Олег Кулаков - Нукер Тамерлана
— Нукер.
Беловолосый “дэв” широко и довольно улыбнулся. И поклонился, прижав широкую ладонь к сердцу.
* * *
Тимур держал при себе и астрологов, и толкователей снов, и шейхов, и прочих мудрецов. Пусть толкуют — за то он их и осыпает милостями. Но только одному толкователю Тимур доверял целиком и полностью — самому себе. И одному гаданию — по Корану. Мудрецы и шейхи что угодно истолкуют как благое предзнаменование. Рады стараться. Но кто сможет дать истинное толкование событию, в котором только слепец не разглядит знака свыше? Тимур кивнул внуку:
— Прочти, Улугбек…
Пытливые черные глаза мальчонки пробежали по строчкам.
— Сура тридцать шестая: Ис. Стих четвертый, — нараспев прочел он. — “Это — Откровение Сильного, Милосердного…”
Взгляд Улугбека блестел, с полураскрытых губ был готов сорваться вопрос, и Тимур знал какой. Но старый эмир лишь ласково погладил внука по голове.
— А теперь беги к бабушке. Она ждет.
Сообразив, что дедушка все понял, Улугбек чуть надул губы, но перечить не стал, боясь рассердить.
— Хорошо, дедушка, — покладисто сказал он и легко поднялся.
— И вот что я тебе скажу, — Тимур с легкой завистью любовался порывистыми движениями внука. Эх, годы… — Ты смел не по годам. Из тебя вырастет настоящий богатырь.
Улугбек замер:
— Ты вправду так думаешь, дедушка?
Тимур изобразил на обветренном лице удивление:
— Я думаю? Я знаю. Разве не ты вел себя вчера, как подобает настоящему храбрецу? Я горжусь тобой.
Улугбек глубоко вздохнул, преисполняясь счастья от похвалы.
— А теперь беги, — ласково, но строго велел Тимур. — У дедушки еще есть важные дела.
Мальчик сорвался с места. Упорхнул, как птицы, которых внук и собирался ловить вчера поутру. Если бы…
Тимур пошевелился, пристраивая на подлокотной подушке искалеченную руку. “Это — Откровение Сильного, Милосердного…” Вот оно, подтверждение: неспроста появился в Чинаровом Саду непонятный человек-дэв. Воин-гигант. Откуда он пришел? Как? И в чем оно, Откровение? Благо или зло несет оно в себе?
Если благо… Не тронул ведь внука — волоска с брови не сронил… И стражников валить-то валил, но не убил же… И почему был безумен? И почему, узнав Тимура, рухнул без чувств? И как он мог узнать Тимура? И отчего ушло его безумие?
А если зло, то в чем оно, зло?
Неслышно вошел раб. Неслышно снял нагар с фитилей. Неслышно ушел.
Тимур ударил твердым пальцем по маленькому гонгу. Тот застонал высоко и протяжно. Раб тут же явился, словно вырос из ковра на полу.
— Принеси доску, — приказал Тимур. — И позови Аль-Шатранджи.
Раб исчез.
Тимур поскреб шею. Правильно, надо отвлечься. Чем сильнее противник, тем сильнее он заставляет задуматься над застывшими фигурами шахмат. Он, Тимур, сам, без толкователей, должен понять, в чем оно, Откровение. Только ли в мече и желании чужеземца стать не просто воином, а нукером эмира?
Часть II. ЗАВОЕВАТЕЛЬ ИНДИИ
Поток времен свиреп, везде угроза,
Я уязвлен и жду все новых ран.
В саду существ я сжавшаяся роза,
Облито сердце кровью, как тюльпан.
Омар ХайямГлава пятая. ОСАДА
Бараний лоб тарана ударил в ворота последний раз. Дерево застонало, брызнув по сторонам острой и мелкой щепой. Правую створку сорвало с петель со скрежетом, от которого заныли зубы. Она медленно завалилась вовнутрь и рухнула, расплескивая грязь.
Тонкий комариный зуд в правом ухе стал тревожить Дмитрия еще до того, как створка ворот упала, открывая дорогу в крепость. Он ожидал, что навстречу, перекрывая путь врагу, сразу же кинутся отчаявшиеся защитники, и схватка начнется непосредственно в арке ворот. Но там, перекрывая проход, высилась баррикада, сложенная из бревен, разной рухляди и нескольких арб, перевернутых вверх большими колесами. На баррикаде стояло человек десять, а за ними тянулся к небу нестройный частокол копий.
Десятеро на баррикаде разом вскинули луки.
Он закрылся щитом, в который тут же впились, пробив и бычью кожу, и доски, три стрелы. Щит все-таки был маловат, и Дмитрий бросился вперед — под прикрытие левой, уцелевшей створки ворот.
Осадную башню с тараном спешно откатывали назад, чтобы открыть дорогу пехоте.
Что-то было не так… Этот тонкий писк в ушах означал одно — впереди и сверху опасность. Не явная, как десяток лучников на баррикаде, а какой-то неизвестный и, само собой, неприятный сюрприз.
Дмитрий плечом навалился на створку, делая вид, будто хочет полностью открыть проход. На помощь тут же кинулся ун-баши[16] Мансур, а следом, повинуясь команде, и весь десяток. Двенадцать мужчин навалились на уцелевшую половину ворот. Однако под их нажимом она даже не шелохнулась.
Ун-баши окинул Дмитрия понимающим взглядом. Смотрел снизу вверх. “Соображаешь, — удовлетворенно подумал Дмитрий. — И хорошо, что соображаешь”.
Пехота хлынула в ворота — и тут сверху потекла кипящая смола. Она накрыла первые ряды, и истошные крики обожженных людей заполнили арку. Впрочем, атака запнулась лишь на мгновение. Тех, на чью долю у осажденных хватило обжигающего варева, сбили с ног и буквально втоптали в мешанину грязи и смолы под ногами.
Комариный писк в ушах смолк, словно его и не было вовсе. Ун-баши выжидающе смотрел на Дмитрия.
— Бежим, — выдохнул тот, и они рванулись.
Он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о распростертые тела, и случайно наткнулся взглядом на черное, сплошь покрытое остывающей смолой лицо. Умирающий солдат открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба.
Баррикада, наглухо перекрывшая узкую улочку, была разметана. Лучников там давно уже не было — смели. Бой шел где-то дальше.
Дмитрий перекинул щит за спину и подтянул на ремне так, чтобы прикрыть затылок и верхнюю часть спины: теперь если и будут бить из луков, то сверху — со стен, надвратных башен и крыш.
Он вскочил на сдвинутую к стене арбу и осмотрелся. В тот же миг рядом оказался Мансур. Защитников крепости теснили, они отступали. Но медленно, отчаянно защищая каждый сантиметр улочки. На плоской крыше приземистого дома металась с растрепанными, как у фурии, волосами женщина. Она брала из заранее приготовленной кучи увесистые кирпичи, с трудом подтаскивала их к краю, а затем с надсадным визгом поднимала на уровень груди и швыряла вниз. Толкучка там была такая, что не промахнешься. После каждого попадания женщина дико хохотала и грозила небу грязными кулаками. И она была не одинока: крыши буквально усыпали жители, решившие до последнего отстаивать свои дома.
Мансур закинул за спину щит, выхватил лук и наложил стрелу. Хлопнула спущенная тетива, послышался короткий свист. Женщина завертелась волчком на самом краю крыши, хватаясь за грудь, из которой торчал оперенный конец стрелы, и рухнула вниз, угодив прямо на солдатское копье — окровавленный наконечник вышел из живота, продрав потерявшее цвет от грязи платье.
Мансур пустил следующую стрелу. Дмитрий спрыгнул и со злостью взглянул в спины “своих”.
— Мать вашу! — выругался он по-русски. — Неужели никто не догадался?
Арба лежала на редкость удобно: развернуть ее в сторону врага ничего не стоило. Дмитрий одним рывком поднял ее на колеса, схватился за единственную оглоблю и развернул повозку вдоль улочки. Покрепче ухватившись за дышло, он покатил арбу, расталкивая ею “своих”.
Воины удивленно оглядывались и прижимались — насколько возможно в толчее — к домам, уступая дорогу.
— Разойдись! — покрикивал Дмитрий, нажимая на дышло. — Назад!
Те, кто его слышал, передавали по рядам вперед. Дмитрий катил арбу, рассекая солдат, как ледокол льдины. Хорошо бы иметь метров пять в запасе для разбега. Он их получил. Кто-то оказался сообразительным: прозвучала резкая команда, и все спешно подались назад.
— А-а… — на выдохе заорал Дмитрий, изо всех сил разгоняя арбу. Колеса грохотали и подпрыгивали на камнях, бревнах и трупах. Дмитрий вцепился в дышло, не давая арбе перевернуться.
Сметая передние ряды, арба врезалась в сбившийся строй противника, словно выпущенный из баллисты снаряд. Дмитрий налегал на оглоблю, стараясь, насколько это возможно, не снижать хода. Уши снова взорвались противным комариным зудом. Опасность. Снова сверху.
Он остановил бег и поднял вверх дышло, прикрываясь от удара: вражеский воин с боевым молотом вспрыгнул на повозку, решив добраться до него. Одного он не рассчитал — длины рукояти молота, и до Дмитрия дотянуться не мог, бесполезными ударами круша арбу. Но и Дмитрию воина было не достать. Тогда он вздернул дышло еще, ставя повозку на попа. Солдат полетел вверх тормашками.
“Хватит, повеселился”, — пронеслось в голове. Он бросил оглоблю, вскинул щит на руку, вытащил из ножен меч и бросился вперед.
* * *
Тамерлан сделал его пехотинцем. Простым воином, какого может нанять на службу любой десятник в любой харчевне. Он делил войлочную кибитку еще с десятью воинами, имел копье, щит, меч, лук и предписанное количество стрел в колчане. Ему дали оружие и сшили обмундирование (портной долго не решался снять с такого гиганта мерку). Стачали и три пары сапог из грубой, толстой кожи.
