Андрей Смирнов - Рыцарь
Но толстяк смотрел на происходящее под другим углом.
— Тело? А на что оно нам? Эй! — Он повысил голос. — А который тут гийомовский конь?
Когда поджарый, услыхав это заявление, повернулся и вперил в толстяка ненавидящий взгляд, толстяк все так же буднично добавил:
— И доспехи с него снимайте и тащите сюда.
Я почувствовал, что во мне что-то противится этой идее.
— Не надо, — вмешался я. — Не надо нам его доспехов.
Поджарый мрачно уставился на меня, а толстяк удивился.
Но возражать не стал.
— Так уж и быть, — важно объявил он, обращаясь к поджарому. — Доспехи можете оставить себе. Но коня мы забираем! Так который конь-то, вороной, что ли?
— Угу.
Толстяк вопросительно поглядел на меня, но поскольку я не сдвинулся с места и ничего не сказал, сам подошел к вороному, ухватил за узду. Тот злобно фыркнул и попытался укусить.
— Зовут как? — спросил толстяк.
— Зверюга.
Следующие десять минут толстяк пытался подружиться с этим злобным животным. Я предположил было, что кончится это тем, что конь лягнет толстяка в брюхо, но ошибся. Через десять минут толстяк отвязал жеребца и гордо прошествовал с ним на «наш» край поляны.
— Справный конь, — сообщил он мне, привязывая жеребца на некотором удалении от двух других лошадей, очевидно наших, поскольку когда я подошел к ним поближе, они отнеслись к этому спокойно, а гнедой жеребец даже дружелюбно фыркнул и ткнулся носом мне в плечо. Я похлопал его по шее. Кажется, мы были с ним хорошо знакомы.
Между тем проклятая память и не думала возвращаться. Казалось, еще чуть-чуть, еще одно случайное слово или какое-нибудь незначительное событие — и воспоминания всплывут наконец на поверхность сознания, и я вспомню и как зовут толстяка, и какую кличку имеет гнедой, и как, черт возьми, зовут меня самого! Но ничего не происходило, и уверенность, что пройдет еще немного времени и все встанет на свои места, таяла, как ледышка на солнцепеке.
Я подошел к толстяку.
— Слушай, — сказал я, решившись наконец на правду, — как тебя зовут?
Сначала он не понял, к кому я обращаюсь. Потом до него дошло, что я обращаюсь к нему, поскольку больше вроде бы не к кому.
— Шутите, что ли, ваша милость?
— Нет, — сказал я. — Не шучу.
Толстяк ахнул и прикрыл рот ладонью.
— Пресвятая Дева Мария… — пробормотал он. — Значит, огрел он вас все-таки… А я-то думал, вы нарочно притворились…
— Кто огрел?
— Да он! Гийом этот проклятущий!.. Ох ты… вы что, и Гийома не помните?!.
— Я даже не помню, как меня зовут, — честно признался я толстяку. — А вот Гийома помню. Ровно с той самой минуты, когда я валялся на земле, а он предлагал мне сдаться. А вот до того — ничего. Кто он вообще такой был, этот Гийом?
Некоторое время толстяк глядел на меня широко раскрытыми глазами. Потом издал странный звук — что-то среднее между «Ааааа…» и «Эээ-ээ…» — и снова закрыл рот.
— Ну так что? — поторопил я толстяка. — Из-за чего вся разборка-то произошла? Что мы не поделили?
— Да как же так… — жалобно протянул толстяк. — Вы ж ведь сами… Неужели и вправду не помните?
— Как Бог свят, — сказал я, припомнив гийомовскую присказку.
Как ни странно, этот аргумент толстяка убедил.
— Де Бош, значит, нагнал нас на дороге…
— Подожди. Кто такой де Бош?
— Да он же! — Толстяк чуть не плакал. — Гийом этот! Сьер Гийом де Бош. Догнал, значит, на дороге и говорит, что, дескать, уже второй месяц вас разыскивает. А вы ему так с ехидцей — приятно, мол, когда хоть кто-то о тебе помнит. А Гийом, значит: «Так ты, мерзавец, еще и смеешься!..» Простите, ваша милость, это не я, это он сказал, что вы мерзавец!.. То есть вы не мерзавец… Тьфу ты, прости Господи!.. Ну так вот. Вызвал, значит, вас Гийом на поединок. Поехали мы в лесок, нашли полянку подальше от дороги… вот эту самую полянку… Тут вы с ним биться стали. А потом раз махнул Гийом палицей, вы вроде бы увернулись, но потом вдруг меч из руки выпустили, за голову схватились и наземь рухнули. Наверное, все-таки задел он вас своей кочерыжкой… Позвольте, господин, я вашу голову осмотрю.
Я позволил. Толстяк расстегнул толстую кожаную куртку, которая была на мне, помог стянуть кольчужный капюшон. Только тут я сообразил, что не представляю даже, во что одет, — и с великим любопытством стал разглядывать свои руки, ноги и туловище. Под курткой, изрядно, кстати, потрепанной, обнаружилась кольчуга. На локтях — шипастые браслеты, сыгравшие столь судьбоносную роль в жизни и смерти Гийома де Боша. На ногах — полотняные штаны, заправленные в кожаные сапоги. Еще имелись латные рукавицы и пояс с перевязью. К поясу крепились ножны, в которых покоился меч.
Я не помнил, как убирал в ножны меч. Видимо, мои руки сделали это механически. Равно как и вытерли клинок о рукав: о ту самую часть рукава, которая виднелась между кольчужным рукавом и наручем. Я поморщился. Ну вот на хрена я это сделал? Теперь уже кровь не отстирать…
Латные рукавицы были настоящим произведением искусства. Сочетание кожи и металлических пластин. Весом примерно по полкило каждая.
…Полкило?
Да что же со мной такое творится?..
— …Вроде бы крови нету, — заявил толстяк, исследовав мою макушку. — Целая, кажись.
Я рассеянно кивнул.
— А из-за чего вообще он… ну, Гийом этот… из-за чего вообще он до меня докопался?
— Ч-чево?
— Почему он меня искал?
— Так это… — Толстяк недоуменно дернул плечами. — Вы ж про него памфлет сочинили. Еще когда мы в Марселе были.
— Памфлет? В Марселе?
— Ну да. Неужели не помните? «Раз как-то грозный Гийом де Бош в авиньонском борделе устроил дебош. В канаве заснул и, проснувшись, услышал: „А боров ведь этот на де Боша похож!..“» Там еще четырнадцать куплетов. Говорить?
— Потом. С де Бошем все ясно. Теперь расскажи мне, как меня зовут, кто я такой и что мы делали в Марселе.
— Кто вы тако… То есть вы совсем-совсем ничего не помните?
— Совсем. Итак, кто я такой?
— Вы — мой господин, сьер Андрэ де Монгель.
Толстяк снова замолчал, решив, видимо, что выдал мне более чем исчерпывающие сведения. Но я так ничего и не вспомнил. Андрэ де Монгель… Это имя не вызвало никаких эмоций, ни шквала воспоминаний — как я втайне надеялся. Просто набор звуков, не более.
Поэтому я продолжил давить на толстяка:
— Это всего лишь имя. А кто я такой? Чем я занимаюсь, что делаю, где живу?
— Вообще-то, — сказал толстяк, — вы живете в Монгеле, в имении вашего батюшки. Но, с другой стороны, вы там не живете вот уже почти восемь лет. А занимаетесь вы… Ну и не знаю, как сказать, ваша милость. Вы же рыцарь. Вот странствуем, сталбыть. Восьмой уж год пошел…
— Ах вот как… — задумчиво произнес я. — Значит, рыцарь… Странствующий рыцарь…
Было в этих словах что-то… что-то знакомое до боли… и вместе с тем — совершенно неуместное. Мне почему-то вдруг захотелось громко расхохотаться.
Но смеяться я не стал. Слишком уж серьезно, со странной смесью материнской заботы и дружеского сочувствия смотрел на меня взволнованный толстяк.
— И давно мы с тобой странствуем?
— Да вот… Как вернулись из Палестины, так и странствуем.
— Из Палестины?
— Из Палестины, — значительно подтвердил толстяк.
— И давно мы оттуда?
— Четвертый год тому уж.
— А что мы там делали?
И почти не удивился, когда услышал:
— Сражались с нечестивцами за Гроб Господень.
Я вздохнул:
— Оставим пока Палестину в покое. Расскажи мне о моих родителях.
Толстяк снова ахнул:
— Что, даже батюшку вашего не помните? Вот грех-то какой, прости Господи…
— Короче.
— Граф де Монгель, значит, отец ваш… Матерью вашей с Жераром была Бланка из Тюи… Только померла она после родов-то… Вы и не знали ее совсем… Красавица была и хозяйка добрая…
— Жерар — мой единственный брат?
— Да. То есть нет… То есть брат у вас один, но есть еще и сестра. Младшая. Когда ваша матушка померла, господин граф снова женился. На дочери барона фон Штрауфзена. От того брака и сестра ваша, Луиза.
— Понятно. А чего мне дома-то не сиделось?
— А вот этого уж, — сказал толстяк, — уж вот этого я не знаю.
И недоумевающе развел руками в стороны. Подумал немного и добавил:
— А коня вашего Принцем зовут.
— Ну хорошо, — сказал я. — А куда мы ехали, когда нас нагнал этот… де Бош? Или тоже не знаешь?
— Почему же, — обиделся толстяк, — знаю.
— И куда?
— На запад.
Ненадолго в воздухе повисло молчание.
— И это все? Просто на запад?
— Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до нее ж еще переть и переть… И к тому ж, кто вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую… а вернулись только через четыре года, из Палестины из самой.
