Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор
Когда общая идея станка более-менее вырисовалась, Игнат решился пойти с ней к Захару. Я на этом разговоре не был, но, судя по тому, что Захар потом подозвал меня и велел еще раз «намалевать» основные узлы уже для него, Игнату удалось его зацепить. Захар долго пялился на мои каракули, хмыкал, задавал каверзные вопросы, но в конце махнул рукой:
— Ладно! Черт с вами! Попробуем смастерить эту твою… крутилку. Только глядите у меня! Ежели зря материалы переведете — шкуры ваши пойдут на новые меха!
Официально разрешение и ресурсы выбить было нереально. Но Захар, как старший мастер, имел кое-какую власть и мог «не заметить», что где-то используются «лишние» материалы или пара мастеров заняты непонятно чем.
Он подозвал двух мужиков — плотника Тимофея, известного своей башкой на плечах и умением работать с деревом, и кузнеца Ерему, не такого гордого, как Кузьмич, но тоже мастера, который не боялся новой работы.
— Вот вам дело, — сказал Захар, кивая на меня. — Этот… Петруха… хреновину одну замыслил. Помогите ему смастерить. Тимофей — по дереву, Ерема — по железу. Чтоб к концу недели что-то похожее на правду было. Материалы… найдете. Чтоб я не видел и не слышал! А ты, Петруха, командуй! Да чтоб толк был!
Это был мой шанс. Я получил негласное добро, доступ к материалам (пусть и левым) и двух толковых мужиков в помощь. Тимофей и Ерема, хоть и косились на меня с недоверием, но приказ старшего мастера есть приказ. Мы забились в дальний угол цеха, где раньше брак валялся, и работа закипела. Я объяснял, тыкал в эскизы, Тимофей тесал и строгал дубовые брусья, Ерема ковал железки — оси, вкладыши, заготовки для резцов. Работа шла медленно, с перерывами, чтоб не палиться. Но она шла. Мой первый станок начинал обретать форму.
Неделя пролетела как один день. Пахали мы урывками, стараясь не мозолить глаза начальству и всяким завистникам. Тимофей, плотник, оказался реально мужиком с руками — мои каракули и объяснения на пальцах схватывал на лету, с деревом работал — просто песня. Ерема, кузнец, тоже не подвел — хоть и бурчал сначала, но быстро смекнул, что к чему, и ковал нужные железки как надо, добиваясь такой точности, какой тут отродясь не видели. Я же был типа мозговым центром — командовал, объяснял, проверял размеры (насколько это было возможно с помощью палки-аршина и самодельного циркуля), походу вносил изменения в конструкцию.
К концу недели в нашем углу выросла какая-то хреновина — громоздкая, неуклюжая, но внушающая уважение. Дубовая станина, массивная передняя бабка со шпинделем, который Ерема выковал (крутился он в чугунных вкладышах, которые мы долго притирали), подвижная задняя бабка с центром, примитивный суппорт на деревянных салазках (двигался рычагами и клиньями), и сбоку — огромное маховое колесо, которое должны были крутить пацаны. Это был он — мой первый токарный станок. Грубый, корявый, далекий от идеала, но он был готов к работе.
Оставалось самое главное — показать его в деле. Я уломал Игната (Захар демонстративно отморозился, типа, «в бабьи сказки не верю», но я видел, что ему дико любопытно) притащить одну из бракованных пушек с кривыми, корявыми цапфами. Запихнуть и закрепить эту тяжеленную дуру на станке было непросто, но мы справились. Я сам встал к суппорту, зажал в нем свежезакаленный резец, который Ерема сделал под моим руководством. Двух подмастерьев (не Митьку и не Ваську, а ребят попроще) поставили крутить маховик.
— Крути! Потихоньку! — скомандовал я.
Колесо со скрипом провернулось, и пушка медленно пошла вращаться. Я осторожно подвел резец к кривой цапфе, клином отрегулировал глубину. Раздался легкий скрежет — резец вцепился в металл. Тонкая блестящая стружка змейкой поползла из-под резца. Я медленно повел суппорт вдоль цапфы, стараясь держать подачу ровно.
В цеху стало тихо. Даже молоты в кузне, казалось, притихли. Мастера и подмастерья, забив на свою работу, сгрудились вокруг станка, с открытыми ртами пялясь на это невиданное зрелище. Железяка, которую они привыкли шкрябать напильником, теперь сама крутилась, а острый ножик ее обтачивал!
Я сделал первый проход, сняв самый грубый слой. Потом подвел резец еще раз, снимая стружку потоньше. Цапфа на глазах становилась ровнее, глаже, приобретала нормальную цилиндрическую форму. Я проверил размеры аршином — получалось гораздо точнее, чем вручную.
— Ишь ты… крутится… и режет… — прошептал Игнат, не отрывая глаз от станка.
— Чисто берет, змей… — пробасил кто-то из литейщиков.
Захар Пантелеич, который до этого стоял в стороне с каменной рожей, не выдержал и подошел ближе. Молча смотрел, как я обрабатываю вторую цапфу. Когда я закончил, он подошел к станку, потрогал гладкую, блестящую поверхность обточенной цапфы, потом — необработанной. Разница была колоссальная.
— Ну… — протянул он задумчиво, почесывая бороду. — Петруха… Работает твоя крутилка… Ровно берет, спору нет…
Он повернулся к мастерам, обвел их тяжелым взглядом.
— Видали, остолопы? Вот как надо! А вы — напильником шкрябать… Тьфу! Ладно, Петруха, — он снова повернулся ко мне. — Снасть твоя годная, признаю. Поможет делу. Теперь гляди — чтоб работала справно! И чтоб цапфы все отныне через нее проходили! А ты, Игнат, приглядывай! Спрос будет строгий!
Он развернулся и пошел к себе, оставив нас переваривать увиденное. Это был успех. Не просто удачная отливка, а демонстрация совершенно новой технологии. Пусть примитивной, но работающей. Я видел в глазах мужиков уже не только страх или зависть, но и неподдельное изумление, а у некоторых — даже уважение. Парень, которого еще недавно считали полным нулем, не просто «колдует» с формами, а строит машины, которые делают работу лучше и быстрее! Это произвело впечатление. Моя репутация снова менялась. Теперь я был не просто «хитрым», но и по-настоящему «умелым». А это открывало новые двери.
Глава 7
Прошел где-то месяц или около того с тех пор, как мой токарный станок зажужжал. Жизнь на заводе шла своим чередом, хотя лично для меня кое-что поменялось. Захар Пантелеич, хоть и оставался грозой цеха, но пользу от моей «крутилки» признал и теперь следил, чтобы цапфы всех пушек, что шли в работу, точили на ней. Эту работу повесили на меня и еще одного пацана, Федота — парень толковый оказался, я его потихоньку начал обучать, как на станке работать. Остальные мужики в цеху — литейщики, кузнецы — косились на меня по-прежнему настороженно, но открытой вражды стало меньше. Результат моей работы был виден всем, да и начальство меня вроде как заметило.
А потом по заводу пронесся слух, от которого даже самые ленивые жопы забегали как угорелые, а мастера напялили чистые рубахи (у кого они вообще были). Ждали «большого гостя» из самой столицы. Кто именно приедет — толком никто не знал. То ли сам Меншиков, правая рука царя, то ли кто-то из генералов петровских, то ли вообще какой-то заморский инспектор. Но одно было ясно — начальство дрожало как осиновый лист, а значит, и всем остальным надо было срочно «навести марафет» и не ударить в грязь лицом.
Началась дикая суета. Приказчик Семен Артемьевич метался по цехам, орал на всех подряд. Велели подмести дворы, убрать мусор, вычистить самые видные места. Мастерам приказали быть «при параде» и готовиться показать работу «в лучшем виде». Пацанов-подмастерьев гоняли в хвост и в гриву — драить, чистить, таскать то, что обычно неделями валялось где попало. Даже в нашей литейке, где грязь и копоть — это норма жизни, попытались навести какое-то подобие порядка — вымели угольную пыль из углов, убрали битые формы с проходов.
Я старался держаться подальше от этой движухи, ковырялся у своего станка. Но и меня дернули. Захар велел начистить до блеска ту самую первую пушку, которую обработали на станке, и поставить ее на самое видное место — типа, вдруг начальство спросит, чем завод славен.
