Алексей Борисов - Смоленское направление - 4
- Без колхоза жили, твоя, правда. А вот под германцем, сдаётся, ещё не пробовали. Как бы ни ободрал германец мужика как липку?
- Под красными вытерпели, знать и под германцем стерпим. Главное нонче переждать. Как в великое половодье. Только по сторонам смотреть успевай, что б самого куда-нибудь не снесло, - старик показал на отсутствующую ногу. - А там, через недельку-другую, глядишь, тишь да благодать. Водица спала, всё на месте; ежели, известно, оно крепко стояло на том месте. Понял о чём я гутарю?
- Понял. Понял я, что один хрен тебе, кто землю нашу топчет. Германец уже на Москву замахнулся, а ты всё переждать хочешь. Как оно там выйдет, чья возьмёт?
- Дурень ты, хоть вроде и в годах уже, - обиделся дед. - Москва, она как приманка в мышеловке. С войной на Москву испокон века ходили. И поляки, и французы, кого только не было. И шо? Германец как тот пёс, никогда блинов не пёк - тестом ел. Пока мужик жив - Русь не победить. Ни германцам, ни комиссарам. Вот о чём я гутарил.
В это время из бани вышла бабка, перекрестилась, сказала: "Думала, помру", и в сопровождении деда направилась в сторону стоявших невдалеке изб. Через дверь донеслось:
- Следующий. Сидевшая с краю женщина встала, оправила платок и зашла внутрь.
- Тебя как звать, дочка? - спросил Силантьевич у оставшейся молодухи, пытаясь вспомнить, где он уже видел такие запоминающиеся глаза, и вспомнил.
- Катя Семёновна, - ответила собеседница.
- Комсомолка, небось? Не отвечай, сиди тихо. Я ж батьку твоего знаю, Синайко Семёна. Служили мы вместе. Дочка у него, вроде, учителем географии стала, в город перебралась.
- А вам какое дело? - с испугом в голосе.
- Есть дело. Ты уж поверь мне, - понижая голос до шёпота, - помощь твоя нужна. Ну, так как, комсомолка Катя Семёновна?
- Да что вам надо от меня? Обознались вы, - тихим голосом.
- Не, дочка. Глаз у меня намётанный. Значит так, сейчас зайдёшь в баню, и скажешь Фёдору, - видя недоумение, пояснил, - Савченков который, ну, врач. Скажешь, что у тебя болит внизу живота, мол, по женской части.
- Зачем это?
- Затем, дурёха, чтобы конвоир вышел. Тебе при постороннем раздеваться стыдно, поняла?
- Поняла.
- Передай врачу лекарства, там, на кульке написано, от чего порошки и записку с картой.
- А сами чего не передадите?
- Ты ж, вроде, учительница, а слушаешь невнимательно.
- А, извините. Я про немца в бане запамятовала. Давайте кулёк, что мне, передать сложно?
Минут через десять Катя Синайко зашла на приём, и вскоре оттуда вышел недовольный конвоир. Савелий тут же вытащил из кармана початую пачку сигарет и, произнеся: "Битте", - протянул их немцу. Конвоир отрицательно покачал головой, мол, не курящий, но потом сообразил и забрал всю пачку себе. Поправив на плече винтовку, немец постоял некоторое время и стал пристраиваться к крошечному окошку, дабы подсмотреть, что ж такого интересного происходит внутри. Допустить такого поворота событий Савелий не мог. Громко кашлянув, привлекая к себе внимание, Силантьевич ввёл в бой "последний козырь". Из сумки появилась половина варёной курицы. Устоять от такого соблазна конвоир не смог. Присев рядышком, он с жадностью впился зубами в мясо, закатив глаза от удовольствия. Это вам не картошку с гороховой колбасой каждый день уминать, а на баб голых можно и в другой раз посмотреть.
- Гуд хенне, гуд, - пробурчал с набитым ртом немец.
"Конечно, гуд, - подумал про себя Савелий, - где только Николаевич таких откормленных кур берёт? Видано ли, четверть пуда живого веса. А германец-то, падла, жрёт за двоих, аж за ушами трещит".
Тем временем немец обглодал последнюю косточку и, спрятав не съеденную грудку в сухарную сумку, оказался на ногах. В окошко он заглянул, но было уже поздно.
- Следующий, - раздался голос из бани, с одновременным появлением в дверном проёме Екатерины.
Осмотр "больного" Савелия Силантьевича затянулся на четверть часа. Савченко прослушивал пульс, смотрел зрачки, просил показать язык и даже прощупал область печени. Спасти пациента, по мнению "врача", могли только минеральные воды, полный отказ от самогона и поездка на курорты Крыма. Да, ещё не мешало приехать на приём через недельку, так как постоянное наблюдение у доктора есть залог успеха в лечении, с чем Савелий полностью согласился. В процессе обследования, Савелий Силантьевич назвал фамилию помощника коменданта, который в этот момент отбирает для него людей и, получив отрицательный ответ с некоторыми дополнениями, понял, что совершил ошибку.
Выйдя на воздух, ускоренным шагом Савелий пошёл в Шаталово. Половина дела была сделана. На переданной карте было отмечено место закладки для будущих беглецов, с указанием маршрута следования и точкой сбора. Оставалось передать оружие, но как это было осуществить в сложившейся ситуации, Силантьевич не представлял. Младший лейтенант всё напутал. Было два лагеря, хоть и расположенных неподалёку, но всё же разных. Один разместился в центе Шаталово, а второй, откуда бежал Вася, находился рядом с Алексино. Они с Ржецким искали людей не в том лагере, следовательно, четверо новобранцев-полицаев, будут, скорее всего, отъявленными негодяями, раз согласятся пойти на службу оккупантам. Пользы от них - никакой, а значит, и забирать нельзя. Успеть бы, предупредить Евгения Владимировича, пока тот дров не наломал. Савелий успел. Войдя в административный барак, он заметил Ржецкого, который как раз сличал списки военнопленных, пытаясь отыскать нужных людей и не найдя их в очередной раз, чуть было не согласился забрать первых попавшихся.
- Нет этих людей здесь, Савелий Силантьевич, - сказал Ржецкий, - предлагают забрать активистов.
- Мне активисты без надобности, - глотая слова, запыхавшись, возразил Савелий. - Я тут прознал, что родственников содержат в соседнем лагере. Будь добр, спроси у коменданта, можно ли нам туда? Я в долгу не останусь. Коли подсобит, ведро самогона привезу.
Ржецкий перевёл. Помощник коменданта согласился, и написал сопроводительную записку для какого-то Ганса, занимавшему в Алексинском лагере аналогичную должность.
Из Алексино они выехали под вечер. Пришлось ждать, когда прибудут высланные на работу военнопленные. Фамилии четверых красноармейцев совпали со списком, и Савелий отдал Гансу свои часы. Как ни жалко было расставаться с подарком супруги, но жизни ребят всяк стоили дороже.
Пока Савелий Силантьевич пополнял свой партизанский отряд, я, нагруженный как мул, нёс необходимые для закладки припасы. В середине воображаемого треугольника, приняв за вершины деревни: Митюли, Шимановка и Зимницы; ещё до революции, по распоряжению Энгельгардта была построена охотничья заимка. В начале двадцатых её наполовину сожгли, когда ликвидировали один из отрядов братьев Жигаловых. С тех пор заимка напоминает груду почерневших, обваленных брёвен, за исключением ледника. Ледник, эта такая маленькая землянка, как домик гнома, стоит метрах в десяти от пепелища, изрядно зарос кустарником, но не потерял своего основного назначения. Возведён он был на совесть: с ледяной камерой, водоотводом, вентиляцией, с песочком, в общем, как положено. Там у меня был основной схрон, заполненный всякой всячиной. Постоянная температура в четыре-пять градусов, даже в знойное лето, вполне достаточна для сохранности продуктов, а уж тем более для консервов.
Добравшись до места, я стал сортировать вещевые мешки. В каждый сидор вошли по две банки тушёнки, килограмм галет, пачка чая, мешочки с солью, сахаром и гречкой уложенные в солдатский котелок, упаковка табака, тяпка, ложка, складной нож, спички, и фляжка с водой. Помимо этого в набор входили бритвенные, гигиенические и санитарные принадлежности. К сидору пристёгивался смотанный в скатку дождевик. По крайней мере, нацепив на себя этот плащ, беглый красноармеец уже не так бросался в глаза в своей военной форме, да и всё теплее, чем в одной гимнастёрке. Всего вышло дюжина комплектов. Ещё один сидор (командирский), помимо обычного набора был укомплектован мелкомасштабной картой, блокнотом с карандашами, биноклем, фонариком с механической подзарядкой, флягой со спиртом и универсальными часами с компасом и термометром. Вроде бы всё. Даты и маркировка уничтожены, вот, только светодиодные лампочки и начинка фонарика, но тут риск минимальный. Не думаю, что кому-то взбредёт в голову без маленькой крестообразной отвёртки разбирать фонарик. Забот у беглецов и без того хватает, не до баловства им будет. Пора обратно. Посыпав вокруг ледника смесью, не способствующей собачьему обонянию, я запрятал мешки под обвалившимися брёвнами с северной стороны заимки, как было отмечено на карте, переданной "врачу". При желании и чуточки хотения найти было можно.
К хутору Афанасия я вышел через час. С краю опушки появилась скирда сена, причём трава у леса и склона к реке осталась, не скошена, как будто не успели. Это было странно. Луговое разнотравье для животины - как торт для сладкоежки. Не мог крестьянин так поступить, тем более, с каждым днём трава теряет свои питательные свойства. Либо что-то срочное отвлекло от работы, либо коса сломалась. Подойдя к калитке, я окликнул хозяина. Ответил пёс Полкан, причём не особо усердно. Вскоре из избы появилась Евдокия, почему-то опирающаяся на самодельные костыли и закутанная в невероятное количество платков. Она и выдала мне последние новости. Как я выяснил, всех жителей района, невзирая на возраст, привлекли на уборку и обмолот урожая. И это, с её слов, ещё повезло (показывая на костыли). Из Тростянки, на сбор льнотресты, в поле выгнали не только малолетних, но и баб с грудничками. Хаты пустуют, скотина воет. Отпускать домой будут только ночью, а попробуй с Васьково доберись? С трудом передвигающиеся старухи едва успевают сдаивать молоко, а вскоре озимые сеять и что будет - никто не знает. Хутор не деревня, присмотреть за хозяйством некому. Вследствие этого и пришлось пойти на хитрость, прикинуться больной. Посочувствовав, я просил передавать поклон Афанасию.
