ламп старый император, позабыв про все на свете, превратился в заряжающего, с натугой подающего заряды, а в мозгу на секунду пронеслась усмешка: «Ну что, гвардии сержант, вот и превратился ты в автомат заряжания родной „Акации“!»
Так он и подавал картузы, пока однажды перед его руками не открылся замок. Петр посмотрел в сторону — матрос завалился на спину, лицо представляло собой кровавую кашу.
Император отодвинул тело и сам приник к простейшему кольцеобразному прицелу. Прямо перед глазами он увидел огромный высокий борт, подсвеченный красными всполохами пламени, и тут же отшатнулся, крепко зажмуривая глаза, — будто огненный цветок расцвел на этом борту, и страшный удар отозвался звоном чудовищного колокола.
— Что застыл?! Целься, мать твою!
Болезненный тычок в спину вывел Петра из транса.
— Да тут, на хрен, наводить совсем не надо, стреляй да стреляй! Заряжай, братишки!!!
Замок с лязгом раскрылся. Чьи-то руки засунули туда ядро, затем картуз, потом кто-то схватился за висящий на петлях тяжелый сгусток железа и с лязгом его захлопнул. Петр уже намотал на руку шнур, зная, что, дернув за него, он воспламенит капсюль, а тот, в свою очередь, картуз, и рванул что было сил в уже ослабевших руках.
Пушка рявкнула, и в дополнение к левому уху оглохло правое, но Петр не отшатнулся, он смотрел в амбразуру, дожидаясь результата. То, что ядро вошло в борт вражеского корабля, он прекрасно заметил, но вот дальше произошло то, чего никак не ожидал. Огромные языки пламени вырвались из орудийных портов, видимо, попадание привело к воспламенению сложенных зарядов, а затем прямо на глазах вражеский корабль превратился в огнедышащий кратер.
Сила взрыва была так велика, что броненосец накренился. Петр полетел куда-то вниз, с ужасом ожидая, что сейчас ударится о броню и размажется по ней. Но падение пришлось на что-то мягкое, копошащееся и стонущее. Император с трудом встал, кое-как удержавшись на ногах — броненосец раскачивало, и заорал во все горло:
— Мать вашу! Пингвины королевские, два узла в задний фасад, что застыли?! Заряжай!
Однако никто не бросился к пушке, и всем своим естеством Петр понял — произошло что-то необычное. Никто больше не стрелял, не было ужасающего грохота. Только слышался тихий, даже успокаивающий после перенесенного ужаса стук паровой машины. Да еще темнота — взрыв вражеского корабля задул все лампы.
— Молодец матрос! — За спиной раздался уверенный и властный голос, и на плечо опустилась тяжелая ладонь. — Как ты его здорово! «Георгий» твой, сам перед Думой хлопотать буду! Эй, кто там? Зажгите свет, ни хрена не видно! Боцман! Доложить о повреждениях!
С другой стороны пушки донесся молодой голос, тихий, но восхищенный, с придыханием: Кучеряво выражаешься, братишка, научи…
В глаза Петру ударил тусклый огонек лампы, и словно по мановению волшебной палочки то тут, то там стали зажигаться корабельные светильники, разгоняя сгустившуюся тьму.
Мэдстоун
— Нужно ждать, пока подойдут все войска!
Генерал Артур Уэлсли смотрел на короткие шеренги солдат в традиционных красных мундирах. Они едва накрывали треть отнюдь неширокого поля, освещенного краем восходящего солнца. Сил было недостаточно, но жила надежда, что скоро подойдут новые колонны. Такое не могло не радовать генерала Уэлсли, восходящую звезду английского генералитета, на которого в Лондоне возлагали надежды.
— Я здесь возьму у русских реванш!
Со времен своего генерал-губернаторства в Индии и неудачного командования индийской армией он все дни страстно желал отомстить этим подлым московитам, тайно вооружавших майсуров; когда в Петербурге поняли, что британцы вскоре присоединят к Бенгалии и это богатейшее княжество, то вероломно начали войну.
Уэлсли хорошо запомнил вихрастый хохолок на голове фельдмаршала Суворова. Тщедушный старик тогда напугал — а в этом он мог признаться только самому себе — своим ультиматумом: «Первый выстрел — воля, второй — неволя, штурм — смерть!»
Генерал бы отринул этот наглый вызов, посчитав за бесчестие сдать Калькутту, но участь Хайдарабада, в котором был куда более многочисленный гарнизон, ужаснула всех британских солдат.
Жестокий старик предъявил им точно такой же ультиматум, а когда храбрый генерал Берд его отклонил, то через два часа столица княжества была взята штурмом. Московиты, потеряв напускной европейский налет воспитания, безжалостно перебили всех доблестно сражавшихся англичан, хотя почему-то не тронули их жен и детей. Но снова доказали свою варварскую азиатскую сущность тем, что не стали резать индусов и отказались грабить богатые туземные дома и лавки.
Наверное, бородатые русские казаки нашли в диких аборигенах родственные души, а может, и своих единоверцев — Уэлсли вообще считал большинство московитов если не еретиками, то язычниками.
В Англии хорошо помнили царя Петра, что провозгласил себя императором Московии и Татарии. И если их повелитель вел себя как нарядившийся в европейское платье туземец, то что можно ожидать от его совершенно диковатых подданных, понятия не имеющих о благородстве и цивилизаторской миссии белого человека, которая возложена на наиболее достойных. А такими являются только они одни — англичане!
— Как только соберутся все войска, я пойду вперед и сброшу русских в Канал! А затем сокрушим и французов!
Уэлсли посмотрел на колонны солдат и впервые пожалел, что правительство не обращало достойного внимания на армию, выделяя из бюджета большую часть денег на флот. Эти траты оказались бесполезными — лорды Адмиралтейства построили не то что нужно, линкоры оказались совершенно беспомощными в схватках с русскими броненосцами.
Генерал-лейтенант тяжело вздохнул — если бы армия получила хотя бы половину выделенных средств, то удалось бы перевести все сто полков пехоты на новый штат, с удвоением числа батальонов. А то развернуть полки и в три батальона, вооружив солдат не только нарезными штуцерами, но и новыми барабанными ружьями.
Вот тогда бы не пришлось суматошно собирать войска, чтобы сбросить русских в море…
Па-де-Кале
«Принц Уэльский» ходко шел под всеми парусами. Далеко справа виднелась туманная полоска земли, а вот слева, за серой гладью моря, виднелся туманный берег континента.
Задача была простой — зайти в узкий пролив, который французы называют Па-де-Кале, в эти двадцать миль, отделяющие Францию от Британии, самое узкое место Канала, и разметать по сторонам все тысячное скопище лоханок, на которых отправляются захватчики, вздумавшие повторить подвиг герцога Нормандского.
— Сэр, паруса!
Вице-адмирал Роберт Кальдер посмотрел в подзорную трубу. Сильные линзы приблизили к глазам множество мачт, увитых белыми парусами, — он насчитал шесть или семь кораблей.
— Сэр, из Портсмута вырвалось семь или восемь кораблей из эскадры лорда Сент-Вицента! — Капитан «Принца Уэльского» Томас Харди с улыбкой взирал на приближающийся отряд.
У адмирала немного отлегло от сердца — в Лондоне ему сказали, что парусных линкоров в Ла-Манше у французов и русских нет, только одни броненосцы, но это и есть самый страшный противник, с которым боя лучше не принимать.
Шведско-датская эскадра, получившая позавчера хорошую трепку у Доггер-банки, наверняка ушла в свои шхеры зализывать раны. Русские «коптилки» ходить галсами не любят — ведь это требует выучки команд — и давно бы выдали себя черным дымом.
— Это хорошо, Томас! Один или два линкора наши, возможно, потеряли, но вместе у нас будет тринадцать вымпелов, и этого хватит, чтобы пройтись огненной метлой по Каналу!
— Чертова дюжина, сэр! Неплохое предзнаменование!
— Я бы сказал, хорошее, Харди! Да и солнце всходит, и оно предвещает нам победу! Видишь багровые сполохи на синей глади? То прольется кровь коварных негодяев, что пытаются захватить Великобританию под какими-то надуманными предлогами. А я тебе скажу так: право оно или нет, но это наше Отечество!
Ла-Манш
— Ваше… императорское величество…
Лицезрение императора, сидящего в полном молчании у пушки, привело капитана броненосца «Як» Александра Новикова в состояние, близкое к шоковому. Кавторанг машинально застегнул воротник мундира, рот открывался как у рыбы, беззвучно.
Доблестный офицер просто не знал, как извиниться за допущенное панибратство к венценосной особе и главнокомандующему, за которое в военное время не награждают, а без всяких судебных проволочек расстреливают у первой попавшейся стенки или вешают на мачте, но тут в зависимости от специфики службы.
