Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Ну, может быть, вам еще будет приятно знать, что, благодаря Александру Сергеевичу и вам, русская литература в этом веке родит столько писателей и столько выдающихся произведений, что станет первой и непревзойденной литературой во всем мире. Уже никто не сможет её переплюнуть!

— Действительно, приятно! — Лермонтов рассмеялся по-детски, заразительно.

И выглядел в эту минуту ровно тем, кем он и был по сути: двадцатитрёхлетним юношей. Что все равно никак не укладывалось в моей голове!

— Обнимемся? — предложил.

— Вы же представляете, какая для меня это честь?

Лермонтов обнял меня.

— Даже несмотря на все ваши рассказы, все равно представляю с трудом и не совсем понимаю, почему для вас это такая честь! — улыбнулся. — Но рад оказать вам такую услугу.

— Благодарю!

— Кстати, об услуге… Могу ли я еще как-нибудь отблагодарить вас за ваше открытие мне единственному такой тайны? Ее я сохраню. Будьте покойны.

Я задумался.

— Вы же скоро, наконец, допишите «Демона»?

— Ох! — Лермонтов покачал головой. — Ну, теперь точно — никаких сомнений. Об этом уж никто не мог знать. Да. Скоро. Быть может, перенесу действие на Кавказ.

— Если вы еще не определились с именем героини…

— Так.

— Назовите её Тамара.

— Тамара. Хм. Это…?

— Мою будущую жену так зовут. И мне, и ей будет приятно.

— Вы и жениться не боитесь в нашем времени⁈

— Нет. Не боюсь. Я же говорю: все уже было записано!

— Да. Да. Что ж. Тамара. Договорились! А теперь, извините. Нужно бежать. Очень надеюсь, что у вас все получится! Может, Савва, и прав. Даст Бог, свидимся!

— Надеюсь. Очень.

— Прощайте, друг мой, Коста!

— Прощайте, Михаил Юрьевич!

Лермонтов кивнул мне с улыбкой. Пошёл быстрым шагом. Вдруг обернулся. Широко улыбнулся.

— А, признайтесь, Коста, ведь, это вы для меня произнесли тост про язык к месту и не к месту там, за столом?

— Да, Михаил Юрьевич, для вас.

— Предупредили? — Лермонтов продолжал улыбаться.

Я молчал.

— Предупредили! — был уверен Лермонтов. — Что ж, спасибо! Буду стараться следовать вашему предупреждению! По мере сил! Прощайте!

Я некоторое время стоял, не в силах сдвинуться с места. Потом кое-как поплелся к своему столику. Еда уже давно стояла на столе. Остыла совершенно. Я ел тощую курицу, притворяющуюся пуляркой по приказу Найтаки, совершенно не ощущая ни вкуса, ни температуры. И все время улыбался. Как ребёнок.

Глава 6

Нравы Кубанской линии

От Пятигорска до Прочного Окопа ближе добираться по левому берегу Кубани, срезав по прямой приличный кусок между Сунджей и Урупом. Но в одиночку, без проводника, рискуя столкнуться с темиргоевцами? Подобное предприятие выглядело самоубийством. Я пожалел, что не расспросил Джанхота об отношении лично ко мне людей Бейзруко и Джамбулата Болотоко. Приняли ли они на веру мою версию поединка с княжичем, я не знал. Можно было проехать и по правому берегу, вдоль Кубанской линии. Но Буйнов меня отговорил. Меня могли задержать усердные урядники для выяснения, кто таков, несмотря на мою подорожную. Или запросто оказаться в эпицентре прорыва черкесов. В общем, ничего не оставалось другого, как делать крюк через Ставрополь. В общей сложности мне предстояло проехать под двести верст.

На дорогу я себе положил три дня. Нестись сломя голову не хотел, но и медлить не стоило. Встретится к вечеру почтовая станция или казачья станица — хорошо, заночую под крышей. Не попадется на пути — не беда, посплю в степи. Мне уже было не привыкать к походным бивуакам. Бурка есть, как и припасы. Не пропаду.

Так оно и вышло бы, да ливень на подъезде к Ставрополю помешал. Чернозем прилично размяк. Скорость движения сразу упала. До заставы на въезде в город добрался поздно вечером.

Офицер, проверявший подорожную, предупредил:

— Улицы города превратились в болото. Пока до гостиницы доберетесь, изгваздаетесь с ног до головы и коней заморите. Переночуйте в караулке, а утром, не въезжая в город, поворачивайте на станицу Сенгилеевскую. А там по прямой — на Прочный Окоп.

Так и поступил.

С утра проглянуло солнце. Струйки тумана поднимались от земли. Позевав и дав себе зарок впредь не ночевать в солдатских караулках, я выдвинулся в направлении Сенгилеевки. Добрался до станицы к полудню.

Станица удивила. Она не имела привычной уже глазу изгороди и караульных вышек, как в казачьих селениях, которые миновал в предгорьях и степи за Пятигорском. Лишь белёная церковь имела каменную ограду с бойницами. Разбросанные, словно копны в поле, хаты-мазанки и сараи привольно раскинулись вдоль реки Егорлык на восемь верст. А в двадцати уже была Линия, через которую то и дело шастали черкесы. Селение выглядело как созревший плод — приходи и бери, что душе угодно[1]. Женщин, детей, скот…

Остановился у первого плетня, за которым по двору шастала проворная бабенка лет тридцати. Поинтересовался насчет дороги. Попросил водицы или молока. Женщина молча меня разглядывала. Еще дольше моих лошадей. Пауза затягивалась. Почему-то возникло ощущение, будто я не на коне, а на сцене, а единственный зритель решает награждать аплодисментами или освистать.

— Заходи, коли охота! Я сейчас, — неожиданно прервала свое молчание казачка.

Я спрыгнул с коня. Накинул поводья на кол изгороди и прошел во двор.

Женщина упорхнула в дом и через пять минут вышла приодетой, как на праздник. Подбежала ко мне с кружкой и глечиком с молоком в руках. На высокой груди подпрыгивали связки разноцветных бус.

— Поснидать хочешь, служивый? Борща с квашеной свеклой?

Я отпил из кувшина, проигнорировав кружку. Смахнул молоко с бороды. Женщина засмеялась низким волнительным голосом. Она не скрывала своего женского интереса.

— Благодарю! Тороплюсь по службе!

Бабенка почти прижалась ко мне. Лишь глечик отделял меня от горячего тела лихой кубаночки.

— Служба не убежит! — жарко молвила она. — Зайдешь в хату?

Я немного растерялся от такого напора. Только и нашел, что спросить.

— А муж?

— Хозяин — на Линии. Где ж ему быть? Да он и возражать бы не стал.

— Ну и порядки у вас!

— Чем тебе наши порядки не по сердцу? По всей Линии казачки имеют своего побочина. Мой недавно сгинул. Осталась я одна одинешенька! Хозяин и наказал перед отправкой: найди нового, тароватого. Аль ты некрасива или неловка? За щербатую копейку удавится, — презрительно сплюнула она. — Ну! Что решил⁈

Тут мне невольно захотелось рассмеяться в голос. Вот уж не думал, что мне сразу после начала семейной жизни выпадет доля побывать в шкуре одного из самых известных персонажей анекдотов, когда муж в командировке. Или это испытание? Решила нечистая сила проверить на прочность? Зряшная затея. И по масштабу замысла — примитивная. Может, Дьявол сейчас дрыхнет? И какой-нибудь из его мелких чертиков решил порулить. В надежде сковырнуть меня с пути праведного и получить похвалу начальника!

Так я веселился про себя, представляя этого чертика, похожего на того, которого оседлал кузнец Вакула из детского фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки».

«Ничего у тебя не выйдет, чертик! И ты, прости, казачка. Я Тамару люблю!»

Наверное, я всю свою недолгую жизнь что там, что здесь подсознательно искал такую женщину, как моя грузинка. Такую, которой не захочется изменять. Мысли об этом в голову не придёт. Всегда с удивлением и, что скрывать, иногда с завистью, относился к друзьям, которые с легкостью совершали подобное, не испытывая ни душевных мук, ни терзаний совести. Делали, возвращались к женам, как ни в чем не бывало. Удивлялся я или завидовал — не важно. Одно понимал точно, сам так не смогу. Не стоит и пробовать. Потому что, сделав, потом всего себя по кусочкам съем из-за мучений.

— Зазноба у меня. Извини, хозяйка!

Казачка отстранилась и суетливо огляделась по сторонам.

«Этак она не отстанет. Прости, казачка, ещё раз! Но придётся мне без политесов. Грубо. Понимаю, что не к лицу мужчине такое. Но по-другому тебя, судя по всему, не убедишь»