Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы
Пустельга не обиделся. Именно так все и делалось.
– А я бы рискнул! – Орловский вновь поглядел на темные кроны под окнами. – Как думаете, поймают?
– И очень быстро. К тому же, уходить придется вдвоем. Где сейчас Артамонова, я даже не знаю.
– Да… – зэк задумался. – То, что я ее не помню, не превращает меня в свинью. Бросать человека нельзя… Черт, ну почему она не скрылась, не спряталась?
– По-видимому, из-за вас, – тихо проговорил Сергей. Орловский резко повернулся, словно желая ответить, но в последний момент сдержался.
– У меня нет плана, Юрий Петрович. Никакого, к сожалению. Собственно, я и рассказал вам все, надеясь, что вы подскажете…
– Опираясь на мой опыт врага народа, – вздохнул Орловский. – Сергей Павлович, вы говорили, что в какой-то момент Виктория Николаевна не будет зависеть от этой банды?
– Мне так показалось, – согласился Пустельга. – Иначе с нею не стали бы так церемониться. Допустим, у нее какие-то способности, вроде как у меня. Зачем вся эта игра? Привезут и скажут: делай! Иванов работает с ней, как с ненадежным агентом, которого срочно нужно отпустить за границу. Тогда кого-то оставляют заложником и, естественно, обещают – все, что угодно…
Он замолчал. Вокруг стояла тишина, лишь где-то вдали слышался шум поезда. Дорога проходила в нескольких километрах южнее. Внезапно представилось, как они спускаются вниз, быстро идут лесом к железке, вскакивают на грузовую платформу… Нет, ерунда, такое удается только в кино. К тому же, зэк прав: бросать Викторию Николаевну нельзя. Если они исчезнут, Иванов ее не отпустит. Что же оставалось? Пропадать всем вместе?
– А по-моему, вы решили верно, – внезапно заметил Орловский. – Пусть пока игра идет по их правилам. Хотя… Нет, шалишь! Правила мы уже нарушили. Разве нет?
Сергей кивнул. Кое-что шло явно не по сценарию Филина. Любитель темноты не предусмотрел ни Карабаева, ни разговора с Фраучи, ни этой беседы на темном балконе.
– Этот… как вы его там назвали? Агасфер?
– Агасфер.
– Агасфер уверен, что вы – толковый контрразведчик, я – опасный враг, а Виктория Николаевна способна его обыграть. Так? Почему же нам ему не поверить? Значит, еще ничего не решено? Ведь что получается? Иванов, он же Агасфер – помощник Сталина. Величина огромная, ему бы целыми наркоматами ворочать, а он чем занят? Одним зэком! Я же не Бухарин, не Тухачевский! Тогда почему?
Сергей сам думал об этом. Такое внимание к номеру Сорок Третьему – неспроста.
– Похоже, вы сумели взять его за горло…
Орловский поглядел на свою руку, резко сжал пальцы в кулак:
– Ну так почему же он думает, что я его отпущу?
– Из-за нее, Юрий Петрович, – неохотно ответил Пустельга. – На это и весь расчет. Из-за Виктории Николаевны…
По лицу зэка пробежала судорога, но он сдержался.
– Но ведь такое могли сделать и раньше! Могли – но не вышло… Знаете, Сорок Первый, я почему-то верю, что у этих гадов и дальше не выйдет. К тому же… Я очень хочу все вспомнить – и вновь стать самим собой!
– И поменять палату на камеру?
– Пусть! – зэк упрямо качнул головой. – Надоело быть половиной человека. А к стенке поставят… Знаете, я где-то слышал: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…
– Это сказал Маркс, – улыбнулся Сергей.
– Нет, это сказал Гете… Слушайте, гражданин майор, может вам лучше скрыться? На черта вам эта публика? Или по работе соскучились: допросы, обыски, очные ставки?
И вновь Пустельга не обиделся – несмотря на тон, в голосе зэка сквозило сочувствие.
– Очень соскучился! Но дело не только в этом… Не хочу превращаться в упыря. Вы правы, лучше ужасный конец…
– Это Карл Маркс и Гете правы, – скривился Орловский. – Сергей… Простите, Сергей Павлович, а вы не переусердствовали? Упыри, ведьмы, волколаки… У вас резцы, часом, не заострились?
Пустельга задумался:
– Дело не в названии. Если человек теряет память, начинает бояться солнечного света, не может есть нормальную пищу, у него меняется весь организм… Что это? Назовите болезнью – легче не станет.
– «Горе, малый я не сильный! Съест упырь меня совсем, если я земли могильной сам с молитвою не съем…» Извините, на классику потянуло… По-моему, вас просто пугают. Больного легко испугать! А вы не боитесь другого? Вылечитесь, вернется память, и вы вспомните нечто такое… Этакое… Не зря же вас – во всесоюзный розыск! Как бы нам вдвоем к стенке не стать. Два брата-акробата…
– Зато это буду я. Настоящий! Хоть узнаю, за что придется умирать…
– Браво, майор! – усмехнулся зэк. – Подписываюсь. Слушайте, у меня появилась бредовая идея. Если эта сволочь Агасфер вам доверяет, то, наверное, вас не обыскивают…
Пустельга удивился:
– Нет… Вроде нет…
– Тогда все просто. Если удастся, захватите лишний револьвер. После гипноза – или что там со мною сотворят? – попробуйте мне его передать. По крайней мере, буду сам себе хозяин…
Пустельга задумался.
– Едва ли. Револьвер ни мне, ни вам и вытащить не дадут. Попытаюсь придумать что-нибудь получше. А пока… Хотите профессиональный совет?
– Еще один? – заинтересовался Сорок Третий. – Как с ключом?
– Совершенно верно. После того, как вам дадут лекарство или после сеанса гипноза, вы, вне зависимости от результата, симулируете плохое самочувствие. Если что, я смогу подтвердить – как эксперт. Вас возвращают в палату. Если память вернется – берете ключ и исчезаете…
– Недурно! – откликнулся Орловский. – Тогда уж, наверное, буду знать, куда сматываться… А вы? А Виктория Николаевна?
Сергей не ответил. Об этом думать не хотелось, по крайней мере пока. Он тоже может симулировать – и бежать вместе с Орловским. Но в этом случае Виктории Николаевне не поможет никто…
…Уже ночью, напрасно пытаясь заснуть, Пустельга поймал себя на мысли, что рассуждает как самый настоящий изменник. Даже не рассуждает – действует! Хотя, кому он изменил? Стране, которой присягал? Или этим штукарям, боящимся дневного света и убивающим невинных? Его искалечили, загнали в угол… И что? Ждут благодарности? Не дождутся!
День прошел тихо. Пустельга ждал вызова «на ковер», но стрелки часов уже приближались к полуночи, а Иванов о нем так и не вспомнил. Сергей подумывал вновь навестить Орловского, но около половины первого в дверь постучали. Дежурный, слегка волнуясь, сообщил, что «товарища старшего лейтенанта госбезопасности» срочно вызывают к телефону.
Сергея провели в один из пустых кабинетов. Трубка уже лежала на столе.
– Павленко слушает.
– Сергей Павлович, это я. Узнали?
Узнал. «Это я», вероятно, означало, что товарищ Иванов не желает, чтоб его фамилию упоминали по телефону.
– Так точно.
– Вы будете нужны. Машина уже выехала. Какая фамилия у вас в удостоверении? Павленко?
Кажется что-то действительно случилось, иначе товарищ Иванов не стал бы спрашивать такое.
– Так точно. Павленко Сергей Павлович. Ленинградское управление госбезопасности…
– Номер, пожалуйста…
Удостоверение осталось в нагрудном кармане гимнастерки, но свой номер он, конечно, помнил. Иванов попросил назвать каждую цифру отдельно, поблагодарил и, не объясняя ничего, повесил трубку.
Оставалось вернуться в палату, сбросить халат и переодеться в форму. Зачем требовалось удостоверение, Сергей сообразил быстро – ему должны выписать пропуск. Куда же его повезут? А главное – что случилось с Ивановым? Голос его оставался прежним, ровным и спокойным, но Агасфер волновался. Пустельга наконец-то смог почувствовать что-то, похожее на человеческие эмоции…
Машина пришла быстро. Это было не обычное черное чудовище с занавесками на окнах, а маленькое светлое авто неизвестной Сергею марки. Сопровождающие тоже оказались другими – в светлой форме с малиновыми петлицами, но без обязательной эмблемы со щитом и мечом. Тут-то и понадобилось удостоверение. Его рассматривали минуты три, столько же ушло на сличение фото с оригиналом. Наконец последовало: «Пожалуйста, в машину, товарищ майор», и авто помчалось прямиком к Столице.
Окошки не занавешивали, и Пустельга мог без препятствий изучить маршрут. Машина ехала в Центр. На Лубянку? Однако Сергей рассудил, что туда отвезли бы без излишних формальностей. К тому же, вежливые ребята в светлой форме явно служили не у Ежова. Но это были и не «лазоревые»…
Переехав знакомую реку, возле которой Пустельга встретил Карабаева, авто пересекло площадь имени Железного Феликса и свернуло на одну из небольших улочек. Значит, не в Большой Дом? Тогда куда же? Ответ мог был лишь один – Главная Крепость, сердце Столицы.
Сергей не ошибся. Мелькнули высокие, освещенные прожекторами башни Исторического музея, Мавзолей, строй темных елей… Ворота Спасской башни были открыты, рядом темнели фигуры охранников. Вновь пришлось предъявлять документы. На этот раз их разглядывали не столь тщательно, зато долго сверялись со списком. Наконец старший караула кивнул, и машина неторопливо въехала в освещенный неяркими лампами проезд и вскоре затормозила у высокого четырехэтажного здания.
