Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"
— А что такое экспедиция?
Офицеры переглянулись и дружно расхохотались.
— Ну вы даете! Неужто в Грузии не слыхали про наши летние походы вглубь Черкесии⁈ Тут, на Линии, экспедиция — самое желанное, что можно придумать. Все хотят, чтобы их взяли. Из столиц даже приезжают поучаствовать. Как итоги кампании подведут, посыпятся награды да повышения в чинах. Или перевод в гвардию, — объяснил мне один из новых знакомцев.
— Они, наверное, в своем Тифлисе думают, что настоящая война только в Дагестане, — хмыкнул второй. — Вон нужный вам Карим-Хадиль!
Я распрощался и бросился к крыльцу. Коротко отрекомендовался порученцу генерала. Он досадливо крякнул и знаком предложил мне войти.
— Сотовку дэлать прищель? — с жутким акцентом спросил меня Хадилька. Заметив, что я не понял, добавил. — Обмен голова на два коров?
— Нет у меня голов! Я с секретным предписанием из Тифлиса.
— Генерал сердис будет! — буркнул черкес. — Клади шашка и другой ружо на стол.
В зале ожидания стоял стол. На нем лежало оружие тех, кто прошел к генералу вперед меня. Я не стал спорить и выложил весь свой арсенал — шашку, кинжал, револьвер. Два ружья — английское, подаренное в Абхазии, и черкесское от собратьев по вольному обществу — прислонил к стене. Дождался, пока выйдут посетители. Когда меня позвали, размотал башлык и шагнул в гостиную.
Она, к моему удивлению, была увешана клетками с канарейками. Засс как раз менял в одной из них воду.
Совсем не богатырь, как его многие рисовали. Напротив, среднего роста, с бледным лицом и наряженный в черкеску. Взгляд сразу концентрировался на его длинных пшеничных усах до плеч, высоком лбе и заметной хромоте. Он производил впечатление вспыльчивого сильного человека с проницательным взором воспалённых болезненных красных глаз и живым веселым характером. И совсем не такого страшного, как я себе представлял.
— Ну, здравствуй, гость желанный! — приветствовал меня генерал-майор, как только я представился и передал все письма из Тифлиса. — Наслышан-наслышан про твои успехи. Считаю, обошли тебя с наградой. Прочитал в газете про Станислава, а следовало к Владимиру 4-й степени тебя представить! И Вельяминов тебя хвалил. Сказал, что ему твои записки про долину Пшады очень пригодятся в этом году.
— Благодарю вас, Ваше Высокопревосходительство!
— Значит, теперь Торнау? Таковы твои планы? — пытливо вглядываясь в меня, спросил генерал.
— Не вижу иного пути! Из-за меня поручик пострадал!
— Ты ври да не завирайся. Уверен, весь Корпус меня назначил ответчиком! Можешь не отвечать, — он сердито махнул рукой. — Кругом — одни завистники! Головы на шестах им не по нраву… Кабы всякому по нраву, так бы и царства небесного не надо. Здесь не рай земной. Пусть лучше матери черкесские моим именем пугают своих детей. Так нам Алексей Петрович заповедовал: «Дрожи, Кавказ! Идет Ермолов!» А как по-другому? Вот рапортички! — генерал указал на стол, заваленный бумагами. — Дня не проходит, чтобы мне не донесли: мельника зарубили, детей увезли за реку; женщин в поле схватили; отогнали скот у ногайцев; разорили хутор. Черкесы своим молодечеством у меня в печенках сидят! Далеко я их в горы от Кубани подвинул — все равно воровать едут и едут!
Генерал вскочил из-за стола, за которым мы сидели, и подскочил к клетке с канарейкой. Покачал ее слегка, успокаиваясь. Подсыпал корму.
— Придумали гадость, что я и в смерти Джамбулата повинен. Он, если хочешь знать, моим кунаком был!
— Я был на съезде черкесских вождей, когда Болотоко хотел их на мирный путь наставить. Ему помешало ваше нападение на абадзехов.
Засс фыркнул в свои могучие усы:
— То мы с Джамбулатом вместе придумали. Коли он всем сказал, хватит воевать, многие его послушали бы? А так я врезал им от души. Остудил горячие головы.
Мне объяснение генерала показалось притянутым за уши. Но не мне ему на это указывать. Спросил про проводников-предателей, которые взяли Торнау в плен.
—Чертовы кабардинцы! — зашипел Засс. — Аслан-бек, Тамбиев и Джансеид. Запомни эти имена! Не успокоюсь, пока их головы не будут красоваться на крепостном валу. Хотел одним выстрелом двух зайцев убить. И Торнау дать людей вне подозрений у горцев, и кабардинцев к себе привязать. А вышло как вышло. Теперь, поди, торжествуют: самого шайтана на белом коне обхитрили! Наверное, кто-то им проболтался, что Торнау из богатой семьи! Требуют за его свободу немыслимую сумму. То им пять четвериков серебра подавай, то золота по весу пленника[2].
— Я слышал, Федор Федорович отказался от выкупа. Остается лишь глубокий поиск. И я примерно представляю район, где он может быть.
Генерал возбужденно кинулся к секретеру. Принес карту. Расстелил на столе.
— Показывай! — приказал.
Я нашел приблизительное место, где видел Торнау и объяснил обстоятельства этой встречи.
— Ерунда! — отмахнулся Засс. — Наверняка, он сбежал и попался. Пытался прокрасться в Абхазию или к медовеевцам, где у него кунаки. Держат его куда севернее, чем там, где ты его увидел. Как я и думал, у абадзехов. Вот же подлый народ! Клялись мне, что ничего про Торнау не знают! Каждый год в конце весны приезжают и толкуют о мире. И каждый раз какой-то вопрос требует согласования со старейшинами, оставшимися в аулах. Будут время тянуть до осени. Наивным простачком меня считают. Неделю назад опять заявились. Я им прямо сказал: хотите урожай собрать, отдайте Торнау. Обещали: привезем тебе, генерал-шайтан, наше решение через неделю. Знаю я их игры. Но ведь в этом игру можно и вдвоем поиграть?
Засс ощерился так страшно, что мигом исчез добродушный весельчак, любитель канареек. Ему на смену пришел тот, кто хвалился своей коллекцией голов на крепостном валу. Если б не усы — вылитый Бахадур!
— Я примерно догадываюсь, где они Федора могут держать. Глубоко забрались в горы. Есть там два подходящих аула… Ну да ничего! Давно хотел провести глубокий рейд. Ночевать будем в балках. Днем пойдем с передовым охранением. Свалимся черкесам на голову. Пойдет потеха! С нами рискнёшь отправиться?
— У меня от начальства другое указание. Найти Карамурзина и с ним отправиться выручать Торнау. Где его искать?
— Тембулата? А кто ж его знает? Может, на этом берегу. А может, на том. Села ногайские и там, и там стоят. И Карамурзин может быть — и там, и тут.
Генерал, который знает, сколько комаров прихлопнули в кунацкой в дальнем ауле, говорит мне, кто его знает… И Станиславского не стану поминать — не верю! Выходит, мечтает Засс лично освободить Торнау. Не желает славой делиться. Ох, и охоч до нее кордонный начальник! Не наделало бы делов Его Высокопревосходительство!
— Можно мне в аул Карамурзина съездить? Который на правом берегу.
— Почто тебе лишний раз лицом мелькать? Прикажу ногайцам, чтобы все разузнали. Посидишь пока в комнате подальше от моего дома. Я тебя на постой устрою! — гостеприимно пообещал старый пройдоха. — Хадилька! Ходи сюдой!
Черкес вбежал в комнату и замер, преданно глядя на хозяина.
— Зови ко мне хорунжего Атарщикова[3]!
Карим-Хадиль в секунду исчез.
Мы ждали молча. Каждый думал о своем. Я — о том, как обойти всесильного на Линии генерала.
В гостиную вбежал молодой хорунжий.
— Вот какое дело к тебе, Георгий! Устрой у себя в комнате прапорщика Варваци. Нужно, чтобы он нашим «мирным» на глаза не попался. Уловил суть⁈
… Атарщиков уловил. Еще как уловил! Неделю я куковал в одиночестве в небольшой комнате Георгия. Пялился на стену с развешенным по черкесской моде оружием на стене. Мягкое «тюремное» заключение скрашивали лишь рассказы моего хозяина.
Хорунжий чаще заявлялся под утро и не всегда столь позднее возвращение объяснялось интересами службы. 30-летнего казака не меньше походов за Кубань и погони за черкесскими партиями волновали посиделки со станичными девчатами. Об этом он мог рассказывать часами.
— Соберутся на поляне за станицей и стар, и млад, — взахлеб рассказывал он, — и давай хороводы водить до утра. Не старушки, конечно. Девушки и молодые замужние казачки. Все в атласных бешметах, обшитых галунами. Груди обвешаны в несколько рядов разноцветными бусами и ожерельями из золотых и серебряных монет. Если не хороводятся, сидят, семки лузгают. А то и чихирем разговляются. Подмигнешь одной с коня. Она на твое стремя встанет и на полном скаку стакан вина употребит. Вези ее в рощу!
