Андрей Дай - Без Поводыря
— Англичанина, Ваше превосходительство. Генри Бессемер — англичанин.
— Да хоть бы и турка, господин Пятов. Учиться новому и у африканского эфиопа не стыдно. Так чем, вы говорите, английский способ лучше того, что применяет наш Илья Петрович?
Теперь была моя очередь брать Пятова под локоть и тянуть в сторону заводских ворот. Я ничуть не сомневался, что доклады о том, что здесь происходит, мой инженер еще жандармам не пишет. Как и в том, что с подобным предложением к нему уже обращались. Все‑таки человек он в определенных кругах известный, а значит — оставить без пригляда его не могли. Но очень мне было бы интересно послушать, что именно Василий Степанович передает сотрудникам Третьего отделения на словах…
— Господин Чайковский в Тундальской применяет старый способ — пудлингование, — начал так похожий на гнома металлург. — Пудлинговая печь состоит из…
— Вы, Василий Степанович, ради Бога, простите меня, — поморщился я, притормаживая инженера возле торчащего из‑под снега могучего фундамента. — Вы устройство этих… гм… печей мне не рассказывайте. Все равно ничего не пойму, а и пойму, так не запомню. Вы расскажите, как оно там все происходит… А это у нас тут что будет?
— Здесь? Это будущий кузнечный цех, Ваше превосходительство. Вон там будут стоять две паровых стосильных машины, а тут стопудовые молоты. А там… да–да, возле пандуса и рудного бункера — цех предварительного обжига. В нашей руде хоть фосфора и немного, но он, знаете ли, все‑таки есть. Будем его таким образом выгонять.
— А возможно ли каким‑нибудь образом его собирать? — дернулся я. В мое время любой мальчишка знал, какая чудесная вещь — этот фосфор. И что главный источник этого замечательного вещества — хитроумно добытые с военного полигона снаряды без взрывателей.
— Эм… Никогда об этом не думал. Я поинтересуюсь об этом у ученых из ваших лабораторий, Герман Густавович.
— Непременно! Это очень важно! Так что там с пудингом?
— Пудлингованием, Ваше превосходительство. Там все просто. В печь закладываются слитки чугуна, и как только они начинают плавиться, особой кочергой их начинают перемешивать. Всяческие примеси постепенно выгорают, но мешать требуется тщательно и только определенным образом. Металл становится все гуще, и железо оседает на дно печи. Когда сил мастера перестает хватать, ломом ломают переборки, чтоб железо поднялось наверх ванны. Из…
— Но это же должно быть невероятно тяжело! — представив процесс перемешивания расплава длинной, наверняка — очень горячей железной палкой, вскричал я.
— Так оно и есть, Ваше превосходительство. Работающие у пудлинговых печей мастера — все весьма крепкие люди. Богатыри! Тем более что им приходится потом еще и разделять всю массу на крицы. В Тундальской — чаще всего на пять кусков. Каждый — не менее чем по четыре пуда весом.
— Ого!
— Да, Ваше превосходительство. После разделения крицы некоторое время жарят в печи на сильном огне. Ну и весь процесс заканчивается после вытаскивания кусков щипцами и, либо прокатывания в вальцах, либо проковки под молотом. У их превосходительства, господина генерал–майора в Тундальской уже работают четыре таких. Два от водяного колеса, два от паровой машины. Из‑под молота выходят пудль–барсы — это такие бруски из железа с сечением четыре на один дюйм. Из них уже можно делать все что угодно…
— И как долго это все… — я неопределенно взмахнул рукой. — Продолжается?
— Около двух часов, Ваше превосходительство. У Ильи Петровича при одной домне — десять пудлинговых печей. Но все они дают за день только тысячу с четвертью пудов железа в сутки. Это едва больше половины версты рельса.
— Мда… Ваши три самовара готовы дать в шесть раз больше… Я понял разницу.
— В пять раз, — скромно поправил меня довольный мой реакцией инженер. — Но мы легко можем увеличить количество конвертеров, скажем… до пяти. Понадобиться, конечно, еще одна домна, но это не сложно…
— Есть какая‑то скрытая беда? — догадался я.
— Нам уже не хватает руды, Ваше превосходительство, — кивнул Пятов. — Я не повел вас в рудные бункера, но поверьте мне на слово. Они пусты! Все, что удается привезти, сразу идет в плавку. У Ильи Петровича — тоже самое.
— Мало возчиков?
— Нет–нет. Не в этом дело. И шахтеры, по заверениям господина Фрезе, делают все возможное для увеличения добычи руды. Но… Вам, Герман Густавович, лучше спросить Петра Александровича. Он расскажет лучше. Какая‑то беда со сложным залеганием… Или что‑то в этом роде.
Ну вот почему всегда так? Стоит немного, совсем чуточку расслабиться, порадоваться успехам, умилиться новым, вдруг открывшимся перспективам, как тут же всплывает какая‑нибудь бяка. Ведь знал же — прямо перед глазами строки текста описания Апалыкского месторождения стоят: «рудные тела имеют субмеридиональное простирание и крутое 75–80 градусное падение, меняющееся с запада на восток. Форма рудных тел в плане представляет сложную конфигурацию. Промышленная разработка месторождения была бы этим существенно осложнена». Знал, едрешкин корень, но ведь в не территории АГО более доступной железной руды вообще больше нет. Это югу от Кузнецка целая гроздь месторождений. Быть может и не настолько крупных, чтоб веками снабжать титанических размеров Новокузнецкий комбинат из прошлого моего, будущего мира. Но их было бы более чем достаточно, для моих целей.
Купить концессию, организовать там добычу руды? Готовить к летней навигации, а потом баржами по Томи вывозить в Томск? Ну бред же! Даже не учитывая то обстоятельство, что тамошние земли вообще‑то инородцам принадлежат — кто их спрашивать будет? — до ближайшей железной горы от Кузнецка сто верст по сильно пересеченной местности. Эта руда по цене золота выйдет, пока ее до заводов довезешь.
Дешевле и куда эффективнее везти чугун в слитках! Значит — уже не одна, а целых две шахты. В одной железную руду ломать, в другой уголь для домны. А домна без огня, то есть — огненного, запрещенного в АГО, производства, не бывает…
Конечно, Герочка! Васька Гилев! Моя Бийская надежда и опора. Вот оно как вышло! Не зря я перед министром Императорских Уделов за него ходатайствовал. По нынешним временам, только у моего друга, первогильдейского купца, высочайшее дозволение на огненное производство в АГО и есть. И об угольных копях, помнится Васькин брат, Мефодий, заикался. Считай — полдела. Оставалось надеяться, что и на чугуне братья лишнюю копейку заработать не откажутся.
Что там у нас на календаре? Четырнадцатое января? Ирбитская ярмарка, на которой кто‑нибудь из братьев непременно будет, начинается с первого февраля. Не успеваю! При всем желании, все бросить и рвануть через Томск в Колывань, чтоб перехватить купцов по дороге, не мог. Были еще дела в Троицком. Однако же, ярмарка только до начала марта. Значит, можно было спокойно, не торопясь, все решить и выдвинуться. Кирюха Кривцов, Колыванский представитель концерна Гилевых, наверняка не откажет в гостеприимстве…
…А ежели еще совместить, пусть и сильно устаревшую, но все еще действенную технологию генерал–майора Чайковского, с тем же самым Казским месторождением! Васька Гилев сможет самостоятельно потребности китайской торговли покрывать. Я останусь без части прибыли, мой Бийский друг станет гораздо более независимым и, что вполне вероятно — менее управляемым, но здесь, в Троицком, у меня высвободятся существенные объемы руды. Что выбрать?
Не зря, ох — не зря металлургический комбинат большевики в Новокузнецке построили! Не было бы у меня тут этого, едрешкин корень, сдерживающего фактора — я имею в виду АГО — и нужно было бы там все производство затевать. Рельсы можно было бы и летом по реке баржами сплавить… Не судьба. Это здесь, на севере губернии у меня руки были свободны от оков совершенно идиотских инструкций и указов. А там… пришлось бы с Фрезе каким‑то образом договариваться.
Ладно. Что сделано — то сделано. Зато чугунку можно теперь прямо от Троицкого строить. И на восток — к Мариинску — оттуда на завод для каких‑то целей известняк и известь везут, и на запад — к Судженке — за углем. А потом уже и дальше — к Томску. Просеку своими глазами видел. Можно сказать — своими ногами прошел. Не так уж и много вдоль будущей трассы спусков и подъемов. А значит — и земляных работ. Все‑таки царские инженеры из того, прошлого моего мира, не зря свой хлеб ели, а мы с Волтасисом — просто жалкие плагиаторы. Только об этом, кроме нас с Германом и знать никто не знает, и ведать не ведает.
Мысль за мыслью, тема за темой, и мы с Пятовым вдруг оказались на самой середине широкой улицы, застроенной рядами аккуратных типовых домов, которые в мое время принято было называть — на двух хозяев. Одинаковые заборы, расчищенные дощатые тротуары, серо–стальная осиновая дранка вместо обыкновенной для этих мест соломы. Каждый дом совсем немного, в силу таланта, желания или мировоззрения хозяина, отличался от других. Но все вместе, они создавали атмосферу уюта и порядка. Довольно было одного взгляда вдоль этой части сильно разросшегося села, чтоб признать — да! — так оно и должно быть. Так и должны здесь жить люди.
