Железный канцлер (СИ) - Старый Денис

Сыскной Устав уже скоро будет утвержден, как только напечатаю с десяток экземпляров, предоставлю его Аракчееву. Но это будет очередная реформа не только в делопроизводстве, она затронет также много граней уголовного права. Там будет следующее: как организовать следствие, какие при этом необходимо провести мероприятия, как их оформить, прописан обязательный опрос свидетелей, правила составления протокола, следственный эксперимент, перекрестный допрос, очная ставка, виды улик. Будут перечислены и условия передачи дела в суд. И многое другое. Но об этом позже, ибо за окном…

— Боже Царя храни! — разливался многоголосый хор.

Вся Дворцовая площадь, с выходом на Дворцовую набережную, часть Миллионной улицы — все это была масса людей с факелами, с крестами, молитвами, флагами России. И они иступлено пели гимн Российской империи. Масштаб происходящего на некоторое время даже меня поразил. А ведь пока за происходящим мы наблюдали только лишь из окна, не имея полноты картинки.

Чтобы создать ощущение грандиозности, огромных масс людей, не нужны десятки тысяч человек. Достаточно занять удобную позицию на относительно небольшом пространстве. Не обязательно видеть окончание толпы, мозг тогда рисует ее продолжение. А на самом деле, уже за поворотом почти никого и не будет.

Так у нас и получилось. До десяти тысяч человек подошли ко дворцу и конца им и края не было видно, массовости придавали и гвардейцы, тем более, что их мундиры просто терялись в людских массах. И до того была толкучка у дворца, а теперь… Море из людей колыхалось, волновалось. Каждый по отдельности человек, в этом потоке ничего уже из себя не представлял, толпа получила коллективный разум.

Такое восприятие было у меня, но я сильно надеялся, что ошибаюсь, что все разговоры, все тренировки, ничего не прошло даром, и видимость хауса, на самом деле, лишь отлично срежиссированная постановка. Нет коллективного разума, есть исполнение инструкций и приказов цента принятия решений.

— Чего они хотят? Мне стоит их боя… опасаться, — заволновался Павел Петрович.

— Одно ваше слово, Ваше Величество, и я разгоню толпу! — браво, поедая верноподданическими глазами своего императора, говорил Аракчеев.

Я не удержался и с укоризной посмотрел на Алексея Андреевича. Это на него всеобщее возбуждение и трансфер адреналина в голову так действует? Французская революция ничему не научила? Нельзя силой разгонять этих людей, которые в исступлении кричат во здравие императора.

Пока в толпе нет сакральной жертвы, пока народ не обезумел, почувствовав запах крови, она относительно безопасна. Один выстрел гвардейцев в сторону толпы и все — начало революции, так как в этой толпе немало людей с чувством собственного достоинства. И я не имею ввиду лишь стрелков. Тут есть купцы, тот же мой партнер Пылаев вывел всех приказчиков, продавцов и даже грузчиков. Есть тут и ремесленники, предполагаю, по тому, как растет толпа, присоединяются и другие люди, вероятно, студенты, как наиболее протестная категория во все времена.

— Канцлер, вы считаете, что толпа мужиков — это уместно? Или вы знаете больше моего? — спросил император. — Я не склонен, Михаил Михайлович испытывать больше потрясений, чем уже есть.

— Они вышли с крестами, иконами, с гимном России. Они любят вас, они пришли к вам. Выйдете к людям, Ваше Величество, помашите рукой — они своим правнукам рассказывать об этом будут, — сказал я.

Но хотелось, чтобы государь сам пришел к нужным выводам. Я подводил Павла к такому постулату: «На выручку пришла лишь часть военных, но народ любит императора и предан ему». И государь пришел к этому пониманию.

— Алексей Андреевич, а вы видите среди людей, что толпятся на Дворцовой площади и поют гимн, дворян? Судя по платьям, тут нет богачей, или даже обедневших дворян, — сказал Павел Петрович почти то, что я от него и ждал. — Меня же поразило понимание Павла, как выглядят дворяне, а как иные. На самом деле, во дворе было немало тех, кто одевался очень даже прилично.

И все же, после непродолжительного терзания, сомнений, император вышел к людям.

Это выглядело, как единение народа и самодержца. Павел, стоя на небольшом балкончике, плакал, народ ликовал. Люди надрывались, кричали, взывая к Богу. Стихийно… или не очень, но начался молебен и это было эпично. Все, как один встали на колени, кроме нас, правда, но пришедшие поголовно. Звучали «Отче наш», гремели мольбы о здравии гсоударя.

Находясь в эпицентре такой истерии невозможно оставаться спокойным. Так что даже я, понимая всю подноготную творящегося, пустил свою скромную мужскую слезу. Вначале тихо, но все более распыляясь, я уже скоро чуть ли не кричал молитвы вместе с народом. И, что поражало, — я был искренним.

Но, слава Богу, и этому пришел конец и мы могли с императором перекинуться словами.

— Что дать я могу этим людям? Денег? — спрашивал император.

— Если вы позволите, ваше величество, я быстро отдам приказ и рестораны выкатят бочки с пивом и вином, а на вертелах уже через час будут зариться коровы и свиньи, — сказал я. — Пусть хоть в этом, в малом народ порадуется, если нельзя получить более.

— Да, это будет правильно, — задумчиво сказал Павел.

Я уж было решил, что наживка не сработала, императорский карась не клюнул, но император посмотрел на меня и задумчиво спросил:

— А, что более разве ничего нельзя сделать для этих крестьян?

— Ну не отменять же крепость, ваше величество? Но если будет на то воля ваша, я предоставлю проект, что и как можно было бы сделать для облегчения жизни крестьян, а так же для развития промышленности в России, как выявлять и направлять новых Ломоносовых и Кулибиных из народа, — сказал я.

— У вас на все готовы проекты? Готовились к подобным обстоятельствам? — спросил Аракчеев.

— Я много работал и проектов, действительно, превеликое множество. Что-то может быть внедрено сейчас, что-то сильно опережает время и не нужно России нынче, чтобы не навредить, может только в будущем, — спокойно отвечал я.

— Несите свои проекты на днях, будем обсуждать, — сказал император, осеняя людей крестом, словно был патриархом.

Хотя, он же официально и является главой русской православной церкви, так что может. А вот патриарх… Он нужен только в том случае, если не получится договориться с церковниками и направить эту силу на созидание русского государства.

— Алексей Андреевич, вы назначаетесь генерал-губернатором Петербурга. Согласуйте свои действия с канцлером Сперанским, и наведите порядок в столице. Только чтобы никого, кто молился за меня, не били, но лишь отблагодарили серебреным рублем. А всех схваченных заключенных отправьте в Петропавловскую крепость… Э… Не всех, сыновей моих и жену оставьте здесь, под арестом, — явил свою волю государь.

Павел Петрович достал платочек, вытер проступающие слезы, а так же воду на лице от налипшего и растаявшего снега, после чего вернулся в кабинет.

— Господа, работайте! А вы, господин Сперанский, помните… ГОД! — выкрикнул государь.

Глава 7

Глава 7

Рига

2 марта 1799 года (Интерлюдия)

Ольга Александровна Жеребцова возлегала на полной клопов кровати. Постелив сразу два плаща на это чудесное ложе, красивая, холеная, со сложной прической, женщина дремала. Да, противно было даже приближаться ко клоповнику, но что делать, если других вариантов нет.

Комнату можно было бы взять и более чистую, пусть и задорого. В средствах дама не испытывала нужды. Напротив, половину всей Риги могла купить уже сейчас, а когда добралась бы до Англии, то и целый городок.

Но сейчас иные обстоятельства. Ольга была беглянкой и афишировать свое присутствие никак не могла. Рига насыщена морскими офицерами, причем не только русскими, но и датчанами, встречались даже мальтийцы и пруссаки, хотя последних было меньше всего. Ее могли узнать и вопросов возникло бы большое количество. Кроме того, она не могла бы отказаться от визита в какое-нибудь офицерское собрание, это было бы верхом невежества.