Константин Костинов - Джип, ноутбук, прошлое
– А, они еще все время заикаются?
– Ну… да.
– Мам, а патефон и граммофон – это одно и тоже?
– Ммм… Руслан?
– Ну вы задаете ребусы. Откуда… А, хотя нет, помню. Граммофон – он с трубой, а патефон – без трубы. Он как маленький чемоданчик, его раскрывали – на нижнюю крышку ставили пластинку, а из верхней играла музыка.
– Тогда почему здесь нет проката патефонных пластинок?
– Вот чего не знаю, того не знаю…
* * *
– Посмотрите налево, – тоном профессиональном гида произнес Руслан, – вы увидите Воскресенский собор, великолепный образчик архитектуры…
– Переигрываешь, – хмыкнула Юля.
– Папа, мы в нем уже были.
– Напали вдвоем на одного…
Щелкнул фотоаппарат.
– Юля, ты с ума сошла?!
– Руслан, – серьезно сказала жена, – Я понимаю, что батарейки в нем скоро сядут, что распечатать фотки мы все равно не сможем, что на память нам они не останутся… Пожалуйста, дай мне почувствовать себя не… – она бросила взгляд на Аню, засмотревшуюся на проходившего мимо полицейского – не Робинзоном Хроноса, а простой туристкой во времени. Пожалуйста.
– Конечно, – улыбнулся Руслан.
Хотя улыбка далась нелегко. Юля понимает, что жизнь сломана, правда, в отличие от него не думает об этом постоянно, а прячется за легкомысленным поведением. Пусть. Пусть фотографирует, благо фотоаппараты здесь известны и даже если кто-то сообразит, что эта коробочка делает снимки, то не решит, что у него украли душу. Все-таки Российская империя не Папуасия.
* * *
На Базарной площади, где пахло колбасой от дома с вывеской "Колбасная", было тихо и намусорено. Вчера здесь был базар, а сегодня – тишина и спокойствие. Руслан подумал, что если бы не приметы того, что здесь живут люди – тот же мусор, пыль на улицах, изредка попадающиеся навстречу пьяные – можно было бы решить, что они – в огромном городе-музее. Вон два трактира с вывесками "Новгород" и "Биржа", самые настоящие, с потемневшими дверями и доносившимся изнутри гулом голосов. Правда, ощущение старины слегка портит надпись "Типография"… О!
– Девочки, зайдем.
* * *
В типографии, у Ильи Абрамович Гольдберга, Руслан заказал себе визитные карточки. С гордой надписью "Руслан Лазаревич, Нью-Йорк, мебель и аксессуары". Когда документов нет вообще -а по тем, что есть, он еще семьдесят лет как не родился – лучше уж визитки…
– Господин Лазаревич, – Илья Абрамович, несмотря на классическое отчество, внешностью обладал неклассической: черная борода, черные, расчесанные на пробор, волосы, даже нос вполне средней длины, – прошу прощения за нескромность, а вы случайно, не…
– Не, – усмехнулся Руслан, – если вы о национальности – русский…
Предки Руслана были из Белоруссии, но он точно помнил, что в царской России белорусов отдельным народом не считали.
– Если о вероисповедании – православный.
– А откуда будете?
– Из Нью-Йорка.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк… Знаете, – видимо фамилия настроила типографа на откровенность – наверное, я когда-нибудь тоже продам свое дело и уеду в Америку. Там ведь у вас нет черты оседлости, нет этого отношения, как к недолюдям, нет этих ужасных мясников…
– Знаете, там, у нас, тоже не рай земной.
– В любом месте, где тебе не запрещают селиться там, где хочется, уже есть аромат рая. Нет, я ничего не хочу сказать, Россия – благословенная страна, – повысил Гольдберг голос, – Но здесь нам, евреям, запрещают даже обрабатывать землю…
– Неужели вы хотите стать крестьянином? – улыбнулся Руслан.
– Ну, я-то нет… Да и с другой стороны, одно дело, когда ты чего-то не делаешь, потому что не хочешь и совсем другое – когда потому, что тебе запретили. Приходите завтра, ваши карточки будут готовы.
* * *
– Папа, – когда они вышли из типографии, Аня дернула Руслана, – здесь что, фашисты?
– Почему?!
– Ну, ведь это фашисты не любили евреев.
– Анюта, у нас в России тоже многие не любят евреев, это же не значит, что у нас – фашисты…
"Правда, – подумал он, – у нас нет черты оседлости и отдельных законов для разных национальностей… С другой стороны, здесь нет концлагерей и газовых камер. Чай, на самом деле не фашисты".
* * *
Юля фотографировала все, что считала нужным и все, что казалось ей красивым. В луге было много интересных зданий.
Железнодорожный вокзал, резной, как деревянный дворец, разве что из темно-розового камня.
– Папа, а почему здесь лошадки стоят?
– Они здесь вместо такси.
– И мы можем поехать на них, куда захотим? Не только вокруг площади.
– Можем.
– Папа, давай поедем!
– Эх, гулять, так гулять!
* * *
Под мерное цоканье копыт они прокатились мимо запечатленных Юлей здания почты – песочно-желтого, с белыми узорами, вызывающего в памяти ассоциации с Древним Египтом, мимо красно-кирпичного костела святого Николая…
– Руслан, а куда мы едем? – Юля обратила внимание, что пошли домики частного сектора.
– К Саше Гусеву. Спросим, когда они уезжают.
* * *
Судя по бледному лицу Саши, незваным гостям он был не рад. Или чем-то сильно расстроен.
– Что случилось? – вместо приветствия вырвалось у Руслана.
– Дядьку Павла убили.
Дядьку Павла? То есть…
– Павла Юрьевича?!
– Да…
– Как же…?
Огромный мускулистый Ратников походил на этакого русского Терминатора. В представлении Руслана, чтобы его убить, нужно было бить его рельсой.
– Застрелили.
Вот тебе и на… Жил человек, увлекался спортом, собирался провести в Луге конкурс бодибилдинга, и тут один выстрел – и все. Никакого будущего.
По спине Руслана пробежал холодок. То, что он знает, что там произойдет в России в ближайшие сто лет, вовсе не делает его бессмертным. Человек, как известно, бывает внезапно смертен.
* * *
Радужное настроение исчезло. Они наскоро попрощались, даже не заходя в дом, и поехали в гостиницу. Желание гулять больше не появлялось.
Луга уже не казалась мирным, уютным городком. Появилось мрачное чувство, что здесь за каждым углом прячутся темные, кровавые тайны.
Все впечатление было испорчено. Так бывает, когда во вкусном блюде раскусываешь зерно черного перца, когда, купаясь на солнечном пляже, узнаешь, что в войну здесь расстреляли сотни человек. Когда выйдя из поезда прекрасным солнечным утром на уютный вокзальчик, прочитаешь название тихой станции, утопающей в цветах и зелени – "Бухенвальд".
Лазаревичи вернулись в гостиницу.
– Добрый день, – мрачно поприветствовал их купец Громов, – Слышали, что с Павлом случилось?
– Слышали. Убийц уже нашли.
– Где там… Носит же земля таких мерзавцев… Руслан Аркадьевич, приходите вечерком к Владимиру Андреевичу, а? Посидим, вспомним Павла…
– Да…
– Приходите, приходите.
Руслан подумал и согласился. Ему неприятно узнать о смерти Ратникова, он с ним хотя бы один вечер общался, а девчонки его только раз в холе гостиницы и видели, да еще на проходной завода. Может, правда, съездить с ними в гости к журналисту? Развеяться…
* * *
– Добрый вечер, добрый вечер…
Видимо, смерть Ратникова далась журналисту еще тяжелее, все-таки давний знакомый. Владимир Андреевич был бледен, руки, когда он закрывал калитку за Лазаревичами, тряслись.
Руслан приехал на машине, вместе с женой и дочерью. Что им сидеть в номере? И так они целый день просидели, к тому же пошел дождь и настроение упало и вовсе в минус. Аня даже тихонько спросила, обязательно ли ехать. Но все-таки поехала вместе с папой и мамой.
– Проходите, проходите… Садитесь…
Да, атмосфера в доме была траурная. Руслан огляделся. Нет, с его последнего пребывания здесь ничего не изменилось.
– Руслан Аркадьевич, Юля, не желаете коньячку? – журналист внес в комнату поднос с графином и рюмками.
– Да, знаете ли, может лучше господина Громова дождемся?
– Не надо меня дожидаться, – громко прозвучало за занавеской, – Я уже здесь.
Юля ойкнула. В комнату вошел купец. С черной бородой, в костюме с золотой цепочкой на животе.
С револьвером в руке. Направленным на приподнявшегося и замершего Руслана.
– Не шевелитесь. Иначе я стреляю. Нет, не в вас.
Ствол револьвера переместился и нацелился на Юлю.
– Вы мне нужны. А ваша жена – нет.
Глава 14
Громов нехорошо прищурился:
– Не надо со мной шутить.
– А я не шучу.
Руслан пожелал о том, что не может облокотиться о стол и сплести пальцы. Внушительнее бы выглядело.
– Вы же умный человек, господин Громов. Неужели я похож на сына крупного богача? Или на самого богача?
– Только не говори, что у тебя денег нет!
"Конечно, не скажу".
– Есть. Есть у меня деньги. Много денег. Очень много денег.
