Терри Пратчетт - Финт
Да, миссис Мэйхью сильно озабочена, но Финту показалось, что озабоченность эта вроде как заложена в ее натуре и дело не только в Симплисити. Он досадливо пожал плечами. Может, так и надо, подумал он. Чем больше у тебя есть, тем тревожнее тебе живется – не ровен час все потеряешь. Если денег вдруг недостает, начинаешь всерьез беспокоиться, что того гляди лишишься своего уютного домика вместе со всеми симпатичными безделушками, расставленными тут и там украшения ради.
Финт никогда и ни о чем особо не тревожился, кроме самого важного: сытно поесть и поспать в тепле. На что сдался дом, битком набитый милыми безделушками (а у Финта был глаз наметан на милые безделушки, особенно такие, которые нетрудно подцепить и проворно сунуть в карман и так же быстро перепродать). Но зачем они нужны-то? Показать, что ты можешь себе их позволить? И тебе от этого станет сильно приятнее жить на свете? Ты в самом деле почувствуешь себя счастливее?
Дом семьи Мэйхью исполнял свой долг с холодной чопорностью, но особо счастливым не выглядел – ощущалась в нем какая-то напряженность, Финту не вполне понятная, даже в воздухе разливалось уныние, – и, как ни странно, Финт тоже ни с того ни с сего слегка загрустил, бог весть почему. Несчастье как состояние души обычно было ему чуждо. У кого, спрашивается, есть время на уныние? Ему случалось подосадовать, взбелениться и выйти из себя, но это же просто тучи на небе; рано или поздно они расступались. И надолго не задерживались. Но, идя куда глаза глядят прочь от дома Мэйхью, Финт чувствовал, что тащит за собою груз чужих забот.
А единственное лекарство от такого недуга – это спуститься в канализацию, потому что если уж оказался по уши в дерьме, так чего бы не пощупать вокруг, вдруг шестипенсовик подвернется. Только надо бы домой заскочить, переодеться, – в его гардеробе впервые завелся такой дорогой и парадный предмет, как костюм от старьевщика, в таком на работу не ходят, правильно?
Но… Симплисити. Финт думал о ней не переставая. Гадал, кто она такая и кому может быть известно, что с ней случилось и почему. И, само собою, кто ее обидел. Вот это ему просто позарез надо выяснить. А в многолюдном городе всегда найдется кто-нибудь, кто краем уха что-нибудь да слышал.
Полиция наверняка ничего не знает – еще бы, кто ж, будучи в здравом уме, станет разговоры разговаривать с пилерами. Нет, изредка среди них попадаются ничего себе, но доверять им не стоит. А вот с Финтом люди охотно поговорят – со славным стариной Финтом, особенно если ссудить им шестипенсовик до дня святого Неверия.
Так что, шагая в мансарду переодеться путем не просто кружным, но прямо-таки окольным, обходным и объезжим, он нашел время потрепаться с местным отребьем; и с кокни, которые продают яблоки и которых хлебом не корми, дай всей оравой сцепиться с пилерами в драчке на добрый старый лад, где все средства хороши и любое оружие сгодится. Потолковал с уличными торговцами, торгующими мало не себе в убыток. Поболтал с дамами, что слоняются там, ничем особенно не занятые, и всегда обрадуются джентльмену при деньгах, который выкажет девушке похвальную щедрость, особенно после того, как в питье ему кой-чего подмешают, – а после того ему, глядишь, посчастливится отбыть в долгое путешествие вниз по Темзе в дальние дали, где он с вероятностью познакомится с разными интересными людьми, которые, чего доброго, попробуют его на зуб, если слухи не врут. А если джентльмену очень не повезет или он обидит кого-то вроде миссис Холланд с Банксайда[14] – то вниз по Темзе он поплывет без лодки.
Потом еще были парни, предлагавшие сыграть в «Корону и якорь», – но здесь хотя бы есть надежда на выигрыш, если ты трезв и кости выпали в твою пользу. Не такова другая игра, на которую зазывает развеселый бодрячок: при нем только и есть что плоская деревянная доска, а на ней три наперстка и одна горошина. На этом маленьком ратном поле ты делаешь ставку на местонахождение пресловутой горошины, надеясь, что зорким взглядом непременно отследишь ее путь, пока наперстки крутятся и вертятся в руках болтливого бодрячка. Но тебе никогда в жизни не угадать правильно, потому что где горошина на самом деле, известно только бодрячку да Господу – да и Господь, пожалуй, не вполне уверен. Если ты уже принял на грудь, ты будешь пытаться снова и снова, все повышая и повышая ставки, потому что рано или поздно, даже если ты просто-напросто угадываешь, горошина непременно должна оказаться под указанным тобою наперстком. Но увы, этого не произойдет ни за что и никогда.
Или есть еще кукловод из «Панча и Джуди» – вот умора эти «Панч и Джуди», особенно теперь, когда от палки мистера Панча достается еще и полисмену. Детишки хохочут, взрослые тоже хохочут, да всяк захохочет, когда хохочущий мистер Панч завопит «Так тебя, так!» своим писклявым голоском, под стать какой-нибудь хищной птице… или каретным колесам.
Повзрослев, ты понимаешь, что Панч на самом-то деле выбросил из окна младенца и бьет жену… Конечно, бывает и такое; жен, во всяком случае, частенько поколачивают, а уж что порою случается с младенцами – это тема вообще не для детей: это вам не счастливые семьи.
А нынче Финт, в чье сознание медленно вползала жуткая сияющая тьма, обступившая удивительную девушку с золотыми волосами, проходя мимо балаганчика, с трудом сдерживался, чтобы не отколотить треклятую визгливую куклу. Он прямо затрясся от негодования – но заставил себя вернуться на грешную землю. Для него все это не внове; так было всегда. Но Симплисити… вот в истории с Симплисити он, наверное, сможет что-нибудь сделать. Причем не только для Симплисити, но и для себя тоже – хотя при чем тут он сам, Финт покамест до конца не разобрался.
Однако если ему так уж не хочется зрелищ, от которых зло берет и с души воротит, так он лучше полюбуется на ребят с собаками, которые разным штукам обучены, или на силачей, которые гири тягают, или на бокс – без перчаток, понятное дело.
Но сегодня – сегодня Финт задавал вопросы. И прямо-таки самого себя превзошел. Потолковал с двумя дамами, поджидающими джентльмена. Поболтал с держателем «Короны и якоря», который знал его по имени, и даже с тяжелоатлетом – тот аж захрюкал от удовольствия. Кому-то даже напомнил про шестипенсовик, выпрошенный в долг ради бедной старой мамочки, и тонко ввернул:
– Да не, не парься, я ж знаю, ты расплатишься, когда сможешь.
Короче, Финт шагал по миру – или по крайней мере по той его части, что втиснулась между лондонскими борделями, – оставлял за собою жирный Финтов след, вроде как кот территорию метит, – и вопросы повисали в воздухе. Так что, если кто услышит ненароком скрипучую карету, даст знать Финту; а еще лучше, думал он, если владелец скрипучей кареты, той самой, что скрипит – как свинья визжит, когда ее режут, – захочет разобраться с человеком, который задает все эти вопросы. Это все равно что бросать крошки в реку – проверяя, не клюнет ли кто; способ хороший, но есть одна проблема: из глубин может выплыть акула.
Тут Финт вспомнил про фургончик «Счастливая семейка». На этой мысли Финт задержался, пытаясь сообразить, где и когда он видел «Счастливую семейку» в последний раз: небось на каком-нибудь мосту, где всегда кипит передвижная торговля. Эта «Счастливая семейка» на самом деле просто волшебство какое-то: небольшая повозка с целым зоопарком внутри, и все зверье мирно уживается вместе. Надо будет при первой же возможности сводить туда Симплисити – ей точно понравится. Тут Финт осознал, что плачет: перед его мысленным взором вновь возникло прелестное личико, все в синяках, словно девушка с лестницы скатилась. Кто-то тому виной; высморкавшись в тряпицу, Финт поклялся, что в один прекрасный день непременно доберется до ее мистера Панча, и загонит его в угол, и поучит хорошим манерам, будьте покойны!
Тут Финт очнулся от раздумий: кто-то потянул его за штанину. Он недовольно оглянулся: двое детишек, может, пяти лет или шести, смотрели на него снизу вверх, протягивая ладошки. Прямо сейчас эта немая сцена пришлась совершенно некстати, но каждый из малышей тянул к нему одну ручонку, а второй крепко держался за приятеля. Финт не забыл, как сам когда-то попрошайничал точно так же, но приставал только к тем, кто выглядел побогаче, – хотя, если ты голоден и тебе пять лет от роду, у кого угодно побольше денег, чем у тебя. В своих шикарных шмотках Финт, понятное дело, на тошера уже не смахивал. И все равно ты – тошер, напомнил себе Финт, но не просто тошер; а прямо сейчас ты побудешь джентльменом на сумму в размере шестипенсовика.
Так что он отвел детишек к ларьку Мари-Джо, которая наливала наваристого супу всем без разбору, кто только мог выложить несколько фартингов, – а может, и того меньше, если повариха расщедрится.
