Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша
— Что? Вот прямо сейчас? Когда враг все еще у наших ворот? — с немного наигранным удивлением переспросил я.
— Способы борьбы могут быть разные… И если немцы ищут поддержку у потусторонних сил, нам отставать негоже.
— Выходит, этот старичок в очечках тоже имеет к ним отношение?
— Да, он архивариус при музее, директором которого является сам бургомистр.
— Понятно.
— Я удовлетворил твое любопытство?
— Да, — нехотя признался я, чувствуя себя обманутым.
— Теперь твоя очередь.
— Немцы арестовали профессора Галанина, геофизика, соратника самого Вернадского. При обыске была изъята папка с черновыми материалами по залежам урана, а также — некоторыми соображениями по его практическому использованию. Если немцы серьезно отнесутся к этим материалам, а скорее всего это так и будет, они могут их подтолкнуть к созданию сверхмощного оружия.
— Какого же?
— Ты читал «Освобожденный мир» Уэллса?
— Доводилось. В детстве.
— Он описал там атомную бомбу, при взрыве высвобождающую чудовищную тепловую энергию, способную мгновенно убить сотни тысяч человек и стереть с лица земли небольшой город. Кроме того, от последствий облучения радиоактивными веществами, умрут еще сотни тысяч, а их потомки, будут рождаться уродами с полным набором наследственных заболеваний.
— Ну это же фантастика! — не поверил он.
— Уже — нет. Немцы и американцы как раз сейчас работают над такой бомбой.
— Тогда эти материалы нужно во что бы то ни стало изъять у фрицев!
— Вот та самая, упомянутая тобою, ОСОБА и прибыла в Псков с этой целью. А я собираюсь ей в этом помочь.
— Что ж, ради такого дела я готов отодвинуть в сторонку даже своих дряхлых чернокнижников, — без всякой иронии проговорил Лаврик. — Что тебе уже известно?
— Кроме сказанного — что скорее всего и Галанин и папка находятся в руках людей из Аненербе.
— О, это как раз мои непосредственные противники.
— В таком случае, может, ты знаешь, под какой крышей они сейчас работают?
— Знаю. При нашем музее.
— Выходит, они обосновались в Поганкиных палатах.
— Да. Все носят штатское, милые интеллигентные люди, внимательно изучают архивы и запасники. Многие превосходно говорят по-русски.
— Можешь меня свести с кем-нибудь из них?
— Пожалуй, с одним — да. Его зовут Карл Бюлов. Он славист, специалист по летописным сводам Древней Руси, профессор русистики Гейдельбергского университета.
— Познакомь меня с ним, например, завтра. Скажи, что я потомок русского канцлера Горчакова.
— Тогда приходи к двенадцати часам в музей.
— Договорились!
Мы обменялись рукопожатиями и разбежались. Встречей я был удовлетворен. Дело сдвинулось с мертвой точки. Познакомлюсь с этим Бюловым и размотаю его по полной. Однако этим я займусь завтра, а сегодня мне надо раздобыть жрачки, чтобы накормить детишек, которые меня пытались ограбить. Комендантский час уже наступил. Ни одна лавчонка не торгует, ну так я и не собираюсь лишний раз отдавать деньги разным мироедам.
Вот как раз и одна такая лавочка. Кажется, именно здесь днем я отоваривался. Отоварюсь и сейчас. Вскрывать амбарный замок на двери и проникать с фасаду, рискуя попасться на глаза патрулю, я не стал. В каждом магазине есть служебный вход, ведущий в подсобку. Оглядевшись, я перемахнул через забор, за которым находился двор, примыкающего к лавчонке дома. Приземлился на корточки. Прислушался. Тихо. Собак немцы перестреляли еще когда занимали город в прошлом году, а новых обыватели заводить не рискнули. Даже те, кому было что охранять.
Что ж, это мне как раз на руку. Я выпрямился. Крадучись пересек двор. Перебрался через еще один забор. И очутился во дворе, который относился уже к магазину. По старинному обычаю, лавка находилась на первом — каменном — этаже, а ее владелец жил на втором, сложенном из бревен. До оккупации здесь обитало несколько семей, въехавших в дом купчины в порядке уплотнения. Подмазав Черепенькину или одному из его присных, бывший нэпман добился выселения соседей и теперь обитал там один, не считая полюбовницы.
Окна, выходящие во двор, были темны. Дверь в подсобку закрыта на пудовый замок. Такими при царях запирали лабазы. Пришлось повозиться. Наконец, дужка, которая проходила через корпус замка насквозь, выскочила из него. Я тихонько положил его у порога и проскользнул внутрь. Чиркнул спичкой. Ага, кажется здесь у него кладовка. Не заперта.
Молодец. Открыв дверь, я посветил догорающей спичкой, свет отразился в тусклых боках консервных банок без этикеток, в стекле бутылок и погас. Я зажег новую.
На небольшой полочке, сбоку от двери, стояла керосиновая лампа. Очень кстати. Я снял стеклянный колпак, поднес огонек следующей спички к фитилю. Хлопчатый лоскуток, пропитанный керосином, занялся неровным пламенным язычком. Я накрыл его стеклом. Пламя сразу окрепло и выросло. Пришлось чуть прикрутить фитилек. Наладив освещение, я обнаружил на полу полупустой мешок, развязал тесемки, сунул руку внутрь. Вытащил пачку махорки. Этого добра нам не надо. Вытряхнул оставшуюся махорку на пол и принялся набивать мешок снедью, хватая с полок все, без разбору. Кроме бутылок и стеклянных банок.
— Роза, кажется, свет внизу! — раздался откуда-то с потолка приглушенный мужской голос. — Поди глянь!
— Я боюсь, Феропонтик, — заныл голос женский, — а вдруг — бандиты?
— Иди, иди, тебя, шлюху, они не тронут… Разве что — оприходуют, но с тебя не убудет…
Осмотрев потолок, я обнаружил вентиляционную отдушину. Ага, видать, свет керосинки дает отблески где-то на втором этаже. Пора сваливать. Я задул лампу и выбрался в узенький коридор, что соединял торговый зал со служебным ходом, но не успел сделать и нескольких шагов, как впереди послышался скрип ступенек. По ходу, в темноте я не заметил лестницу, соединявшую этажи и теперь между мною и выходом очутилась смутно различимая фигура в длинном и белом. Не привидение. Баба. Вряд ли она меня видела, но, наверняка, ощущала мое присутствие.
— Тихо, Розочка! — прошептал я. — Хочешь жить, скажи своему хахалю, что никого здесь нет. Если он кипишь поднимет, стукану в комендатуру, что Феропонт Силыч Расторгуев прячет у себя жидовку. Поняла?
— Да! — одним дыханием ответила она.
— Впарь своему барыге, что он керосинку в кладовке забыл загасить… А теперь дай мне пройти…
— Ну что там? — нетерпеливо осведомился купчина.
— Ты идиёт, Феропонт, — проныла его любовница. — Кажись, лампу в кладовой забыл потушить… Хорошо хоть пожару не наделал…
Она отодвинулась, но все равно протискиваясь мимо нее, я примял ее большие и довольно упругие еще груди с напряженными сосками, уколовшие меня даже через драп пальто. Розочка томно вздохнула, едва не застонав. Вот ведь воистину — шлюха. Я выбрался во двор, не заботясь о том, что хозяин ограбленной лавчонки обнаружит не закрытую дверь «служебного входа». Вряд ли он побежит жаловаться в участок на ограбление. Во-первых, полицаи его обчистят похлеще моего, изымут, так сказать, вещдоки, а во-вторых, любовница отговорит. Еврейка она там или нет, в гестапо разбираться не станут.
Я опять перелез через забор, но уже со стороны тихого по ночному времени переулка. Отсюда рукой подать до Плехановской Горки, где меня ждали малыши и, кстати, где в доме номер один жил сам бургомистр. Мне пришлось пару раз пережидать патрули, прежде, чем я добрался до нужного мне места. Сияла луна и длинная тень детской тощей фигурки пересекала мостовую. Я бросился к ней со всех ног, сграбастал и потащил за груду кирпичей и потолочных балок, оставшихся от разбитого бомбами дома.
— С ума сошел! — прошептал я. — Нельзя торчать на виду после комендантского часа!
— Я думал, ты нас не найдешь, — проворчал Васятка по кличке Шиш. — Нюрка голодная, плачет.
— Показывай свой подвал!
Пацан не шелохнулся.
— Я тебе глаза завяжу, ладно? — спросил он.
— Ну что ж, завяжи, — вздохнул я.
Вытянув из кармана какую-то тряпицу, он завязал мне глаза. От повязки пованивало, но я оценил предусмотрительность главаря маленькой шайки. Он не знал, что если потребуется, я найду дорогу сюда по запаху, по хрусту кирпичной крошки под подошвами, по множеству других мелких, незаметных обычному человеку признаков. Шиш взял меня за руку и повел вглубь двора. Через несколько минут я понял, что он водит меня по кругу, стараясь сбить с толку. Видать, не шибко надеется на свою тряпку.
