Археолог: заветный ключ (СИ) - Рудин Алекс

— Жалко, — задумчиво согласился я. — Интересно, где он живёт?

— Наверное, где-то неподалёку, — предположила Женька. — Он на этих ступеньках сидит с утра до вечера, словно других дел у него нет.

— А, может, он прямо в соборе живёт? — продолжал размышлять я. — Собор старый, недействующий. Из нашей пристройки входа в него нет. А отсюда — запросто.

— Так дверь же заперта, — возразила Женька, кивком головы указывая на висячий замок.

— А ты знаешь, кто её запер? — улыбнулся я. — И у кого может быть ключ?

— Да ну тебя! — Женька передёрнула плечами. — Идём! Работать пора.

— Ты сегодня до вечера с нами? — спросил я.

— Нет.

Женька тряхнула рыжими кудрями.

— Пару часов покопаю — и в камералку. Там несколько грамот высохли, надо их переводить.

Берестяные грамоты мы находили свёрнутыми в трубочку, и так и сдавали Женьке. Женька обрабатывала их специальным составом, размягчала и высушивала под прессом, чтобы выпрямить. И уже после этого начинала разбирать выдавленные на бересте буквы.

— Ну, ты идёшь?

Женька дёрнула меня за рукав.

— Иди, я сейчас, — ответил я.

Женька пожала плечами и скрылась за углом собора. Ей надо было отпирать пристройку, чтобы раздать землекопам инструмент. А я нащупал в карманах банки консервов, которые захватил с собой из общежития, и подошёл к монаху.

— Здравствуйте, — вежливо сказал я.

Монах прекратил есть и посмотрел на меня.

Он был моложе, чем казалось с первого взгляда — едва за шестьдесят. Возраст прибавляли длинная седая борода и лицо, сплошь покрытое глубокими морщинами.

— Здравствуй, — ответил монах.

— Вот, это вам, — я протянул ему консервы. — Возьмите.

Обычная килька в томатном соусе. Плоские круглые банки по двести пятьдесят граммов — они удобно помещались в карманы брюк.

— Спаси тебя бог — отозвался монах, глядя на меня.

Я поставил банки рядом с ним и сам сел на каменные ступеньки. От выщербленного камня, несмотря на тёплое солнечное утро, тянуло холодом. И как только этот монах не простудится, сидя здесь целыми днями, подумал я.

Я неспроста подошёл к монаху. Жизнь научила меня, что люди часто знают не меньше, чем книги, или даже архивные документы. Да, люди забывчивы, часто путают и перевирают. Но зёрнышко истины в их рассказах есть всегда — надо только его увидеть. А ещё людям свойственно думать. И результаты этих раздумий могут дать поискам совершенно неожиданное новое направление. В общем — если есть возможность поговорить с интересным человеком, эту возможность всегда надо использовать.

— Хотите, я открою консервы? — предложил я.

Монах промолчал, по-прежнему внимательно глядя на меня тёмными живыми глазами.

Я улыбнулся ему и вытащил из заднего кармана складной нож. Незаменимая вещь — лезвие, открывашка, штопор, ложка и вилка. И ещё шило, с помощью которого удобно пришивать оторвавшуюся лямку рюкзака.

Открывашка была никудышная — тупая, и легко гнулась. Но консервные банки при некоторой сноровке можно открывать просто ножом. А сноровки у меня было — хоть отбавляй. Я упёр остриё ножа в крышку и лёгким ударом ладони пробил тонкую жесть. А потом просто прорезал её по кругу.

Так открывать банку даже безопаснее — открывашка загибает края жести наружу, и о них запросто можно порезаться. А нож загибает жесть внутрь.

Я отогнул крышку и протянул монаху открытую банку. Вытер лезвие ножа о траву, которая росла возле ступенек, защёлкнул его и открыл ложку. Ложка открывалась туго — мне редко приходилось ей пользоваться.

— Ешьте, — я протянул ложку монаху.

Он взял её и повторил:

— Храни тебя бог!

А потом стал неторопливо есть, аккуратно поддевая из банки по одной рыбёшке.

Я подождал, пока он поест. Давно надо было идти в раскоп, но наметившийся разговор удерживал меня. Успею ещё покатать тачки.

Когда банка опустела, я спросил:

— Можно посмотреть собор изнутри?

— Зачем? — вопросом на вопрос ответил монах.

— Ну, как — объяснил я. — Мы археологи. Ищем древности, восстанавливаем исторические события. А этому собору лет шестьсот, не меньше.

— Восемьсот, — помолчав, ответил монах. — Мой дед здесь служил, и отец. А я не успел.

— У вас есть ключ? — спросил я. — Можете открыть дверь?

Монах отставил пустую банку в сторону и тяжело поднялся. Ему мешал не вес — тело под рясой было тощим. Возможно, какая-то болезнь, решил я. Или голод — если он питается только хлебом и молоком. На такой диете долго не протянешь.

Вернул мне нож и достал из-под рясы ключ, висевший на длинной волосяной верёвочке. На коричневой от загара шее я увидел ещё одну тонкую тесьму — видимо, на ней висел нательный крестик.

Монах снял замок и со скрипом открыл тяжёлую створку.

— Заходи.

Я вошёл в прохладную полутьму храма. Слева была обитая листовым железом дверь с табличкой:

«Филиал Новгородского музея-заповедника».

Справа деревянная лестница уходила в подвал.

Монах повёл меня прямо — к ещё одним дверям, над которыми виднелась растрескавшаяся фреска. Эти двери вели внутрь собора.

Я догадался, что помещение, через которое мы прошли, было пристроено к собору гораздо позже — возможно, в восемнадцатом, или девятнадцатом веке. И монах подтвердил мою догадку.

— Что вы ищете? — спросил он, стоя за моей спиной.

— Вечевую площадь, — ответил я, разглядывая стены собора.

Штукатурка во многих местах облупилась, открывая красный кирпич стен. Вместо высокого свода я увидел деревянное перекрытие, словно кто-то устроил в куполе второй этаж. Перекрытие разделило пополам фреску с тремя неизвестными святыми — я видел только их ноги в сандалиях и подолы разноцветных одежд.

— Не там копаете, — сказал монах.

Я повернулся к нему.

— Почему вы так думаете?

— Я не думаю, а знаю, — строго ответил он. — Вечевая площадь была здесь.

Он показал на двери, через которые мы вошли.

— Вот на этом крыльце стоял князь Александр, когда его выбирали новгородским князем.

Монах легко топнул ногой по каменным плитам.

В его словах был смысл. Логично устроить площадь именно перед входом в церковь. А если учесть, что пристройка появилась намного позже, то… пожалуй, эта версия могла оказаться верной.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Знаю, — повторил монах, чуть наклонив седую голову. — Идём. Здесь нельзя долго.

Я не стал спорить. В соборе пахло какой-то затхлостью, заброшенностью.

— А что там?

Я показал вверх, на деревянное перекрытие.

— Планетарий, — ответил монах.

Мне показалось, или он усмехнулся.

Когда мы вышли в пристройку, я снова не удержался от вопроса:

— Вы живёте здесь?

— Я здесь работаю, — ответил он. — Сторожем.

До самого вечера я катал из раскопа наверх тяжёлые тачки с землёй и прикидывал — есть ли смысл копать у западной стены собора. Конечно, разбирать пристройку никто не позволит. Но вот аккуратно вскрыть крыльцо и асфальтированную дорожку — вполне возможно. Чем чёрт не шутит — может, и наткнёмся на следы вечевой площади.

А вечером в общежитии меня отыскала Женька.

— Гореликов, — сказала она, сурово глядя на меня. — Тебе звонила эта твоя Света. Просила передать, что она в Старой Ладоге.

Сердце в груди радостно трепыхнулось. Значит, Света разыскала номер Новгородского музея, через них нашла меня и дозвонилась до общежития.

— Спасибо, Женька! — улыбаясь, поблагодарил я. — А свой номер она не оставила.

— Вот!

Женька сунула мне в руку смятую бумажку, на которой небрежным почерком были записаны несколько цифр.

— Дашь позвонить из камералки? — спросил я.

— Звони, мне-то что!

Женька пожала плечами.

Я бросился к телефону и, глядя в бумажку, набрал номер. Трубку сняли после первого гудка.

— Алло? — сказал недовольный мужской голос.

— Здравствуйте! — вежливо ответил я. — Вы не могли бы позвать к телефону Светлану Поленко?

— А кто её спрашивает?