Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
Добравшись до места, мы ещё раз всё осмотрели. Лужа на лесной дороге, переливаясь радужным цветом, стала больше, затопив колеи. Она разлилась на всю ширину тракта, и отчётливого следа от телеги, когда я осматривал её в прошлый раз - не было. Зато появились от гусениц. Скорее всего, трактор или тягач проехал, да и масляные пятнышки, оставленные по пути следования, напомнили мне МТСовский "Сталинец" в Хиславичах. За ним такая же змейка шла. Перейдя дорогу, я воткнул два колышка, натянул леску и закрепил на дереве литровую банку заполненную порохом и обклеенную рубленой арматурной проволокой. Достаточно было задеть леску, как сработал бы тёрочный запал. Конечно, желательно до этого было не доводить, шум ни к чему, но лучше подстраховаться.
- Николаевич, - окликнул меня Савелий, когда я закончил с установкой растяжки, - идёт кто-то.
- Где?
- С Акулинок, дурень какой-то. Идёт и свистит, пацан бл…
Вот, незадача. Сейчас в Мокрядино ребята должны караулку поджигать, и "свистун" как раз напорется на высланную подмогу. Жаль мальчишку, авось обойдётся. Сообразит, да спрячется.
- Силантьевич, ховаемся.
Мальчишка прошёл, не заметив нас. Рядом с лужей нагнулся у дерева и сорвал подосиновик, разглядел его и как заправский футболист, пнул гриб ногой. Видимо червивый попался. Всё это сопровождалось насвистыванием: Я, моряк, бывал повсюду, Видел сотни разных рек. Никогда я врать не буду, Не такой я человек.
Когда хлопчик скрылся за поворотом, Савелий бормотал под нос окончание песни, так художественно просвистанной незнакомцем. Что тут скажешь, я б и сам, что-нибудь напел. Мандраж перед боем штука серьёзная, нервы мотает капитально. Нам же не слышно, что там в Мокрядино. Вдруг, братьев поймали и сейчас идут искать нас, а мы тут такие, лежим тёпленькие в засаде и не сном ни духом. А всё потому, что побоялся я рацию мужикам дать. Была подлая мыслишка, да не одна. До последнего сомневался в людях, а они перед тем, как на задание пошли, повязки белые с рукавов в карман, и с красными лентами на картузах. Не будешь же им вслед кричать: мол, постойте, есть у меня и оружие, не чета этому, да и многое … эх, крепки мы задним умом. Ничего, так только злости больше будет.
Минут через двадцать мы услышали шум машины. Рокот нарастал и вот-вот грузовик должен был показаться из-за поворота. Хоть обратный отсчёт давай, ну, наконец-то. Чешская "Прага", ломая ветви, вынырнула и, покачиваясь как корова, блеснув приоткрытым лобовым стеклом, въехала в лужу, погрузившись чуть ли не до радиатора.
"Только б бутылка в ствол дерева не угодила" - пронеслось у меня в голове, и чиркнув тёркой коробка по сдвоенным спичкам, с криком:
- На, сука! - метнул бутылку в воздухозаборник капота.
Одновременно со мной бросал бутылку и Савелий. Тоже с криком, и по смыслу похожим, но не суть. "Прага" вспыхнула как горка магния, таким нарастающим пламенем, когда кажется, что и не загорелось вовсе и пора повторить. Эти первые мгновения горения обманчивы, потому, что вырываясь на свободу, огонь загудел, стал охватывать кабину, тент, а из кузова раздались жуткие вопли. Я выглянул из-за дерева. Грузовик проехал метров пять после лужи и, развернувшись наискось дороги, чадил. Причём дым валил из-под тента как из трубы. Из кузова кто-то орал и звал на помощь. Водительская дверь была распахнута, а возле неё на карачках, пытаясь спасти лицо от ожога, немец хватал комья грязи и прижимал к глазам, не замечая, как огонь бежит по спине. Спустя минуту водитель замер, продолжая гореть. Криков больше не было. Похоже, в машине ехали только два человека.
Вдруг из-под грузовика ухнуло, да так, что он чуточку подпрыгнул, вслед за этим, раздался ещё один взрыв, сорвавший тент. В воздухе засвистело, затрещало, от деревьев стала клочьями отлетать кора, а иные ветки начисто срезало.
- Савелий! Ходу! - Крикнул я, и ломанулся прочь от дороги.
За нашими спинами прозвучало ещё несколько хлопков, слабее предыдущих, но не менее опасных, так как слева от меня, кустарник вмиг потерял половину листвы вместе с ветками. В грузовике везли боеприпасы, и что обидно, наверняка советские, так как машина шла от линии фронта в тыл. Такой подарок, а мы профукали. Уже потом, я узнал, что немцы в Барсуках хотели создать временный склад, для сортировки боеприпасов. Наподобие Шаталовского, где женщины проверяли целостность патронов и набивали пулемётные ленты.
Вечером, когда мы собрались у трёх берёз, братья рассказали, как они подожгли караулку. Причём в назначенное время никак не получалось, выжидали, пока произойдёт смена постов и немцы усядутся завтракать. Хотели как лучше, чтоб не просто хата сгорела. Совпало это с взрывами, раздавшимися с противоположного берега, так что солдаты даже не поняли, что толком произошло. Одна бутылка легла с недолётом, у самой поленницы, зато две остальных угодили точно в крышу. Результатов деятельности они не видели, действовали строго по приказу - пальнули и отошли. Вот такая вышла партизанская война. А я-то думал, шороху наведём. Кабы всё из задуманного получалось, так немца до Москвы в жизнь бы не допустили, а поезда в тылу противника все до одного шли бы под откос. Жизнь преподносит такие реалии, которых ни в одной, даже самой мрачной сказке не встретишь.
***На следующий день, где-то в начале десятого, в Прилепово из Починок приехал фельдфебель на бричке в сопровождении переводчика. Деревня давно пробудилась. Уже не скрипела деревянная бадья на длинном очепе колодца, уже не шлёпали почерневшими пятками по пыльным стёжкам, сгибаясь под коромыслами, неся воду бабоньки, уже отдавали последний дым затухающие печи, а луг отдыхал от свиста кос. Наступило время первого передыха, когда до полдника ещё далеко, а утро уже закончилось. Савелий Силантьевич в это время находился на другом конце деревни, в коровнике. Остановившись в центре у сожженного дома, фельдфебель решил размять ноги, пока переводчик побежал по хатам, выяснять, где найти представителя администрации. Прогуливаясь, немец обратил внимание на дочку Савелия, занятую просушкой банок на штакетнике. Шёл сезон заготовки грибов и во дворе, в огромном чане кипела вода. Женщины занимались консервацией, посему и одеты были достаточно легко. Рассмотрев выступающие части девичьего тела через прилипшую к телу от влаги сорочку, немец облизнулся и, поманив пальцем, произнёс:
- Ком, фрау, ком.
Дочка у Савелия была бойкая, не по годам развита и необыкновенно красивая, но ещё слишком молода, чтобы понять, что от неё захотел немец. Хотя, в пятнадцать лет, все девочки - не отличаются осторожностью. Это тот самый безответственный возраст, когда даже в лучшие времена родителям не удаётся спокойно уснуть по ночам. А тут такое. Проигнорировав приглашение, она продолжала выставлять банки. Немец повторил фразу, настойчивей, уже приказывая. Решив, что её просто зовут, девушка подошла и вскрикнула, когда фельдфебель ухватил её за груди. В следующее мгновенье она залепила охальнику звонкую затрещину, да так, что тот отшатнулся, но рук не убрал. Девушка ещё раз замахнулась. На стремительно приближающейся к её глазам побагровевшей физиономии появилась ухмылка, и это всё, что она успела увидеть, перед тем, как рухнула на траву. Заметив, что дочка лежит под забором, а немец рвёт на ней одежду, Серафима схватила висевший у двери рубель и с криками: "Рятуйте! Убивают!" побежала защищать ребёнка. К ней присоединились соседки, вооружившись, кто, чем горазд.
Когда Савелий Силантьевич вместе с переводчиком подошли к дому, всё уже закончилось. Фельдфебель валялся с разбитой, как скорлупа яйца головой, Серафима обнимала ревущую дочь, а женщины причитали. Переводчик шагнул вперёд и резко отпрянул назад, упершись спиной в дуло револьвера, после чего позволил Савелию себя разоружить.
- Зря вы так, - бормотал переводчик, - напоили бы свинью эту самогоном, как везде, а я б повёз дальше. Что теперь делать будете? Повесят вас всех.
- Ты за себя думай, - поправил его Савелий, - не было вас здесь и все дела.
- Да я ваша единственная надежда, почитай, что привезли. В бричке лежит.
- Заткни пасть, мразь! Куда после нас ехать собирались?
- В Понтюховку. Дед, ты чего? Не бери греха на душу, я пригожусь. А хочешь, денег дам? У меня много. Только не убивайте, - заскулил переводчик.
"Не при бабах же", - подумал Савелий, и вслух произнёс: - Варвара, не стой столбом, живо мешок, да вожжи старые неси. Бабоньки! Ёпт! Чего стоим? Помогайте Варьке. А ты, - ловко пнув под коленку, от чего переводчик оказался на четвереньках, - если помереть не хочешь, руки за спину.
Как только женщины разбежались, Силантьевич от души вмазал рукоятью револьвера по макушке переводчика. Вскоре и Варвара с мешком поспела. Бабы вновь заголосили, но после звериного рыка смолкли. Связав и положив толмача рядом с убитым немцем, Савелий полез в бричку. Помимо автомата с дисковым магазином, который он видел один раз в жизни, мешка с харчами и самогонкой; в бричке лежал планшет, из которого был извлечён указ, напечатанный на русском и немецком языках.
