Андрей Белянин - Цепные псы Империи
Как вернулся в отеческие пенаты и потерял единственного родного человека в тот же день. И как на нас напали в час похорон, мы отбивались и в результате всего этого я принял решение покинуть историческую родину своих предков. Разумеется, мне пришлось рассказать и о том, кем на самом деле был мой отец…
– Вы на многое раскрыли мне глаза, Михаил, – тепло откликнулся граф Воронцов, пожимая мне руку, когда я закончил. – Увы, но ваша история о Цепных Псах, видимо, привиделась вашему батюшке в горячечных снах и, несомненно, являлась следствием его болезни. Оставайтесь у меня сколько захотите. Я вдовец. Детей мне Господь не дал. Но я никогда не откажу в гостеприимстве сыну моего старого друга.
Бывший денщик моего отца, за все время нашего разговора молча стоявший у стены и не проронивший ни слова, так же тихо склонил голову в знак согласия.
– Но если у вас есть сомнения, то… в память о моем ушедшем товарище… Располагайте мной! Если кто-то, к примеру тот же английский посол, сможет развеять их, я готов приложить все свои силы и влияние, чтобы добиться для вас аудиенции перед государем. Все, что смогу, поверьте…
Наверное, большего я бы не мог и желать. Мы наконец-то сели за поздний ужин. Старый казак как-то быстро и незаметно исчез, сославшись на необходимость проверить наших лошадей. А мы с графом заговорились далеко за полночь. После десерта Павел Павлович выставил бутылку хорошего французского коньяка, спать никто не собирался, я вдруг неожиданно остро почувствовал в этом человеке родственную душу.
Нет, не из-за алкоголя, разумеется, хотя он и помог вначале. В смысле того, что я хоть как-то смог расслабиться и попытаться поговорить с кем-то равным, но более мудрым и опытным. Изливание чувств перед нянюшкой было, скорее, стрессом, данью детству, какой-то ребяческой потребности выплакаться.
С бородатым грубияном Матвеем, дьявол его знает, как по отчеству, мне вообще не хотелось ни о чем разговаривать. А вот граф Воронцов, бывший военный, участник многих кампаний, прямой, как струна, и ни на йоту не способный к творческому мышлению, оказался именно тем, в ком я на данный момент больше всего нуждался.
Возможно, поэтому я рассказал ему куда больше, чем следовало. То есть показал браслет и поделился словами отца о заговоре…
– Мальчик мой, – старый генерал долил мне остатки коньяка и похлопал по колену, – мы были большими друзьями с вашим батюшкой. Но ничего такого он никогда не говорил. Мы многое пережили вместе, не раз прикрывали друг друга в бою, и, уж поверьте, я хорошо знал Николая. В последние годы мы редко виделись, однако эта его болезнь и постоянный поиск заговоров… Порой это было похоже на навязчивую идею.
– Вы думаете, он бредил?
– Нельзя отрицать и такую возможность.
– Я не могу принять это.
– Что ж, тогда, возможно, посол Англии сможет дать ответы на все ваши вопросы. В конце концов, если стреляли действительно из его сада, – неторопливо протянул он, вставая с кресла. – Скоро рассвет. Мы заболтались, уж простите старика. Вам стоит прилечь, потому что в обед мы едем во дворец. Слава богу, государь никогда не отказывал принять своего верного слугу без особых церемоний.
Я сразу же встал, поклонился, благодарно пожал ему руку и позволил вызванному слуге проводить меня на второй этаж, в отведенную комнату. Папиного казака, как мне сказали, уложили спать на кухне. Надеюсь, он ничего там не разгромил, не разбил и не выпил. Мне казалось, этот тип способен на все…
Ночь прошла спокойно. В целом спокойно, потому что я пару раз просыпался от ощущения, что на меня кто-то смотрит через окно. Глупость, разумеется. Моя комната была на втором этаже, довольно высоко от земли, и предположить, что кто-то там перелезал через кованые решетки забора, карабкался по стене и висел на подоконнике только ради того, чтобы полюбоваться на меня спящего… Смешно.
Проснувшись на рассвете, я даже и не вспомнил бы об этом, если б не жалобы дворника внизу, долетавшие и до моего окна. Пожилой татарин, причудливо мешая азиатскую речь с русским матом, что-то кричал об отравленных собаках. Мне на минуту стало не по себе, словно бы одно мое появление приносит беды всем, с кем меня сталкивает судьба. Неужели это злой рок семейства Строговых?
– Доброе утро, мальчик мой! – с улыбкой приветствовал меня Павел Павлович в домашнем халате, выбритый и свежий, ожидая в гостиной за накрытым завтраком. – Надеюсь, ваш молодой сон не потревожили вопли нашего Ахмедки? У него околела старая дворовая собака, и бедный татарин убивается по ней, как по любимой жене.
– Сочувствую, – вежливо кивнул я, присаживаясь за стол. Нас ждала простая русская еда – гречневая каша, молоко, вареные яйца, ржаной хлеб, оладьи с вареньем и сметаной, черный чай.
– Если угодно, могу подать водку. Сам по утрам не потребляю. Здоровье не то…
– Благодарю вас, граф, завтрак великолепен!
Ну, если уж совсем по совести, я предпочел бы круто сваренную овсянку, яичницу с поджаренным хлебом, персиковый джем и зеленый чай с молоком. Однако должен признать, что традиционная еда моей исторической родины тоже заслуживала похвалы. Тем более что за самоваром Павел Павлович Воронцов объявил о том, что к часу дня мы с ним отправляемся на высочайшую аудиенцию к государю.
– Его Величество встает очень рано, и я дерзнул отправить к нему нарочного еще в шесть утра. Нас примут. Вы получите возможность лично рассказать самодержцу все, что считаете нужным, – благородно склонил голову друг моего отца. – Возможно, я слишком стар и не вижу очевидного, но жизнь учит нас давать дорогу молодым, даже если это идет вразрез с нашим личным опытом. Вы вправе поведать царю Александру все, что поведали мне. И помоги вам Бог…
Только сейчас я понял, почему мой отец считал его своим ближайшим другом. Человека более высокой души и старой дворянской чести мне не доводилось видеть никогда и нигде. Его сиятельство граф Воронцов словно бы сошел со страниц истории Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года, и ни один из сотни известных мне английских лордов не годился ему в подметки!
Это была родовая гвардия, впитавшая в себя законы воинского братства еще с допетровских времен и охотнее идущая на плаху, чем позволяющая себе нарушить единожды данное слово. Я встал из-за стола и, быть может, впервые в жизни позволил себе, не думая, в порыве чувств обнять этого замечательного человека от всей широты русской души. Именно русской души, а не британской! В Туманном Альбионе мой порыв могли бы счесть непростительной фамильярностью…
В двенадцать мы сели в поданную коляску, направляясь на Дворцовую площадь. Душа моя пела. Возвышенного настроения не смог испортить даже хмурый казак Матвей, выползший из кухни.
– А что, хлопчик, ночка-то спокойно прошла?
– Спокойно.
– Ну и слава богу! А то я, по дурости, на стену посмотрел под твоим окном, так на ней аж до подоконника такие сапожищи отпечатались, что приходи, кума, любоваться!
– Какая кума? О чем вы?! – начал было заводиться я, но этот бородатый Самсон лишь подтолкнул меня, помогая усесться в экипаж, рядом с графом.
– Храни Господь, Пал Палыч!
– И тебя, Матвеюшка! – к моему немалому удивлению, тепло откликнулся старый генерал, давая знак кучеру. Тот резко свистнул, щелкая вожжами, а батюшкин денщик даже не посмотрел мне вслед.
Двуколка резво взяла с места, лошади были свежие и сами рвали удила, устремляясь вперед звонкой рысью, а я наслаждался дневной прогулкой по стольному городу Санкт-Петербургу. Должен признать, что открывавшиеся передо мной архитектурные виды были великолепными!
В детстве меня ни разу не возили в столицу, да и правильно, чего я тогда мог понять и оценить? А вот сейчас…
Наш маленький экипаж катился по ухоженным булыжным мостовым, мягко покачиваясь на рессорах. Мы проехали почти весь Невский проспект, мимо роскошного дворца Белосельских-Белозерских, потом через Аничков мост, к памятнику Екатерине Великой, окруженной своими бронзовыми фаворитами. Слева открывались торговые палаты Гостиного Двора, справа Пассаж, куда, кажется, съезжались за покупками самые прекрасные дамы России. По крайней мере, таких восхитительных «цветников» я не видел во всей Британии!
От обилия нарядных красоток рябило в глазах, генерал Воронцов лишь улыбался в седые усы, и ему то и дело отдавали честь проезжающие военные, городовые и даже простые дворники. Наш экипаж проехал мимо Мойки, чтобы дать мне возможность посмотреть величественный Казанский собор, где, как я слышал, был похоронен великий человек, чья слава и подвиги остались в веках, – полководец Кутузов.
Только после того, как мой спутник истово перекрестился на золотой купол, кучер повернул лошадей к городскому саду и через невысокий мостик к Дворцовой площади и сказочному чуду Зимнего дворца на набережной Невы.
Наверное, мне стоило бы снова и снова расписывать красоты Санкт-Петербурга, но уверен, что не скажу ничего нового – этот город поражал мощью, красотой и каким-то невероятным ощущением вечности. Казалось, он не был построен царской волей Петра на финских болотах, у берегов серой реки, а был здесь всегда. Вечен, как Рим, но, в отличие от Рима, ни разу не разрушен нашествием врага. Так было, и я уверен, что таковым это окажется и впредь!
