Андрей Смирнов - Рыцарь
Порядок следования утрясали минут двадцать. В итоге рыцари Родриго поехали рядом с нами, его пехотинцы встали позади наших, а обозы перемешались. Обе походные кухни, например, были поставлены впереди, а фургон с походной кузней — то бишь фургон с мехами, инструментами и разными железными запчастями — помещен в самый конец.
Местность становилась все более холмистой. Я бы даже сказал — все более гористой. Правда, горы тут были вполне пригодные для езды — старые, сплошь покрытые лесом.
На ночь мы остановились в безымянной горной деревушке. Деревушка принадлежала здешнему местечковому барону, и обитатели ее были нам не слишком рады. Почему Родриго и Рауль не остановились в замке этого барона, почему не позвали его поучаствовать в «славном деле»? Не знаю.
С утра потащились дальше. Ближе к середине дня Родриго и Рауль принялись отлавливать встречных путников и выяснять у них, что сейчас происходит в Эгиллеме? Первые два оказались простыми крестьянами и вообще не знали о том, что там идет война. Толковый ответ получили не сразу. И от человека довольно странного. Он явно не был благородным, с другой стороны, он слишком прямо держал спину — слишком прямо для крестьянина. Разговаривал он с Родриго и Раулем спокойно, даже равнодушно, и в глаза им смотреть не боялся.
— Город они взяли, — порадовал он наших предводителей. — Когда я уходил, как раз собирались его жечь. Но не знаю — может, пока не сожгли. Роберт вроде бы хотел сначала замок расковырять.
— А ты-то сам кто такой будешь? — спросил его виконт.
Последовал негромкий ответ. Лицо Рауля перекосила гримаса. Виконт сжал кулак, как будто хотел ударить парня, но удержался. Прорычал, наезжая конем:
— Все из-за вас, сволочей, — а как запахло паленым, так в кусты?
Путник спокойно отступил на шаг, освобождая дорогу, но взгляда так и не опустил. Похоже, ему было просто наплевать на то, что с ним может сделать толпа вооруженных людей. Или же он был твердо уверен в том, что ничего ему эта толпа сделать не сможет.
Виконт опустил руку и дал шпоры коню. А путник пошел дальше.
— Не знаешь, кто это? — спросил я у Тибо. Тот оглянулся. Долго смотрел вслед уходящему.
— По всему видать, добрый человек. Может, из этих, из «чистых». А может, еще из каких. Много ведь их тут, всяких.
— Так это что, еретик? — Я оглянулся, но странника уже не было видно. Столько об этих еретиках говорили…
— Может, и еретик, — пожал плечами Тибо. — Но… но это смотря с какой стороны посмотреть.
Ого! Смелое заявление. Я усмехнулся:
— Да я смотрю, ты сам еретик.
Тибо поежился.
— Господин мой… Ну не знаю я, кто тут прав… С одной стороны, конечно, Римский Папа — наместник на земле Господа Бога нашего. И я раньше думал: дьяволопоклонники все эти еретики и антихристы. Но вот уж четыре года, как вернулись мы из Палестины. Ездили мы с вами по Провансу, по Пьермонту… В герцогстве Австрийском были и в Италии… Посмотрел я на этих еретиков. Одни — юродивые дураки. Другие ловки народ смущать, чудеса диавольские показывать и подбивать против господ, от Бога данных, за оружие браться… Но ведь не все ж они таковы, господин мой! Есть и такие, которые так по-евангельски живут, что не придерешься! В нищете, женщин не знают, только хлеб едят, а пьют только воду и последнюю рубаху с себя снимут, если их попросить. Чем не святые люди?
— А может, они специально притворяются? Чтобы побольше народу в свою секту заманить?
— Не знаю… Может, и притворяются. Только веры-то в них все равно больше, чем в епископов римских, которые в жиру живут, любовниц при себе держат и симонией вовсю промышляют.
— Симонией? А это что такое?
Тибо почесал в затылке.
— Продажа это, — объяснил он, — должности. Вот к примеру: помрет епископ Готфрид. Кого архиепископ Безьерский на его место назначит? Известно кого — того, кто заплатит больше. Местечко-то теплое. Слышал я, что и торги даже, бывает, устраивают. Это и есть симония… А первым симонистом… или симонянином?.. или… ну, этим самым, в общем, был Симон-маг. Он был чернокнижник и дьяволов слуга. И по наущению сатаны искушал святых апостолов: предлагал им деньги за дар Святого Духа! Представляете, сеньор Андрэ, — деньги за Святого Духа! — Тибо осуждающе покачал головой. — Апостолы, конечно, не согласились…
— …в отличие от римских архиепископов, — закончил я. — Так?
Тибо снова почесал в затылке, с опаской посмотрел на меня и осторожно сказал:
— Выходит, так…
— А ты не боишься, что тебя самого за такие слова рано или поздно на костре сожгут?
Тибо сделал большие глаза.
— А чего я сказал-то? Дело-то известное! Вон монахи из Клюни уж который год против этой самой симонии борются, да и сам Рим ее порицает — да только без толку все. Как продавали, так и будут продавать. За всеми ведь не уследишь.
— И ты, значит, думаешь на другую сторону переметнуться? Где все насквозь хорошие и правильные?
— Ну не знаю я, сеньор!.. Не знаю!.. Выходит, что и так плохо, и эдак нехорошо…
— Ага! — обрадовался я. — Так ты, Тибо, выходит, атеист!
— Чего-чего вы говорите?..
— Атеист — это человек, который вообще ни во что не верит. Ни в Бога, ни в Дьявола.
Тибо испуганно посмотрел на меня и перекрестился:
— Упаси Господь… Ну и скажете ж вы, господин Андрэ…
Некоторое время мы ехали молча. Малость успокоившись и придя в себя от обвинения в страшном атеизме, Тибо снова подал голос:
— Все ж таки я думаю, что Рим вернее. Ну не может же быть так, чтоб там вместо слуги Божьего дьяволов слуга сидел — как меня однажды в том богохульник один марсельский убедить пытался. Не может так быть! Но и с другой стороны — трогать этих катаров и вальденсов там всяких… боязно как-то. А вдруг и впрямь они — верные Божьи слуги? Раньше ж как было — язычники христиан гнали и преследовали. Мучениям подвергали и на расправу диким зверям отдавали. А теперь этих еретиков жгут — а ведь живут-то они ну ровно так же, как христиане первые. И очень, господин мой, страшно мне становится, когда думать об этом начинаю… А ведь это, наверное, и есть помышления диавольские, о которых отец Марк — он в Монгеле приходским священником был — предупреждал нас часто. Не думайте, говорил, над Писанием, что там да как было, а молитесь и верьте. А чтоб думать над Святым Писанием — так на это специально священники и поставлены. А вы ж, дураки неученые, верьте только и молитесь. Это самое главное. Вот я и верю… Да только все равно убивать еретиков этих не хочется…
— Ну и не убивай. Кто тебя заставляет?
Тибо снова посмотрел на меня широко открытыми глазами. Много чувств было написано на его лице: недоверие, изумление, радость, опаска… Видимо, раньше сьер Андрэ де Монгель реагировал на подобные рассказы совершенно иначе.
Я дал себе зарок впредь поосторожнее выбирать выражения. Да и религиозных вопросов в разговоре стараться избегать. Сьер Андрэ был, вероятно, истовым католиком. Так что резкая смена курса в сторону веротерпимости будет выглядеть слишком уж подозрительной. Даже для доверчивого Тибо.
Хотя лично мне было глубоко наплевать, кто тут во что верит и кто кому тут что продает. Или не продает. Но это не моя проблема, а Папы Римского. И Господа Бога.
Вот пусть они вдвоем эту проблему и решают.
* * *К концу дня горы стали более пологими. Дорога постоянно шла под уклон.
Все чаще стали попадаться люди, бежавшие из разоренного Эгиллема. По их словам выходило, что, ворвавшись в город, наемники Роберта учинили там резню. Сам Роберт едва смог сдержать их.
Впрочем, пострадал не только город. Еще до штурма было разграблено несколько деревень — надо же солдатам что-то кушать. Тратиться на прокорм своей наемной армии Роберт не собирался. Зачем, когда есть возможность сделать это за счет противника?
Но в городе он постарался призвать своих головорезов к порядку. Он ведь хотел завладеть Эгиллемом, а не разрушить его.
По большому счету, его попытки провалились — рутьеры считали город законной добычей. Заставить их повиноваться грубой силой Роберт не мог: Бернард и его люди укрылись в цитадели, и их еще надо было выкурить оттуда. А начать разбираться с собственными озверевшими наемниками означало дать осажденным прекрасную возможность ударить захватчикам в спину. В результате каждый занялся своим собственным делом: Роберт со своими людьми и пуатьенцами штурмовал цитадель, а рутьеры грабили город.
* * *К городу мы подошли, когда солнце уже готовилось нырнуть за горизонт. За две мили от Эгиллема остановились часа на полтора — надо было дать отдых солдатам и лошадям. Тибо лег спать. Я спать не стал. Думал. Вспоминалась кровь, хлещущая из горла Гийома де Боша…. От этих воспоминаний мне становилось нехорошо. А ведь сегодня вечером крови будет куда больше.
