Рава Лориана - Тучи над страной Солнца
Заря кивнула, готовая внимательно слушать.
-- Ну, когда я попала по протекции ко двору Первого Инки, я поставила себе цель -- стать его женой. А для этого лучшим средством было его соблазнить. Да только он никак не давался мне в руки. Я уж и взгляды на него бросала, и жесты намекающие делала -- стена. Вроде бы не слепой, должен понимать, на что я намекаю, но делал вид, что не замечал. Ну я решила пойти напролом -- подкараулила его в одном из дальних углов дворцового сада, неожиданно накинулась на него с объятьями и покрыла поцелуями. Он поначалу оторопел, а затем отстранился и посмотрел на меня, -- Марина залилась хохотом, -- посмотрел на меня таким смущённым взором.... Ну как мальчишка какой-нибудь пятнадцатилетний, который ещё женщин не знал! А потом он стал отбиваться от меня. Я говорила ему о своей страстной любви, а он ответил: "Не лги мне. Ты любишь не меня, а моё высокое положение. Если бы я вдруг потерял своё льяуту, то стал бы тебе не нужен". Конечно, он сказал правду -- если бы он перестал бы быть Первым Инкой, то кому бы он был нужен? Подозреваю, что даже его единственной жене он стал бы ни к чему, потому что как мужчина он должен быть так себе. Конечно, мне не удалось стянуть с него штаны, но я уверена, что это от того, что как мужчина он представляет из себя жалкое зрелище, просто посмешище! Оттого, наверняка, и не заводит себе больше жён, чтобы эта тайна не вскрылась. Был бы он настоящим мужчиной, жеребцом -- сам бы под юбки лез при первой же возможности!
Марина перестала смеяться и заговорила:
-- Только с тех пор, как он меня отверг, я его возненавидела -- и решила отомстить. Я не успокоюсь, пока не узнаю, что его, жалкого и оплёванного, повели на казнь! И казнь чтобы была как можно мучительнее -- не отрубят голову или даже повесят, а на медленном огне поджарят. Вот тогда моя месть будет удовлетворена!
Заря слушала это с отвращением, думая, что упоение сладостной картиной мести не даст увидеть Марине, как на самом деле всё это противно её слушательнице. Было очевидно, что Первый Инка был абсолютно прав, не пожелав связываться с такой женщиной, но непонятно, как можно ненавидеть мужчину за то, что он тебя отверг. А она, Заря, со смерти Уайна, никому не понравилась (Джон Бек не в счёт, своим насилием он её просто наказывал) и что же, должна из-за этого ненавидеть всех мужчин подряд и желать им мучительной смерти?!
Вообще в ненависти эмигрантов к Тавантисуйю было что-то нелогичное. Заря могла бы понять человека, у которого в её основе была бы действительная обида -- скажем, того, чьего отца казнили или сослали на золотые рудники по ложному доносу. Но о таких случаях Заря знала лишь по слухам, лично таких людей Заря не встречала, а у тех, кого Заря знала, были в основном вот такие, если не ещё более нелепые претензии. От одного эмигранта она слышала гневный возглас: "Никогда не прощу этому государству того, что заставляло меня учиться математике!". Даже смешно, что взрослый вроде бы человек может рассуждать на уровне ленивого школьника.
А ещё эмигранты просто обожали на досуге рассуждать о то, в какой роскоши живут в Тавантисуйю чиновники. Наивная душа вроде Ветерка могла бы вообразить, что это говорят поборники справедливости, но Заря не могла не заметить, что дворянские привилегии, а также привилегии местных купцов-богачей их не возмущали, да и местные чиновники жили далеко не бедно, при том что их богатство было основано на взятках и хищениях. В Тавантисуйю, если чиновник проворовался, то его обычно ждала смерть(лишь иногда приговор смягчали с учётом прошлых заслуг), а за халатность грозили золотые рудники. А здесь чиновники могли воровать и пренебрегать своими прямыми обязанностями практически безнаказанно!
Потом Заря поняла, в чём тут дело. Пусть в Тавантисуйю чиновник пользовался значительными привилегиями(значительными, конечно, по сравнению с простым народом, но не по сравнению с испанской аристократией), но отвечал за дело головой. Не оправдавший доверия, даже если оставался жив, лишался всего, а жизнь с постоянным риском лишиться всего -- не такой уж сахар. Эмигранты в глубине души мечтали о таких же благах, но без этой теневой стороны. Мечтали, но не решались в этом признаться, видимо, даже самим себе, вот и отводили душу в обличениях.
Через месяц Заря уже поняла, что заходит в тупик. Эмигрантские разговоры уже стали ей надоедать, даже лица приелись, а к заговору она не могла приблизиться больше ни на шаг. Не без оснований не доверявшие друг другу эмигранты не могли говорить об этом друг при друге, а достойной особого доверия её, видимо, никто не считал. Брат Томас тоже не мог ничего найти по своим каналам, так что нужно было принять какой-то нетривиальный шаг, чтобы узнать ещё что-то, и Заре ничего не пришло в голову лучше, чем пригласить двух наиболее вероятных заговорщиков, а именно Хосе и Хорхе к себе в гости и постараться с помощью вина развязать им языки. (Пригласить их по одному она не могла, так как здесь считалось, что если женщина встречается с мужчиной наедине, это значит, что они любовники).
Вскоре Заря стала подумывать, что кажется, всё-таки совершила ошибку. Её гости поглощали вино галлонами, без устали болтали, но тема, которые они выбрали для болтовни, не представляла для Зари никакого интереса. Они почему-то предпочитали жевать ограничения, которые на личную жизнь накладывала Тирания. Сама Заря, если не считать её ещё полудетской любви к Уайну, никакой личной жизни не знала, и потому предпочитала помалкивать, боясь показаться глупой. Кроме того, будучи женщиной, она смотрела на этот вопрос иначе, чем мужчина. Для неё с колыбели было чем-то самим собой разумеющимся, что когда она вырастет, она выйдёт замуж и родит детей. Лучше, конечно, быть единственной женой, но в крайнем случае она бы согласилась и на наличие других жён при условии, что и её бы любили, ну хоть немножко.
Её гости жаловались, что Тирания наказывает за случайные связи, и видели в этом нечто, уничтожающее человеческую личность. Заря не видела в этом ничего плохого, наоборот, считала, что соитие -- поступок, способный привести к зачатию, а этому нельзя относиться беспечно, ведь ребёнка кто-то потом должен выкормить и воспитать. Но вслух этих соображений она не высказывала, заметив лишь, что и католическая мораль почитает внебрачные связи, пусть очень простительным, но всё же грехом. Хосе, однако, возражал, говоря, что в Тавантисуйю требуют вести себя правильно не взирая на первородный грех, и люди подчиняются этому из страха, однако всех их изнутри грызёт порок и уверял, что ещё десятилетними мальчиками он и его приятели только и мечтали о том, чтобы заглядывать по юбки женщинам, и иногда даже это делали, незаметно подкравшись к ним сзади. И ещё он вспоминал, как в детстве его похоть возбуждало изображение на стене некоей девы, кажется, богини. Точнее, влекла его не столько она сама, сколько её полуобнажённый голень.
Заре было скучно и противно всё это слушать, и она никак не могла дождаться того момента, когда несчастные пьяницы наконец захрапят. Если вино обнажает в человеке всё то, что он обычно прячет, то получается их нелюбовь к Тавантисуйю имеет под собой просто любовь к выпивке и грязи. Нет, заговорами здесь и не пахнет, такие люди едва ли станут рисковать собой ради чего бы то ни было.
-- Послушай, Мария, ведь ты не девственница, у тебя когда-то был любовник... а не хочешь ли вспомнить те времена? -- голос Хорхе оторвал её от раздумий.
-- Вспомнить? В каком смысле?
-- В таком... -- ответил Хорхе, бросив на неё многозначительный взгляд.
-- Но ведь ты говорил, что мне с моими оспинами не стоит рассчитывать на успех у мужчин?
-- Вино -- чудодейственный напиток. Оно даже самую некрасивую женщину делает вождёленной. Я уже выпил столько, что хочу тебя -- я уверен, что и ты тоже.
Лицо девушки запылало от гнева, и она постаралась сказать как можно твёрже:
-- Хорхе, я приехала сюда, поклявшись найти способ отомстить за своего любимого! И никогда не дам прикоснуться ко мне кому бы то ни было прежде, чем эта месть свершится! Я искала способа для борьбы, но теперь вижу, что вы мне не помощники.
Хорхе подошёл к ней и обнял её за талию.
-- Послушай, Мария, что скорбеть теперь о мёртвом? Пока мы живы, надо предаваться радостям. Ты уже познала вкус любви, так пей же из бокала, пока смерть не отняла его от твоих уст!
С этими словами он начал снимать с неё платье. Заря ещё пыталась сопротивляться:
-- Нет, нет, я не хочу, я поклялась, я...
-- Оставь стыдливость, церковь всё равно отпустит нам грех.
С ужасом Заря почувствовала, что хотя и старалась пить как можно меньше, от вина она ослабела настолько, что не может сопротивляться, а слов пьяный Хорхе как будто не слышал. Он лишь повторял как заведённый: "Ты уже не девушка, тебе нечего терять"... Поваленная навзничь с задранным подолом она чувствовала, что приближается неизбежное, сейчас он снимет с неё панталоны и...
