Лео Франковски - Инженер Средневековья
Вообще, почти все люди, которых я встречал в тринадцатом веке, обладали интеллектом выше среднего. В чем-то они были невежественными, но все же сообразительными. Является ли интеллект природной компенсацией невежества? Или в современном образовании есть что-то, что разрушает мозг? В школе мне было откровенно скучно. Или нас намеренно выращивали глупыми? Не иначе как тому содействовали священники. Здесь духовенство было единственным образованным классом, и для многих крестьянских мальчиков это единственный путь наверх. Обет безбрачия, которого требовали новые Григорианские реформы, был равносилен убийству. Пока еще эти реформы не были приняты в Польше, но скоро будут. В течение веков в монастырях давали обет безбрачия.
Города привлекали умных ребят, которые не стремились пополнить ряды духовенства. Вместе с тем города эти были так грязны, что наверняка служили рассадником всякой заразы. Неужели семи столетий достаточно, чтобы все изменилось? Выходит, что так.
Я предавался этим размышлениям под медленный, спокойный шаг Анны. Лошадь во многом напоминает автобус — не нужно обращать внимание на то, куда ты едешь. Я погрузился в свои мысли и точил меч. После вчерашней драки меч противника стал похож на пилу, мой же оставался целым и невредимым.
Из-за снегопада звуки стали приглушеннее, и мы ехали в тишине, пока я не услышал где-то вдалеке топот копыт и лязганье доспехов. Ошеломленный, я с отсутствующим видом уставился на приближавшегося к нам рыцаря. Он ехал на массивной черной лошади, которая тяжело дышала, а ее широко раскрытые глаза были налиты кровью. У него на плечах был красный плащ с черной оторочкой. Похожий на бочонок шлем отполирован, а ширина глазного отверстия составляла лишь пару сантиметров. На щите изображен черный двуглавый орел на красном фоне. На копье висел черно-красный вымпел.
Всадник поднял щит и направил копье прямо на меня!
Вдруг Анна полностью вышла из-под контроля. Ее хорошо подготовили к таким «играм». Она перешла на галоп и ринулась на нападающего рыцаря.
Она, может, и знала, что нужно делать, а вот я — нет. О таких сражениях мне было известно лишь то, что следует убрать меч в ножны, выставить вперед щит и направить копье на противника. Затем вцепиться ногами в стремена и постараться выбить неприятеля из седла, чтобы он кувырком полетел на землю.
Я уронил точильный камень и попытался убрать меч, теряя драгоценные секунды; когда лошадь скачет галопом, не так-то легко спрятать меч. Это единственное оружие, которым я умел пользоваться, и мне не хотелось его уронить. Я взглянул вверх; рыцарь уже слишком близко. Нет времени выставить щит!
Левой рукой я потянулся через седло за копьем. Оно было направлено острием вверх, а древко упиралось в гнездо возле стремени. Размахнувшись, я занес его древком вперед — как раз вовремя, чтобы отбить копье противника, направленное мне в грудь. Острие прошлось по моей кольчуге над левым локтем, но я почти не почувствовал удара.
Прорезь для глаз в его шлеме — вот единственное, куда я мог целиться, и я ткнул туда своим копьем. Лошади под нами отступили вправо, и мы столкнулись нашими левыми коленями.
Противник пронесся мимо меня, и я почувствовал, как меч задел по кости и железу, а лезвие едва не выпало из моей руки. Я оглянулся через левое плечо и, прежде чем у меня вырвали мой меч, увидел, что его шлем развернулся на 180 градусов. На мое счастье, к такому тактическому приему рыцарь никак не был готов.
Анна остановилась и развернулась, пока противник падал со своей лошади, и когда шлем упал, его кровь потекла на снег. Верхняя часть черепа и половина мозга отлетела в другую сторону, оставив на снегу еще одно багровое пятно.
Но Борис был в беде. Два вооруженных пеших воина наступали на него с длинными алебардами, а он отчаянно отмахивался мечом. Не дожидаясь моего сигнала, Анна бросилась ему на помощь.
Кто-то в синей одежде выбежал из леса и схватился за поводья моей лошади. Я взмахнул мечом, уронив при этом копье, но, очевидно, промахнулся. Увидел, как возле моей ноги блеснуло лезвие ножа. Мне удалось высоко поднять ногу, неуклюже вращая в воздухе мечом.
Затем вдруг бандит в синем исчез, затоптанный передними ногами Анны.
Мы снова рванулись в сторону Бориса, но чувствовалось, что что-то не в порядке. Продолжая твердо сидеть в седле, я медленно скатывался с лошадиной спины.
Мне перерезали подпругу! Стараясь выпутаться из ремней, Анна дернулась и повалилась на бок в снег, чтобы не задавить меня, как того бандита.
Я с размаху плюхнулся на землю и почувствовал, как подо мной треснуло седло. На мгновение я был ошарашен. Я увидел, как Анна зубами тянула седло. Встав на ноги, я встряхнулся, и в этот момент бандит с топором нанес удар по шее Борисова коня. Брызнула кровь, животное замерло, а затем начало падать.
С мечом в руке я кинулся на помощь Борису. Анна, без седла и поклажи, трусила слева от меня. Я мысленно поблагодарил человека, который тренировал ее. Лошадь вела себя так, как будто ее и впрямь волновало происходящее, и она стремилась защищать меня.
Борис все еще находился в седле, когда его лошадь упала на бок. Бандиты с топорами отпрыгнули в сторону и затем набросились на него.
Падая, Борис выронил меч. Он оказался зажат под своим умирающим конем; и один из нападавших приготовился нанести смертельный удар.
Я крикнул, чтобы привлечь внимание этого головореза, и он повернулся лицом ко мне, поскользнувшись на окровавленном снегу. Когда я подбежал к нему, он замахнулся на меня трехметровой алебардой.
Управляться с таким большим оружием получается намного медленнее, чем с мечом, хотя им можно нанести более сильные удары. Даже попытайся я отразить удар, он бы все равно обрушился на меня. Мне ничего не оставалось, как изо всех сил ударить по алебарде. На счастье, мне удалось разрубить и ореховое древко, и железные полосы на нем.
Топор отскочил от моей спины. На скользком снегу мне стоило немалых трудов сохранить равновесие.
Сейчас я понимаю, что мне удалось лишь срезать алебарду противника до короткого черенка. Но, как затем выяснилось, он хорошо управлялся и с палкой.
Он быстро отступил назад, поставил ногу Борису на грудь и внезапно с силой ударил меня в солнечное сплетение. От удара у меня перехватило дыхание, и я едва не упал.
В тот момент когда я покачнулся, Борис схватил нападавшего за ногу. Противник рухнул, я упал сверху, растянувшись на недвижном теле мерина. Лежа на спине, я смутно заметил, что ко мне с топором подходит второй разбойник.
Внезапно небо потемнело, и в нескольких сантиметрах от своего лица я увидел копыта Анны. Она перепрыгнула через нас и ринулась на бандита.
Я вскочил и увидел, как Анна набросилась на разбойника. Она ловко увернулась от его топора, а затем изо всех сил лягнула его в левую руку, очевидно, сломав ее.
Тут меня в третий раз сбили с ног ударом в голову. Первый нападавший сумел отбрыкаться от Бориса и теперь пытался пустить в ход свою палку.
Прежде чем подняться на ноги, я получил еще два удара — по спине и по ребрам. Мой противник вращал в воздухе своим оружием, выписывая восьмерки, и дважды отражал выпады моего меча.
Однажды я читал про великого японского мастера меча Мусаши, который к тридцати годам совершил шестьдесят поединков. В большинстве этих смертельных схваток он пользовался деревянной палкой, в то время как у его противника был настоящий меч. Для меня виртуозный его талант сродни искусству тонкой японской вышивки. Впрочем, возможно, талант Мусаши в том, чтобы находить себе более слабых противников.
Это было, конечно же, до того, как я встретил человека, в самом деле знавшего, как пользоваться палкой.
Мой противник оскалился через открытое забрало шлема. Из раны в левой руке у меня лилась кровь, я шатался, и он понял, что я потерпел поражение.
Негодяй мерзко улыбался! Вдруг у него в каждой руке появилось по половине от его прежней дубинки. Теперь он ловко орудовал двумя палками — кажется, это называется флорентийский стиль.
У меня внутри все закипело от злости. Он не имеет права скалиться! Я был просто взбешен, и в своей ярости забыл обо всех правилах фехтования. Я зарычал как зверь и кинулся в драку, подобно пьяному матросу.
Наверное, он ударил меня еще три или четыре раза, но я даже не почувствовал ударов, мне не было до этого дела. Через несколько мгновений от его дубинки остались разве что палочки для риса, и он потянулся за ножом. Я нанес удар мечом по его правому запястью.
Внезапно у него пропала охота к поединку. Он осел на снег, уставившись на кровь, хлещущую из обрубка правой руки. На лице застыло удивленное выражение.
Я лягнул негодяя в плечо, и он завалился на бок, продолжая смотреть на окровавленный обрубок.
Я взглянул на свою лошадь и увидел, что она обратила другого бандита в бегство. Он петлял между деревьями, а его сломанные руки как плети болтались по бокам. Разбойник спрятался за широким стволом дуба и затем выглянул с другой стороны, чтобы посмотреть, где же лошадь.
