Василий Сахаров - Казачий край
Гимназисты дают дружный залп, казаки откатываются и слышен голос нашего командира:
- Поздравляю всех с производством в прапорщики!
- Ура! - нестройно, но от души, отвечает ему молодежь.
Еще одна атака на них, снова дружный залп, снова противник отступает и опять слова Чернецова:
- Поздравляю всех с производством в подпоручики!
- Ура! - этот рев трех десятков молодых глоток даже стрельбу заглушает.
Видимо, такое наше поведение все же задело что-то в продажной душе вражеского командира. Стрельба прекратилась и к холмику, с белым платком в руке, подъехал всадник на красивой буланой кобылке.
- Голубов, тварь, - то ли прошептал, то ли прохрипел стоящий рядом со мной Сафонов.
Я всмотрелся в лицо войскового старшины, округлое и несколько обрюзгшее, аккуратно подстриженные усы и чисто выбритый подбородок. Человек как человек, по виду, справный казак, но по какой-то причине, воюет за большевиков.
- Чернецов, - не боясь того, что его могут убить, Голубов подъехал вплотную, - не губи молодежь, сдайся и я гарантирую, что никто не пострадает. Даю слово чести.
- А она у тебя есть? - спросил наш командир.
- Не переживай, мое слово крепкое. Нам с вами драться, смысла нет. Однако же нам не нравится, что вы по нашей земле с корниловцами идете, захватываете станции, а потом под их контроль передаете. Все будет нормально, договоримся с вашими начальниками и Калединым, да и отпустим вас обратно в Новочеркасск. Все равно в феврале Войсковой Круг собирается и будет новый атаман Всевеликого Войска Донского.
- Не ты ли?
- Посмотрим, - не стал скромничать Голубов, - а пока, сдавайте оружие. Все равно до ночи не дотянете, у нас пулеметные расчеты и орудия на подходе.
Чернецов оглядел собравшихся вокруг него мальчишек, которые еще толком и не жили, и скомандовал сложить оружие. Спорить с полковником желающих не нашлось, винтовки посыпались наземь, и весь отряд спустился вниз. Голубов куда-то ускакал, а казаки, которым мы сдались, принялись нас избивать.
"Вот тебе и слово офицера, вот тебе и поверили", - подумал я, валяясь на земле и закрываясь руками от ударов по голове. Впрочем, били нас недолго, так, больше от досады и чтобы злость сбить. Последовала чья-то команда, и нас оставили в покое. Обыскивать не стали, выстроили в колонну по три, и направили к железнодорожному полотну, где большевистский эшелон стронулся с места и направился в сторону Каменской, от которой был слышен далекий паровозный гудок. Хотелось верить, что это партизаны 1-й сотни спешат к нам на выручку, но как ни прикидывай, а они опоздали, и спасти нас уже не смогут.
Темнеет, и в сопровождении полусотни спешенных казаков, мы идем по направлению к Глубокой. Возле нашей колонны появляется Голубов, да не один, а с телегой, на которой сидят несколько человек с красными полосами на папахах. Из всех, выделяется один, бородатый и мордастый здоровяк с большим чубом, выбивающимся из-под головного убора. Он спрыгивает наземь, вплотную подскакивает к Чернецову, идущему впереди, и с размаху бьет его кулаком по зубам.
- Сволочь белогвардейская! - выкрикивает он.
- Пошел ты, шкура продажная, - утирая с разбитых губ кровь, отвечает полковник.
- Все, конец тебе!
Толстомордый пытается выхватить из ножен шашку, но его останавливает голос Голубова:
- Подтелков, прекратить, я давал слово, что обойдемся без смертей.
- Ты мне не указ, - отвечает красный казак, но шашку больше не теребит.
Оглянувшись по сторонам, замечаю, как все бойцы нашего отряда напряглись. Расстегиваю полушубок и вовремя, так как Чернецов выхватывает из кармана свой пистолет, знаменитый австрийский "Штейер", образца 12-го года, направляет его на Подтелкова и нажимает на курок. Однако один из самых надежных пистолетов в мире дает осечку, вражеский командир кидается на Чернецова и они схватываются в рукопашной.
- Бей предателей! - выкрикивает кто-то из офицеров. Одновременно с этим возгласом, выхватываю из-под полушубка свой "маузер" и открываю огонь по охранникам. Меня поддерживает еще три или четыре ствола, казаки теряются, и на них бросаются партизаны. Обойма заканчивается быстро, запасные все в рюкзаке, а его со мной нет. Пока, суть да дело, положение меняется, два десятка охранников разбегаются по окрестностям, а мы при оружии и вроде как на свободе. Среди мертвых врагов с разбитой головой валяется Подтелков, он еще жив, но долго не протянет, поскольку пришедший на выручку полковнику Сафонов с ним не церемонился и прикладом трофейной винтовки разбил ему череп. Голубова не видать, этот гад умчался в ночь, только его и видали, наверное, за подмогой ускакал.
- Делимся на мелкие группы и уходим на Каменскую, - громко говорит Чернецов, и я замечаю, что он покачивается, подхожу к нему ближе и в этот миг, он падает наземь.
Я не успеваю подхватить тело полковника, бросаюсь к нему, и слышу крик брата Мишки:
- Красные на подходе.
Действительно, явственно слышен далекий топот множества копыт.
Кто-то кричит:
- Чернецова убили!
Этому голосу вторит другой:
- Разбегаемся по оврагам и пробираемся к своим!
Пока вокруг такая суета, уже в темноте, боясь зажечь спичку, ощупываю полковника и обнаруживаю, что у него рассечен полушубок и сильно порезан левый бок. Судя по всему, Подтелков все же добрался до своей шашки. От рубахи командира отрываю чистый кусок и накладываю его на рассеченный бок Чернецова. На полноценную перевязку времени нет, и хоть так, а приостановить потерю крови.
- Костя, - окликает меня появившийся рядом Демушкин.
Оборачиваюсь и вижу, что в поводу у терца, две лошади.
- Что? - спрашиваю его.
- Грузи командира и беги.
- Где лошадей добыл?
- Рядом, позади два всадника были, и их обоих Мишка наповал свалил.
- За братом моим присмотришь?
- Да.
Вдвоем мы сажаем Чернецова на лошадь и привязываем его руки к уздечке. Я сажусь на вторую лошадь. Свободные поводья в руках и, сильно забирая вправо, скачу в сторону Глубокой. Трюк простой, и в той направлении меня искать не должны, но по какой-то причине эта небольшая хитрость не срабатывает. Через десяток минут враги все же настигают нас.
- Что, попался? - вокруг меня человек пять казаков. - Сейчас мы тебя за наших братцев, на куски резать будем.
Я готовлюсь к смерти, оружия нет, а кони под нами с командиром слабенькие. Слышу характерный шорох вынимаемой из ножен шашки, как-то спокойно думаю о прожитых годах, и ни о чем не жалею. Но, видимо, кто-то там наверху, вспомнил про счастливчика Чернецова и замолвил за него словечко. Фортуна вновь повернулась к нам лицом и от Глубокой появилось с полсотни всадников.
Это был отряд Грекова.
Глава 8
Новочеркасск. Февраль 1918 года.
Ясным и морозным утром 12-го февраля во двор Новочеркасского юнкерского училища на усталых лошадях въехали два грязных бородатых человека в потертых кавалерийских шинелях. Первым был знаменитый партизанский командир Василий Чернецов, а вторым я, подъесаул Константин Черноморец. После разгрома у станции Глубокой прошло три недели и вот, мы в столице Всевеликого Войска Донского. Впрочем, расскажу обо всем по порядку.
Той злосчастной ночью Греков спас нас и иначе, чем чудом, его появление не назовешь. Хотя, может быть, что это была некая закономерность. В отряде Белого Дьявола люди были обучены слабо, все же вчерашние семинаристы, и еще на подходе к Глубокой он столкнулся с одним из конных красногвардейских отрядов. Вражеские конники смогли его обойти, и отрезали партизанам все пути к отступлению. Как итог, отряд кубанца без боя отошел на север, к горе Почтарка, и вчерашние пехотинцы, только несколько дней как взгромоздившиеся на лошадей, догнать его не смогли.
Оторвавшись от преследователей и переночевав в Сибилевском хуторе, отряд Грекова перешел на левый берег реки Глубокая и, не зная, как прошел бой за станцию, решил вернуться к тому месту, откуда должен был наступать отряд Чернецова. После полудня он был на северо-восточных высотах, обнаружил свежие стреляные гильзы от орудия и наши следы. Задерживаться возле станции грековцы не стали и пошли вслед за нами, но вскоре, они услышали шум нашего с голубовцами сражения и заметили вражеские разъезды. Партизаны затаились в одном из оврагов, которых вокруг было предостаточно, и ждали наступления темноты. Как только сумерки окутали степь, они пошли на прорыв к Каменской, и напоролись на меня с Чернецовым, да окруживших нас голубовских предателей.
Наших преследователей порубали вмиг, но двое все же ушли. Ночь. Степь. Овраги. Спускается легкий мороз. Незнакомая местность и на пути к Каменской полтысячи враждебно настроенных казаков. Где-то впереди отдаленные крики, звучат одиночные выстрелы, мелькают огни, а на железнодорожном полотне справа пыхтит паровоз. Думать особо некогда и Греков поворачивает своих партизан на восток.
