Антон Требунский - Ганза. Книга 1
Хозяин этой убогой каморки вновь уселся на кровать, сцепив перед собой руки замком и потупив взор. Фон Вормсвирген выжидающе смотрел на него. Альберт изучал потолок, я держал руку на рукояти меча. Молчание грозило затянуться надолго.
— Это произошло две недели назад, — заговорил наконец Ганс. — Я был там…
Себастьян тяжело вздохнул, жестом удерживая нас на местах:
— Ну?!
— Вечером предыдущего дня я и еще двое гвардейцев из роты капитана Гогворста навестили поставщика вин для посольства Ганзы. После недолгого спора он согласился вместо обещанного бургундского вина — которое, он кстати, покупает с кораблей Ост-Индской компании — передать ганзейцам наше вино. Нет, не яд. Какое-то снадобье, приготовленное этим проклятым чернокнижником, — он истово перекрестился три раза.
— Чернокнижником? — выразил интерес к рассказу Альберт.
— Это адово исчадье потом, когда мы вошли в подворье, творило свои богомерзкие…
— По порядку! Рассказывай все так, как было! — оборвал его Себастьян.
— Опоенные его зельем, ганзейцы не могли даже сопротивляться. Нас было всего четверо. Колдун сказал, что этого хватит. Мы убили двух часовых, затем открыли ворота и вошли туда. Чернокнижник приказал собрать всех спящих людей и отвезти их в фургоне в рощу за городской стеной. Там он нарисовал на земле какие-то круги и начал свое дело. Мы должны были уйти, но решили остаться и посмотреть, что он собирается делать. Лучше бы мы оставили это место и сразу бы направились в город.
— Он по одному касался их, говорил какие-то слова, — Ганса передернуло. — Затем будил их. Ганзейцы, даже проснувшиеся, казались нам спящими: они медленно двигались, словно рыбы. Колдун достал нож и взрезал им по очереди брюхо. Потом погружал руки в их внутренности и что-то шептал, словно беседуя с мертвыми. Я слышал, чернокнижники ценой своей души могут такое.
Альберт подался вперед, слушая рассказ Ганса. Он специалист по магии, и любая деталь из описания происходящего могла навести его на след или рассказать об этом чародее.
— Закончив свое дело… — капитан опять передернул плечами и перекрестился. — Закончив свое дело, колдун облил их своей очередной смесью и поджег. Они сгорели все, без остатка, непогребенными. Мы следовали за чернокнижником до одного из домов в пригороде, куда он вошел и где остался ночевать. Потом мы разошлись по домам, обещав друг другу молчать об увиденном: господин Лодекин, думаю, сурово бы обошелся со мной, узнай о том, чему мы были свидетелями.
Мы молчали, оставаясь под впечатлением рассказа Ганса. Себастьян коротко расспросил Ганса как добраться до того дома, куда вошел чародей.
— Некромантия, — тихо проговорил Альберт.
Черная магия оставалась под запретом Рима даже после папских булл 1553 и 1579 годов, когда были разрешены целительская магия, алхимия и еще несколько других относительно безобидных видов чародейского ремесла. К сожалению в странах, покинувших лоно католической церкви, подобные случаи применения запрещенной магии случались нередко. Карающая длань господня и святая инквизиция почти не разделили здесь свое стадо на агнцев и козлищ. Как истинно верующий католик, я считал это серьезным упущением со стороны Бога.
— Что за чернокнижник? Как он выглядел? — Альберт начал задавать вопросы. Ганс вопросительно глянул на Себастьяна, тот утвердительно кивнул, разрешая ему отвечать.
— Высокий такой. Худой, словно голодал долго. Русые волосы, длинные, до плеч, — капитан показал рукой, насколько они длинные. — Лицо перекошено на одну сторону, словно смеется всегда левой половиной лица. Глаза острые, бегающие, как у крысы… Вот и все, вроде.
— Одет он во что был? Приметы какие-нибудь особенные?
— Приметы, приметы… Говорил с выговором своим таким, иностранец наверное. А одет, одет был сначала в рясу, как монахи носят, только без креста. Потом в красную переоделся, когда свое дело за городом делать начал, — Ганс перекрестился, охваченный искренним возмущением поступками мага.
Мне это показалось забавным — я еле сдержал смешок — этот еретик, лютеранин, считает себя вправе рассуждать о добре и зле!
— Никакой фантазии! — фыркнул Альберт. — Всегда одно и то же: тощий, бледное лицо, красная роба, черная роба, полночь, пентаграмма, мертвецы. Был у меня в университете преподаватель, так тот даже список составил, как отличить некроманта от любого другого мага.
Мы не разделяли его веселья — задание грозило затянуться во времени.
— Ты еще что-нибудь знаешь об этом маге? Откуда он, кому служит? — накинулся на Ганса с расспросами Себастьян.
Голландец неопределенно пожал плечами:
— Да нет…
— Расскажи, — голос Альберта был ласковым, как у кота, пытающегося уговорить мышь саму прийти к нему и не бегать более по всему дому. — Расскажи нам, что знаешь и тебе станет легче. Господь простит тебе твои грехи и простит грехи твоих товарищей. Ты спасешь не только себя, но и еще двух людей: достаточный залог, чтобы пройти в царствие небесное. Расскажи нам все.
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение его слов. Фон Вормсвирген, улыбаясь и довольно качая головой, смотрел на капитана Гопфера. Очередной фокус Альберта! Без которых, впрочем, порой нам пришлось бы туго. Чего стоит одна та штука с городской стражей в доме мэтра Якобсона!
Ганс, ссутулившись, в очередной раз передернул плечами и заговорил.
— Чернокнижник из Кельна. В прошлом году я пил с капитаном «Распутной Жозефины», он раньше служил в гвардейской роте Вебера. Так он целых полгода провел в империи, охраняя этого чернокнижника. Другого мага у нас нет. Имя у него — не то Йефраимус, не то Вальдемар. Не помню… — голландец прижал кулаки к вискам, словно защищаясь от головной боли.
— Себастьян, не будешь ли ты так любезен, чтобы попросить своего приятеля, раз он ничего не знает об этом чернокнижнике, отнести весточку на корабль Батиста Камбеа? — громкий голос Альберта взрезал одеяло тишины, заставив нас всех обратить взгляды на него.
Ганс потряс головой, недоуменно смотря на нас — так всегда бывает, если окажешься под властью чар. Я однажды испытал на себе подобное и прекрасно помню ощущение растерянности и непонимания, охватившее меня.
Написав записку, Альберт протянул ее фон Вормсвиргену. Себастьян молча прочитал ее, согласно кивнул и свернул конвертом. Разогрев на пламени свечи воск, извлеченный из необъятных карманов нашего мага, он запечатал письмо своим перстнем:
— Отдашь лично Батисту Камбеа, капитану «Толстой Кэтти». Понял? — Ганс согласно кивнул. — Завтра утром, как только встанешь с тюфяка!
Спустившись по лестнице, мы вышли из трактира на укутанную мраком улицу амстердамского пригорода. Прошли немного — топот шагов разносился над мостовой — и свернули в переулок.
Пригород спал, ни в одном из окон не горел свет, а улицы были пусты, как трактир в стороне от торгового тракта. Откуда-то издалека, может быть даже из самого города, донеслись яростные крики, которые вскоре стихли. Возможно, там в темной подворотне грабили сейчас зажиточного амстердамца или разъяренный любовник расправлялся с мужем своей возлюбленной, который застал их вместе.
— Что было в записке? — поинтересовался я, недовольный тем, что мои спутники не соизволили спросить моего мнения или хотя бы познакомить меня с ее содержанием.
— «Можете покидать порт. Мы возвращаемся по суше», — по памяти повторил Альберт.
— В Кельн? — похоже, задание распространялось еще и в пространстве.
— Сначала в тот дом, что нам описал Ганс. Если мы там не застигнем этого мага, то найдем трактир, где переночуем. Утром добудем себе лошадей и в империю.
— Чародей — это обычно кладезь информации, — глубокомысленно заметил Себастьян. — А этот вдобавок может вывести нас к истинным причинам такого зловещего нападения на ганзейское подворье.
Мы ничего ему не ответили — это и так было понятно всем троим.
Дом в пригороде конечно же оказался пустым. Утром мы купили четырех лошадей у трактирщика и направились в Кельн.
IX
Красивый, как и в молодости — все отмечали это — государь всея Руси, Федор Борисович Годунов, изволил печалиться после приема свейского посла.
Опочивальня царя была пуста, разве что две старые суки, государевы приятельницы по детским играм, смиренно лежали в углу, ожидая когда Федор Борисович вспомнит о них и подзовет к себе.
Лицо государя, когда тот внезапно отрывался от трапезы, омрачалось тяжелыми думами. Кто бы мог подумать, что наследие батюшкино будет таким тяжелым для сына, требующим принятия решений, ответственности. Решений, каждое из которых может погубить и государство, и самого сына.
Два дня назад в столицу прибыло посольство от свейского короля Густава. Всего час, как покинул царскую опочивальню посол, а государь московский уже весь был мучим терзаниями. Передав положенные приветствия от свейского брата Густава Адольфа, посол напомнил о договоре, который заключил его король с батюшкой нынешнего московского государя, Борисом Феодоровичем Годуновым. Тем самым договором, который Федор так опрометчиво продлил при своем помазании на царствование.
