Андрей Посняков - Корсар с Севера
На следующий день невольников не трогали. А вот потом, с раннего утра, явились какие-то люди, судя по всему – торговые контрагенты аль-Гариба. На ломаном русском расспрашивали рабов – откуда, мол, и что знаешь-умеешь. Олег Иваныч хотел шепнуть Грише, чтоб скрывал свое знание языков… да вовремя прикусил язык. Уж лучше быть переводчиком, чем гребцом на султанских галерах или рабом в каменоломне! Неспокойно было на сердце у Олега Иваныч, словно предчувствовал он, что скоро разлучат их с Гришаней.
Вечером пришли массажисты, помяли невольников, натерли кожу оливковым маслом. Последние приготовления перед продажей. Тревожно спал в ту ночь Олег Иваныч, ворочался на дощатых нарах. А все ли правильно он сделал? А не упустил ли какую возможность сбежать? Нет, все правильно. Изначальное предательство лжерязанца Димитрия он уж никак предусмотреть не мог. Тем более – нападение татар на Алексин. Его даже Иван Васильевич, великий князь Московский, не предусмотрел, а уж он-то татар знал куда как лучше Олега. В плен, правда, попали по-глупому, но то уж судьба. Могли и сгореть ведь! А дальше бежать не было решительно никакой возможности – с ярмом-то на шее? Хорошо, не сдохли в пути, сдюжили. Сарай? Кафа? Вот уж где ни малейшей возможности для побега не было – слишком пристально стерегли люди Аксай-бека хозяйских невольников.
Ладно. Посмотрим, что дальше будет. Эх, Софья, Софья… ты-то там как, родная?
А Софья душою маялась! Извелась вся от дум нехороших, с лица спала. Как дошли до Новгорода слухи о сожжении Алексина татарами хана Ахмата, так схватилась за сердце боярыня, слезы из глаз золотисто-карих. Однако не плакала долго Софья, не в ее духе это. Плачь не плачь – а люди верно подметили: слезами горю не поможешь. Так решила – если нет в живых суженого, что ж, на то Господня воля, но сердце подсказывало – жив, жив Олег Иваныч, найти б его только. А для того действовать надо, некогда слезы лить – так она и Ульянке-девке сказала, Гришаниной суженой. Прежде чем печалиться, точно все разузнать надо. Если придется, и самим в тот Алексин съездить, хоть, говорят, и пожжен он. Съездить-то не сразу, конечно, а пока б людей сведущих расспросить – воинов спасшихся, купцов, калик перехожих. Олексаха в том деле помочь обещался, да и Феофил-владыко всяческую поддержку сулил. В общем, не до слез Софье с Ульянкой было. Действовали…
Утром, едва забрезжило солнце, невольников бесцеремонно подняли на ноги. Снова натерли оливковым маслом, правда, на этот раз не кормили. Чего зря еду переводить?! Пусть кто купит, тот и кормит. Вполне логично.
Только жрать от этого хотелось не меньше. Олег Иваныч сглотнул слюну, подмигнул Гришане. Тот уже достаточно оправился, только вот исхудал – ребра торчали.
Сковав по десятку, повели по узким булыжным улочкам, таким радостным в нежаркий утренний час. Навстречу попадались смуглые полуголые люди – торговцы рыбой, лепешками, вкусностями. Бежали мальчишки – продавцы воды – с кувшинами на плечах. Важно посматривая вокруг, шествовал народ поприличнее – толстые хозяйские экономы, ярко накрашенные горничные, евнухи с бабьими лицами. Никто не молчал – все гомонили, орали, ругались. И чем дальше, тем всего становилось больше. Солнца, людей, ругани. Уже и толпа катилась по улицам – к базару, к рынку, к товарам. Жались к домам безногие калеки – нищие, выпрашивая милостыню жалобными, но довольно настойчивыми голосами. Один из калек, одноногий косматый старик с выпавшими зубами, закричал вдруг проходившим невольникам аль-Гариба:
– Православные! Из Рязани есть кто?
Никто не ответил ему, видно, не было рязанцев. А может, и не было настроения отвечать. Тут же подскочили к калеке надсмотрщики, хлестнули плетью. Упал старик в дорожную пыль, завыл, заругался.
Рынок открылся неожиданно. Вот только что шли вдоль длинной стены-дувала, и вдруг – раз! Только свернули за угол, как прямо в глаза ударило солнце. Оглушил многоголосый гам. Охрана врезалась в толпу, разгоняя попадавшихся на пути людей: рыбников, лепешечников, ловцов губок и прочую мелочь. Олег Иваныч и Гриша, забыв о своем незавидном положении, с любопытством вертели головами. Вон акробаты – как изогнулись-то, собаки, – кажется, и совсем невозможно так. А там, слева, – огромный иссиня-черный негр в белом тюрбане метает ножи прямо по периметру стоящей у дощатого щита черноглазой девчонки, наверное, Гришиной ровесницы. А та не просто не боится – улыбается да еще жонглирует красными яблоками! А вон мужик со змеей! Жирная гадина. И, видно, страшно ядовитая! И так изгибается, зараза, под дудочку, словно и занятия ей любимее нету. Интересно, у нее зубы ядовитые вырваны?
Казалось, прошагали уже весь базар, прежде чем подошли к помостам. Батюшки! Да вот он, оказывается, базар-то! Только и начался! Огромный – куда там новгородскому Торгу! Рабов – со всей земли, ото всех народов. Угрюмые светловолосые сербы. Антрацитовые негры, скалящие ослепительно белые зубы. Смуглые светлоглазые берберы, всадники диких пустынь. Поляки. Много и русских, ну или других каких славян, похожих.
На помостах и вокруг них толпились покупатели и просто зеваки. Где еще задарма посмотришь на обнаженных красавиц? А их тут немерено. Впрочем, раскупили красавиц быстро, несмотря на высокую цену. Сперва отобрал лучших представитель самого султана – расплывшийся, словно квашня, толстощекий евнух в богатом, расшитом серебром платье, с жирным отечным лицом и толстыми противными губами. Затем настала очередь других покупателей, не таких важных.
Своего будущего хозяина Олег Иваныч определил сразу. Высокий горбоносый турок с узким, смуглым почти до черноты лицом, покрытым глубокими шрамами. Белоснежный тюрбан, такого же цвета джелабба – длинная, почти до земли, накидка, какие носили кочевники-бедуины. У пояса – тяжелая боевая сабля в простых, безо всяких украшений ножнах. По тому, как почтительно приветствовал смуглого незнакомца хозяин – «Салам ас-салам, Гасан аль-Магриби!» – человек тот весьма не простой. «Аль-Магриби» – из Магриба. Магрибом здесь называли северо-западные африканские земли.
Пронзительный взгляд Гасана аль-Магриби внимательно скользил по шеренге полуголых невольников, задерживаясь лишь изредка. Исхудалый Гришаня не вызвал у него никакого интереса, а вот Олег Иваныч… Его мускулы уж слишком выделялись на общем фоне. Гасан аль-Магриби что-то спросил у хозяина. Тот с низким поклоном ответил. Гасан аль-Магриби кивнул и, обернувшись к стоявшим позади вооруженным копьями слугам, щелкнул пальцами. Один из воинов расплатился и схватил Олега Иваныча за стягивающую руки веревку.
Олег Иваныч взглянул на вот-вот готового расплакаться Гришу, подмигнул – не журись, мол, обязательно разыщу. Даст Бог, свидимся…
Дом Гасана аль-Магриби – не дом даже, а целая усадьба, раскинувшаяся, как минимум, на квартал, – располагался на другой стороне пролива Босфор, в азиатской части города, называемой Ускюдар. Высокий глухой забор с небольшими башнями по углам. Крепкие, обитые железом ворота. Просторный двор с хозяйственными постройками и крытой галереей, проходящей на уровне второго этажа. Конюшня с чистокровными арабскими скакунами… Все говорило о довольно высоком социальном статусе хозяина. О том же говорил и многочисленный гарем, и рабы, в числе которых находился теперь и Олег Иваныч. Некоторые невольники были русскими: из Рязани, Москвы, из Новгород-Северского княжества. Хватало и поляков, и литовцев, и даже негров (зинджев, как их здесь называли). За всеми ними присматривала вооруженная охрана.
Впрочем, особой нужды в присмотре не было – мало кто из рабов был недоволен своим положением. Аль-Магриби хоть и не отличался добротой, но был справедливым и рачительным хозяином. Бездельникам спуску не давал, но и не зверствовал, берег свое движимое имущество.
Олег Иваныч вместе с тремя молодцами исполнял теперь роль личного автомобиля Гасана-эфенди – таскал по всему городу крытые носилки с хозяином. Вообще-то аль-Магриби предпочитал передвигаться верхом, но в относительно мирное время это не очень бы соответствовало его положению нишанджи – высшего сановника Османской империи, члена правительства – дивана.
Хотя, конечно, правительство играло совещательную роль при султане, все ж его глава, великий визирь, имел особые полномочия. Большая власть сосредоточивалась в руках правителей провинций – бейлербеев, и в руках прочих нишанджи, и даже у их секретарей – кятибов. Простые же турки… Тьфу ты! Турки? Попробуй-ка назови тут кого турком, даже хотя бы добрейшего старика Мюккерема-ага, торговца обувью, недавнего знакомца Олега! Прибьет не задумываясь! Ну, если и не прибьет, то чем-нибудь тяжелым кинет точно. «Османлы», османы – так пристало называть истинных детей пророка, наследников славного султана Османа. «Тюрк» – турок – лишь презрительная кличка беднейших крестьян Анатолии, малоазиатской провинции Империи, бывшей, впрочем, не провинцией, а скорее центром. Ну не считать же центром беспокойную европейскую Румелию или, еще того не хватало, Северную Африку!
