Борис Давыдов - Московит
Князь медленно поднялся с кресла. Он смотрел не отрываясь в глаза человека, только что позволившего себе невероятную, неслыханную дерзость. А тот точно так же смотрел в глаза Иеремии – внимательно, без тени страха, даже с некоторым вызовом.
В зале стояла мертвая, зловещая тишина. Даже ксендз Микульский умолк, почувствовав, что сейчас не время вовлекать Бога в сугубо земные дела.
– Оставьте нас наедине, панове! – негромко приказал Вишневецкий.
Поляки изумленно переглянулись, не веря своим ушам. Пан Дышкевич, похожий на человека, в одночасье похоронившего всех родных, буквально возопил:
– Ясновельможный, помилосердствуй, не подвергай опасности свою жизнь! Это же настоящий разбойник…
– Проше пана, – слегка повысил голос князь, – я не привык повторять дважды!
Все еще недоумевающие, сбитые с толку люди потянулись к дверям. Ротмистр, торопливо подобрав с пола отлетевшую саблю, поклонился князю и тоже попятился к выходу.
– Минутку, панове! – вдруг окликнул князь. – Запомните: о том, что произошло здесь, на ваших глазах, – Вишневецкий многозначительно дотронулся пальцем до горла, – больше никто не должен узнать! Все слышали? Никто! Если хоть одна живая душа, кроме присутствующих… Панове, вы знаете мой гнев. А выяснять, кто именно из вас развязал язык, я не стану. Вам все ясно? Вот и хорошо. Теперь идите.
Облик князя я представлял себе по актеру Анджею Северину, сыгравшему его роль в фильме «Огнем и мечом». Реальность оказалась куда скромнее. Вместо высокого статного мужчины с весьма фотогеничной внешностью в кресле, больше похожем на трон, сидел довольно щупленький, узкоплечий человек, которого при всем желании нельзя было назвать красивым. Худощавое лицо с острым подбородком и узкими, плотно сжатыми губами, желтоватая кожа, под глазами – набрякшие мешки (с печенью, что ли, проблемы?), черные волосы обильно засеребрились, а на макушке еще и изрядно поредели, открыв залысину… Да, не красавец, но и не урод. Если описать внешность одним словом, то «невзрачная» будет в самый раз. Зато глаза! Да, тут все ясно с первого взгляда – этот человек привык повелевать и вершить чужие судьбы.
Начальник стражи жестом велел мне остановиться примерно в семи-восьми шагах от Иеремии, а сам быстрым шагом преодолел это расстояние и развернулся, заняв место по правую руку князя. Рядом с ним встали два стражника, а остальная пара разместилась по левую руку… Э-э-э, ребятушки, вот это вы напрасно! Двум надо было остаться сзади меня, на всякий случай. Учить вас еще и учить… Если будет кому.
Откровенно говоря, взглянув на милую компанию, толпящуюся у княжеского кресла, я почувствовал, как моя уверенность в успехе, и без того не особо сильная, стремительно тает. Ну, прямо как последний снег на апрельском солнышке. Особо смущала духовная персона, которая уставилась на меня с неприкрытым ужасом и отвращением. Да и во взгляде пары мужичков в пышных одеждах (как потом оказалось, княжеских советников) особого расположения я не увидел. А вот желание кликнуть палача с подручными – было. И вполне недвусмысленное.
Блин, это же религиозные фанатики… Самая трудная публика!
Я лихорадочно обдумывал, как бы начать разговор, какие бы аргументы убедительнее подыскать, с раздражением и даже – чего уж там! – со страхом ощущая, как приготовленные заранее фразы либо вылетают из памяти, либо кажутся смешными и нелепыми… Была бы возможность снова перенестись в тот день, удирая со спасенной заложницей от головорезов Мансура – согласился бы без колебаний. Но что толку мечтать о несбыточном?
И тут заговорил сам князь:
– Ты хотел видеть меня, чтобы изложить нечто важное?..
Я внимательно вслушивался в его слова, мысленно прокручивая в голове все новые и новые варианты… К тому времени, когда он умолк, мне стало ясно, как надо действовать.
Да, это мой единственный шанс! А также и Анжелин… Его одного я еще смогу убедить, уговорить. И то если очень повезет. При такой куче свидетелей – никогда! Князь просто-напросто не сможет позволить себе выглядеть в глазах собственных подданных легковерным глупцом, поверившим в самую невообразимую чушь и нелепицу. Особенно – при этом попе, будь он неладен…
Теперь только от меня зависело, претворится ли этот шанс в жизнь. Отвечать вежливо, не провоцируя и не обостряя без необходимости. Пробудить интерес и вместе с тем – недовольство. Запутать, сбить с толку… А-а-а, пошло обострение! Ротмистр пялится как-то испуганно… А начальник стражи вообще клокочет, как закипевший чайник! Плохо все-таки ты обучен, дружище Стивен. Плохо! На такой должности нельзя терять самообладание ни на минуту. Вот он, польский гонор… «Проше князя… наглец смеется…» Иеремия приподнимается с кресла… Пора!!!
Через несколько секунд половина дела была сделана. Калечить поляков, особенно – славного парня-улана, не хотелось, поэтому работал я далеко не на пределе возможностей. Хотя пострадавшим, особенно бедолаге-стражнику, получившему по самому болезненному и многофункциональному месту, от этого было не легче… Да и незадачливый Стивен, опорную ногу которого я подсек, явно не был обучен падать и наверняка сильно ушибся. Поскольку соприкоснулся спиной с полом (уже без кинжала, перекочевавшего из его ножен в мою правую руку), произведя грохот опрокинутого громоздкого шкафа…
А князь… Скажу прямо: он меня не разочаровал. Мало кто сохранит такую выдержку, в несколько мгновений превратившись из охотника в жертву, почувствовав отточенную сталь у своего горла! Мысленно я воскликнул: «Молодец!» А заодно порадовался, что взглядом можно испепелять только в переносном смысле. Иначе на моем месте образовалась бы дымящаяся кучка: с такой лютой, убийственной ненавистью уставились на меня поляки.
Хотите – верьте, хотите – нет, я искренне сожалел, что в их числе был уланский ротмистр…
Глава 11
Князь, с видом человека, привычный мир которого рухнул, разлетевшись на куски, смотрел куда-то сквозь меня. В его глазах застыла растерянность, смешанная не то с ужасом, не то с каким-то неосознанным благоговением, пальцы впились в подлокотники кресла с такой силой, что побелели.
– Или кто-то из нас сошел с ума… – хриплым, чужим голосом произнес Вишневецкий. – Или… Даже не знаю, что и сказать! Просто не знаю!
Мне в эту минуту было искренне жаль его. Испытать такое потрясение! Но обстановка не способствовала сентиментальности, надо было ковать железо, пока горячо.
– Ясновельможный князь сам видел и даже щупал мою одежду, – настаивал я. – Он держал своими руками мои часы! – я снова показал ему «командирские», до поры до времени покоившиеся во внутреннем кармане жилета. – Кроме того, самым внимательным образом изучил мои документы!
Я имел в виду загранпаспорт, один вид которого подействовал на князя, как будто удар током: Иеремия чуть не подскочил в кресле, увидев книжицу с фотографиями и разноцветными печатями. А моя попытка объяснить ему, что означает контур самолета на въездных-выездных визах, едва не привела к необходимости оказывать первую помощь. Князь был близок к обмороку.
– Да, это правда. Но как я могу быть уверен… – Бедняга будто постарел за эти считаные минуты на добрый десяток лет. Разум и здравый смысл, подсказывающий ему, что с фактами надо считаться, отчаянно боролись с недоверием и религиозными предрассудками. Хоть я в начале своего рассказа еще раз перекрестился и прочел «Отче наш», но ведь все знают: коварство Сатаны безгранично…
– Вот еще доказательство, проше ясновельможного князя! – Я торопливо завернул рукав футболки. – Ни у самого князя Яремы, ни у кого из его людей нет таких следов!
И я с торжественным видом поочередно ткнул пальцем в шрамики от прививок.
Иеремия подался вперед – с любопытством, но и с нескрываемой опаской.
– Что… это?
Я постарался удовлетворить его любопытство, попутно вспомнив все, что читал об оспе и о докторе Дженнере, которому сначала пришлось пережить всеобщее недоверие, насмешки и даже травлю, а потом – испытать такое же всеобщее признание и почести. Это оказалось непросто, но кое-как справился. Попутно побывав в шкуре бедного врача-экспериментатора…
– Но это богохульство! – с убежденностью фанатика возмущенно восклицал князь, сверкая глазами. – Господь насылает такие болезни, чтобы наказывать людей за их грехи! Бороться с ними – значит посягать на Его волю!
К счастью, мне уже стало ясно, как нужно отвечать на такие доводы. Именно религиозность Вишневецкого обернулась против него, дав мне в руки оружие.
– Проше ясновельможного князя, но разве можно сомневаться, что все происходит в мире только по воле Божьей? – вопросил я, скорчив такую скорбно-ханжескую мину, что мои ребята лопнули бы со смеху, доведись им увидеть своего командира. – И что его пути и желания неисповедимы?
– Никаких сомнений в том быть не может! – тут же откликнулся Иеремия, сотворив крестное знамение.
