Шарлатан 3 (СИ) - Номен Квинтус

А еще в университете вероятно каждый студент и преподаватель был в курсе, что у меня-то как раз материальных проблем нет — но вот ко мне за такой помощью никто вообще ни разу не обращался, даже полтинника на трамвай не просил никто. И я где-то в начале октября поинтересовался у комсорга (да, в комсомол меня с такой рекомендацией вообще за пару минут приняли, ни о чем вообще не спрашивая), почему меня в этом вопросе студенты сторонятся: я же вроде на сволочь жадную не похож и людям помощь оказать мне нетрудно. Но ответ меня удивил:

— Знаешь, Вовка, мы все знаем, что деньги-то у тебя всегда есть. Но тут дело такое: ты ведь денег дашь, а потом обратно не возьмешь, а это, как ни крути, неправильно. Но раз у тебя машина есть… мы тут иногда по деревням за продуктами ездим, и если тебе будет нетрудно от вокзала к общаге мешки подвезти…

— Не вопрос, только вы меня все же заранее предупреждайте, хотя бы за день. А то меня, бывает, по разным делам в очень далекие места вызывают — а там-то отказаться точно не получается…

И оказалось, что в этом я был прав: первого ноября вечером мне позвонили, и очень знакомый голос сказал:

— Товарищ Шарлатан, я прочитал вашу записку. И у меня возникло несколько вопросов, а еще вопросы возникли у товарища Шкирятова, который ее прямо сейчас читает. Вас не затруднит посетить нас завтра, часикам к двум пополудни?

На такие просьбы как-то отвечать отказом было у нас в стране не принято, а до Москвы лететь было вообще всего полтора часа. Так что я позвонил на аэродром и попросил Вальку выгладить мне пиджак и брюки: все же в мятом в Москву как-то неудобно лететь. А рано утром на своем «Капитане» выехал на аэродром двадцать первого завода, не забыв прихватить и полученную вчера копию финотчета КБО. С положительным уже сальдо наличных счетов…

Глава 7

Напрягать Вальку потребовалось потому, что за лето я вырос больше чем на десять сантиметров и Надюхе пришлось снова мне новый костюм шить. То есть она сама решила, что «в университет тебе в штанах со штанинами чуть ниже колен ходить неприлично» и костюмчик сшила слегка «на вырост», то есть и рукава у пиждака, и штанины оказались сантиметров на десять длиннее, чем это считалось нормальным в приличном советском обществе. Ну я его в ближайшем ателье по фигуре-то подогнал, однако в университет в нем не ходил и он так и провалялся свернутым в том же виде, что я его домой из ателье принес. И, как выяснилось, изрядно помялся и замялся в самых неожиданных местах, но Валька его буквально за пять минут в порядок привела. Потому что электрический утюг — он куда как удобнее чугунного угольного, а заказанная мною на одном из заводов гладильная доска вообще сделала глажку не тяжелым трудом, а почти что развлечением. Потому, что в доске и своя розетка для втыкания утюга имелась (со своим шнуром, втыкаемым в розетку уже на стене, и подставка для самого утюга, и даже решетчатая емкость для «брызгалки», которая входила в комплект устройства. Правда, стоила такая доска со всеми прибамбасами почти двести рублей, но — к некоторому удивлению финансистов КБО — ее народ раскупал довольно быстро. То есть поначалу на этом заводике изготовили таких досок штук пятьдесят, для меня (как «конструктора», и для всех работавших в бухгалтерии дам), а некоторый излишек (так как делали их «с запасом») просто отдали в магазин — и уже со следующей недели их выпускали уже по полсотни в сутки. Сначала бухгалтера имели в виду их и в столицу с Ленинградом тоже продавать возить, но пока товар дальше Владимира, Костромы и Рязани не доезжал, все разбирали буквально и там, а зачем возить дальше-то? Заводик пока что увеличить производство возможности не имел…

А я поехал в идеально отглаженном костюме, на который нацепил только две награды: медаль Сталинского лауреата и Золотую Звезду. Честно говоря, и их я надевать не хотел, но по положению их нужно было «носить всегда», а в присутствии товарища Сталина нарушать мне что-то не хотелось. Да и Валька сказала, что с этими двумя наградами я выгляжу даже солиднее, чем весь увешанный на манер новогодней елки.

На аэродроме в Монино меня опять встретила Светлана Андреевна и на том же сине-голубом автомобиле куда-то меня повезла. В место, совершенно незнакомое: я в нынешней Москве ориентировался отвратительно, но все же сообразил, что едем мы точно не в Кремль. А судя по тому, что двигались мы по каким-то небольшим улочкам, вообще не в центр. Но ехали довольно долго, и наконец, заехали в двор небольшого двухэтажного дома через сплошные железные ворота, возле которых стояли мужчины «очень призывного возраста», изображавшие, скорее всего, дворников. По крайней мере у одного из них была метла, а рядом с другим к стене прислонилась лопата. Большая, чтобы снег убирать, хотя на улице даже следов снега не было…

Во дворе уже стояли три машины, а в небольшом кабинете, куда меня проводила Светлана Андреевна, сидели четыре человека, троих из которых я хорошо уже знал. А вот четвертый был мне совершенно незнаком, однако Иосиф Виссарионович тут же мне его представил:

— Добрый день, а теперь, думаю, вам стоит познакомиться: это товарищ Шкирятов, Матвей Фёдорович, а это, как всем понятно, наш славный товарищ Шарлатан, который ненавидит, когда его называют Владимиром Васильевичем. Ты, я смотрю, опять какую-то писанину с собой прихватил, так давай ее сюда, почитаем… пока Матвей Фёдорович тебе задаст несколько вопросов. И отвечай ему по возможности подробно и исчерпывающе: товарищ Шкирятов у нас трудится зампредом КПК и имеет право знать всё. Ты понял?

— Конечно. Я, собственно, и прилетел, чтобы на вопросы отвечать, а кому отвечать — это уже вы указываете. Итак, Матвей Федорович, я вас внимательно слушаю.

— Мне тут в твоей записке кое-что непонятно, то есть написанное-то понятно, но ведь ты это написал еще в январе. Почему ты еще тогда написал, что будет разгоняться паника среди рабочих и инженеров?

— Это же очевидно: мы и когда с Воронежем работали, немало рабочих и инженеров из Москвы предпочти туда перебраться, все же жилье прекрасное, то-сё. Да и в Шахунью из Москвы инженеры с рабочими тоже перебрались — но там-то нам их немного нужно было. А по программе этого года мы одновременно на тридцати двух площадках заводы строили, и специалистов уже требовалось очень много, так что было понятно, что они к нам пойдут.

— И пошли, — очень недовольным голосом дополнил мои слова Лаврентий Павлович. — Ты же только с восемьдесят восьмого завода почти полтысячи человек сманил!

— Ну, во-первых, я не сманивал, они сами ушли. А во вторых я как раз на вопрос Матвея Фёдоровича и отвечаю. Вообще-то увольнение с работы, переезд в другой город, по большому счету в неизвестность — это человеку дается нелегко, и в нормальной ситуации много народу бы к нам из Москвы не перебралось. Но вот после этой статьи все, кто еще очень сильно сомневался, решил, что ждать уже нельзя — и народ массово повалил из Москвы и области. А он еще газету переобозвал, из «Московского большевика» сделал «Московскую правду» — а народ-то считает, что правда у нас одна, значит это готовится решение правительства!

— Но зачем⁈

— А затем, что он прекрасно понимал, что в любом случае планы все он сорвет, и ему нужно было найти вескую причину срыва этих планов — вот причина и появилась. Только лично я думаю, что сам он до такого не додумался бы, а вот гражданка Кухарчук… да и она, скорее всего, из-за рубежа инструкции получала.

— Так-так… ты в этом уверен?

— Конечно. А еще, поскольку он троцкист, работает на еврейских банкиров, он обязательно и следующих шаг должен будет сделать. Как только все эти заводы и фабрики как-то с ситуацией справятся, он наверняка даст им какие-то невыполнимые поручения, которые вообще не дадут им даже теоретической возможности хоть как-то отставания от планов наверстать. Но опять подчеркну: это мое личное, не подтвержденное фактами мнение. Умозаключение такое.

Этот Матвей Фёдорович еще несколько вопросов задал, и я даже не совсем понял, что он, собственно, узнать от меня хотел — но на все его вопросы я ответил. И, мне показалось, на некоторые ответил даже более детально, чем он ожидал. Впрочем и я изначально не ожидал, что так отвечать буду, но меня, похоже, слегка занесло — однако я искренне думал, что такое «таить в себе» именно здесь и сейчас не стоит. Другой вопрос, что если меня спросят «откуда я все это знаю», ответить мне будет крайне трудно — но никто об этом меня и не спросил. Скорее всего потому, что вдруг «тема сменилась»: