Николай Устрялов - Россия (У окна вагона)
Обзор книги Николай Устрялов - Россия (У окна вагона)
Устрялов Николай
Россия (У окна вагона)
Николай Устрялов
Россия (У окна вагона)
Посвящается
моей матери
Юлии Петровне
Устряловой
Этим летом я пробыл полтора месяца в России, главным образом, в Москве. По возвращении в Харбин мне хотелось привести в порядок впечатления, изложить их в более или менее обстоятельном очерке. Отсутствие времени не позволило осуществить это намерение. Но на обратном восьмидневном пути, сидя у окна вагона, я все же успел в беглой, полудневниковой форме зафиксировать кое-что из наблюдений, настроений и мыслей, вызванных прикосновением к России. Прекрасно сознавая всю отрывочность, эпизодичность, недостаточность этих записей, я согласился их опубликовать в ответ на просьбу друзей "поделиться московскими впечатлениями".
Читатель имеет дело именно с "впечатлениями", импрессионистскими набросками, "сырым материалом", успевшим подвергнуться лишь легкой стилистической обработке, да и то не везде.
Запись велась по дням, и я не вижу надобности изменять расположение материала при ее опубликовании.
2 августа 1925 года.
Участок Вятка -- Пермь. Удобно ехать, мягко, мало трясет, даже писать можно без усилий: международный вагон. Вполне чисто, даже комфортабельно. "Довоенная норма" в этой области, кажется, налицо.
Хорошо ехать, ехать... Теплый вечер, окно открыто, льется воздух русских полей, мелькают снопы сжатой ржи -- батюшка Урожай! -- елки, церковки, избы, речки. После Маньчжурии особенно отраден вид сельских церковок, полевых монастырей, -- русский, тютчевский пейзаж... Ехал бы, кажется, так всегда, всю жизнь: мы -- странники на земле. Вот бы научиться этому мудрому бесстрастию странника; впрочем, разве и впрямь не учит ему нынешняя наша жизнь?..
В этом же вагоне -- наркомздрав Семашко: до какого-то из сибирских курортов. Типичный интеллигент с холодными голубыми глазами, с обликом разумным и степенным: странно, что он был в 1917 году пресловутым "прапорщиком Семашко"! Tout passe, tout change...
В купе со мною, -- доктор-француз: в Читу -- исследовать в Забайкальи и в Монголии бубонную чуму и еще какую-то болезнь. Беседую с ним на разные темы.
Симпатичный по-своему, корректный, культурный человек. Европеец. Уполномоченный от Лиги Наций. Парижанин, с соответствующей психологией.
...Однако, надо бы прибрать к рукам взлохмаченные впечатления, довести до разума все, "что глаза мои видели".
Многого не посмотрел в Москве, что мог бы должен был бы посмотреть. Но труднее всего было усвоить суетливую психологию туриста-провинциала, спешащего видеть, торопящегося набрать побольше внешних впечатлений. Сразу Москва ощутилась, как нечто настолько родное, настолько свое, что туристский темп жизни неизбежно воспринялся бы, как что-то оскорбительное, нелепое, искусственное. Жил, как жилось, не приневоливая себя, но в то же время жадно вдыхая каждый атом московского воздуха, вживаясь в каждый элемент московского быта. Прекрасна по-прежнему Москва, и гораздо больше прежнего интересна. Последнее особенно чувствуется на расстоянии, когда осмысливаешь непосредственные впечатления. Ключом бьет интенсивная, бурная жизнь, широк и своеобразен ее размах, вся она насыщена соками большой истории. Нужно только ощутить перспективу и, не игнорируя частностей, помнить о великом целом. И радость, и гордость берет тогда за Россию. Это -- главное.
Труднее разобраться в обстановке конкретно. Основное впечатление современной русской действительности -- впечатление ее исключительной сложности. Всякое категорическое определение ее по существу имеет все шансы оказаться односторонним и, следовательно, неверным, ложным. Тем самым приходится признать чрезвычайно шаткими и все "прогнозы", с нею связанные. Определение всегда есть ограничение, а Россия по-прежнему предстоит сознанию "страною неограниченных возможностей".
Свершаются очень большие события, слагается своеобразная, реально -- новая жизнь. Но, конечно, нередко и в этой новизне старина слышится. Иногда кажется, что создается, действительно, нечто неслыханное, небывалое, -- "новый мир": это чувство особенно обостряется после беседы с кем-либо из "новых людей", главным образом, с хозяйственниками из партийных. Но присмотришься кругом, -- и, вдруг, начинает мерещиться, что этот новый мир -- целиком из старого материала, что plus ca change -- plus ca reste la meme chose... Но и это, конечно, неверно: истина где-то посредине, в синтезе, и там, и здесь.
Исторический смерч органически возник в атмосфере старой России, но он же и убил эту атмосферу, заменив ее новой. Если так, то он, в известной мере. неизбежно двулик. Революции всегда продукт истории; но, вместе с тем, о них справедливо утверждают, что они творят историю.
Во всяком случае, в Москве очень свежа интуиция значительности совершающегося процесса. Что-то коренное, огромное происходит, по заданиям дерзновенным и самонадеянным, но, вместе с тем, таящим в себе какой-то глубокий смысл, какую-то своеобразную оправданность. Жизнь, традиция, инерция времени, быта, привычек врывается в эти задания, переплетается с ними, уступает им, преображает их. Но все же нельзя без больших оговорок прилагать наши старые мерки и масштабы к нынешней русской жизни; -- быть-может, тут мне следует внести кое-какие дополнения к моим привычным тезисам. Вернее, нужно будет усилить некоторые акценты, уловить и отразить в публицистике некоторые оттенки, мною доселе оставлявшиеся в тени. Перемена все-таки очень глубока, -- более глубока, чем это казалось сначала, чем это подчас кажется издали. Революция очень существенна, очень радикальна и по объему, и по содержанию. Сказать, что она по-своему воссоздает российскую державу, -- не значит ли это сказать слишком мало? Что означает -- по-своему? В этом теперь главный вопрос.
Все это очень трудно, все это очень сложно. Уравнение со многими еще неизвестными. И чем ближе всматриваешься, тем дальше ясные ответы. Побывав в России, кажется, меньше ее знаешь, чем созерцая ее со стороны.
"Очень сложно, очень сложно", -- недаром так ответил мне с характерным жестом профессор N на мой вопрос, к нему обращенный, при свидании после семилетней разлуки. Умный, чуткий, глубокий человек.
С "канонами", с "догматами", с "точками зрения" ничего не поймешь в нынешней России. Быть-может, ими ею можно править, но познать ее ими -- никогда...
Для достижения сложной, убегающей от плоскостного разума действительности нужны адекватные орудия познания. Всякое утверждение нужно проверять критически, вернее, диалектически. Ибо современная Россия есть нечто от Гераклита Эфесского. Живой огонь и общее течение: "все течет" в ней. Что было истиною вчера, сегодня -- ложь. Что было вчера полезно, сегодня -- вредно. Что было плохо вчера, хорошо сегодня.
-- Как вы смотрите на сменовеховство? -- спросил при мне мой приятель некоего коммуниста, одного из заметных партийных литераторов.
Тот нашел ответ мгновенно:
-- На это надо смотреть диалектически. Сначала оно было хорошо, а теперь плохо!
Он, по-своему, должно-быть, прав, но тем характернее его ответ. "Все течет".
Но, и помимо эволюции во времени, -- диалектика применима ко всякому утверждению. Все медали имеют обратные стороны. О каждом процессе можно (и должно) высказать сразу несколько суждений. И раз так, то сколько же их следует высказать о таких предметах, как "большевизм", "советская власть" и т. п!..
Вся жизнь в России теперь насквозь диалектична. Пошатнулись самые критерии, масштабы оценок. Сами они стали относительными. Абсолютное ушло куда-то вглубь. Мы узнали, что сплошь и рядом принимали условности за безусловное и случайности за субстанцию. Мы слишком часто "абсолютизировали относительное", смешивали грани. В периоды долгой устойчивости костенеют способности суждения, детали, мелочи, орнаменты приобретают значение чуть ли не "вечных ценностей". Теперь почва уплыла из-под ног, плывет стремительно, вот как сейчас бегут поля и леса мимо окна вагона... Нет привычных костылей, нет удобного карманного компаса, приходится ориентироваться "по звездам". Комнатным людям с непривычки это трудно. Комнатные люди не отстают от своих маленьких компасиков, игнорируя бушующую "магнитную бурю". И беспомощно блуждают: такие жалкие, жалкие...
Да, медаль о двух сторонах... Взять хоть самый тезис о гераклитовом огне. Но разве нельзя, вместе с тем, сказать о русской жизни, что есть в ней много от болота? В аспекте быта? Да и вообще...
Разные планы, разные плоскости. И нужно все их учитывать, иначе получится однобоко, неверно, неумно... Но... нельзя, ведь, объять необъятное...
...В голову, завершая раздумье, стучится четверостишие Вл. Соловьева из "Песни офитов", -
Пойте про ярые грозы.
В ярой грозе мы покой обретаем.
Белую лилию с розой,
С алою розою мы сочетаем!..
Да, конечно:
-- Сложно, очень сложно!
3-го августа.
Пермь -- Свердловск. Красиво. Суровый хвойный пейзаж, особенно строгий на фоне серого облачного дня. Едем быстро, летят мимо домики, станции...