Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы
Пустельга прикрыл глаза, ожидая, пока стихнет бешеное биение пульса. Все-таки устал: фотографиями он не занимался уже с месяц, а то и больше. Все мертвы… Вот почему его вызвали сюда! Случилось что-то очень плохое, и Вождь желает узнать, уцелел ли хоть кто-нибудь. Значит, война или крупная катастрофа? Но тогда почему только военные – разных званий, разных родов войск…
Последняя фотография легла поверх стопки. Мертвы. Все…
– Товарищ Павленко…
Он не помнил, сколько просидел за покрытым зеленым сукном столом. Голос желтоглазого заставил очнуться.
– Я, товарищ Сталин! – Сергей ответил излишне громко, поскольку Вождь поморщился, сделав резкий жест рукой. Пустельга растерянно умолк.
– Живые есть? – голос был прежний – спокойный, но какой-то усталый.
– Нет… Никак нет, товарищ Сталин…
Он не стал договаривать. Желтоглазый кивнул и медленно прошелся по кабинету.
– Товарищ Павленко, сейчас здесь состоится совещание. Ваша задача – определить, что будут чувствовать те, с кем я буду говорить. Можете понять, когда человек лжет или боится?
– Так точно!
– Тогда приступайте…
Сталин кивнул на конец стола. Пустельга присел, молчаливый охранник тут же положил перед ним стопку бумаги и остро очиненные карандаши. Очевидно, на этом месте обычно сидел стенографист.
– Не вставайте, не поднимайте головы… – велел желтоглазый. Сергей кивнул, и тут в кабинет вошли двое – высокий, в военной форме, и маленький, в знакомом мундире НКВД. Пока Сталин здоровался, Пустельга успел разглядеть пришедших. Высокому, с нашивками командарма, было под пятьдесят, седина покрыла виски, но держался он ровно и прямо. Чувствовалась давняя, неистребимая гвардейская выправка. Сергей попытался «послушать» незнакомца и сразу же почувствовал волнение. Военному было явно не по себе. Он перевел взгляд на низенького и невольно ахнул. За столом, чуть сгорбившись и пряча взгляд, сидел сам железный сталинский нарком товарищ Ежов. Сергей подумал, что тому, вероятно, тоже не очень весело, и тут же удивился. Николаю Ивановичу было, конечно, страшновато, но главным чувством, обуревавшим коротышку, оказался не страх, а радость. Точнее – злорадство, глубокое, искреннее, рвущееся наружу…
– Почему пришли вдвоем?
Вопрос прозвучал резко и неожиданно. Ежов дернулся, военный чуть приподнял голову.
– Развели коллегиальность… – желтоглазый говорил, не глядя на собеседников, и Пустельга сообразил, что и Сталину тоже не по себе. Он сердится, но не на гостей, а на кого-то другого.
– Товарищ Сталин!.. – военный встал, поглядел в сторону отвернувшегося Вождя. – У нас срочная информация об Особой Южной группе.
– У кого это – «у нас»? – недовольно буркнул желтоглазый.
– У Генерального Штаба. Час назад связь с Южной группой прервалась. По данным авиаразведки… – он на миг замешкался. – По последним данным авиаразведки, группа перестала существовать…
Пустельга почему-то ожидал, что Вождь взорвется гневом, но он лишь бросил: «Так…» и вновь умолк. Военный перевел дыхание:
– По этим же данным, в районе проведения операции произошел невиданной мощи взрыв… Порядка пятидесяти килотонн. Сейчас делаются попытки установить связь с теми, кто мог уцелеть…
– Садитесь, товарищ Кадочников, – Сталин медленно повернулся, кивнул коротышке: – У вас есть, что добавить по сути, товарищ Ежов?
– Да! Так точно! – «железный нарком» вскочил, чуть не опрокинув стул. – Товарищ Сталин! Налицо явное вредительство. Преступное вредительство! Повлекшее за собою…
– Не кричите!
Нарком действительно почти кричал. Замечание желтоглазого заставило его несколько понизить голос, но не тон.
– Мы… я… предупреждали о неготовности операции. Это была явная авантюра, не вызванная интересами нашего советского государства…
Стало ясно, отчего коротышка злорадствовал. Сейчас он назовет виновного, что для «железного наркома» важнее гибели тысяч бойцов и командиров неведомой Южной группы.
– Говорите конкретнее.
Сталин поморщился и вновь отвернулся. Ежов набрал в легкие воздуха и выпалил:
– Виновным за провал операции является лично товарищ Иванов. Именно он настоял на ее проведении, несмотря на неготовность и… и… ненужность ее для нашего государства!..
Пустельга чуть не присвистнул. Так вот почему любитель темноты волновался. Выходит, есть от чего!
– Что скажете вы, товарищ Кадочников?
Командарм встал и еле заметно пожал плечами:
– Генштаб был фактически отстранен от контроля за операцией. Я военный и не могу обсуждать политические решения, но с военной точки зрения операция подготовлена из рук вон плохо. Товарищ Иванов действительно взял на себя полную ответственность…
– Садитесь, товарищ Кадочников… – Сталин, медленно прошелся вдоль стола, присел. – Подготовите подробный доклад… Как вы считаете, товарищ Кадочников, дальнейшие попытки провести подобную операцию имеют смысл?
– С военной точки зрения – ни малейшего, товарищ Сталин. Возможны, конечно, другие причины, мне лично неизвестные, но эта операция и так заставила отложить разработку Большого плана…
– Да, вы, пожалуй, правы… – желтоглазый достал пачку «Казбека» и не торопясь закурил. – Большой план не может ждать, товарищ Кадочников… Но может быть, все-таки еще попробуем?
– Нет, товарищ Сталин, – Сергей почувствовал, что командарм ощущает огромное облегчение, точно сбросив с плеч тяжелый ненужный груз. – Генштаб считает, что скрытую мобилизацию необходимо начать уже через полтора года, осенью 39-го. Мы должны развернуть минимум триста стрелковых дивизий, три десятка механизированных корпусов, десять корпусов воздушного десанта. Только этом случае Генштаб ручается за успешное выполнение Большого плана. Любые крупные операции, не относящиеся к его подготовке…
– Вы считаете? – Сталин достал маленький листок бумаги и что-то записал, вычеркнул, затем написал снова.
– Так точно! Мы должны быть готовы к концу 41 – начало 42-го года, товарищ Сталин…
– Не позже лета 41-го… – желтоглазый провел под написанным жирную черту. – Ориентировочно – июль. Да, времени мало, поэтому мы уже в этом году начнем скрытый перевод экономики согласно мобилизационному плану. Но об этом мы поговорим на Политбюро. Товарищ Кадочников, вы меня убедили… Скажите, как идут работы над проектом «Иванов»?
Знакомая фамилия заставила Пустельгу удивиться. Ежов вскочил, но тут же поспешил вновь присесть. Кажется, с нервами у карлика было не все в порядке.
– Комиссия считает, что необходимым требованиям отвечает машина конструктора Сухого. После доработки самолет можно запускать в серию. Мы рассчитываем на пятьдесят тысяч машин…
– На сто тысяч, – поправил Сталин. – А лучше – сто двадцать. Летчиков мы подготовим. Наши «Ивановы»… – он засмеялся и поправил сам себя. – Наши советские «Накадзимы» должны нанести сокрушительный удар…
– При условии чистого неба, – негромко добавил командарм.
– Мы обеспечим самолету товарища Сухого чистое небо, – кивнул Вождь. – Удар будет внезапным, как и следует из нашей военной доктрины… Товарищ Ежов, вы можете ручаться, что к моменту осуществления Большого плана в стране не возникнет непредвиденных осложнений?
– Так точно! – голос Ежова фальцетом резанул по ушам. – Можете быть уверены, товарищ Сталин, наши чекисты с вашим именем на устах…
Резкое движение руки – Сталин приказывал наркому замолчать. Пустельга уже заметил, что ежовский крик выражал не уверенность, а страх, растерянность, почти отчаяние.
– Лучше скажите, как долго вы будете ловить «Вандею»?
О неуловимой подпольной организации Сергей немало слышал в Ленинграде. Намекали даже, что именно из-за нее был снят начальник областного управления НКВД.
– Расследование по делу «Вандеи» успешно завершается. Следствие выявило широкую сеть заговорщиков внутри Главного управления и в областных центрах. В настоящее время враги народа…
– НКГБ считает иначе… – Сталин махнул рукой и усмехнулся. – Как видите, товарищ Ежов, польза от параллельных структур очевидна… Слушайте приказ: следствие по делу «Вандеи» прекратить. Как поняли?
На Ежова было жалко смотреть. Он словно стал еще меньше, рискуя свалиться со стула на пол. Маленькое личико побелело, затем пошло синевой.
– Доигрались! – Сталин покачал головой. – Десяток умных врагов два года водит вас за нос! Пинкертоны хреновы…
В кабинете стало тихо. Сталин, несмотря на ворчливый тон, почему-то не выглядел недовольным. Военный оставался спокоен, что же чувствовал товарищ Ежов, было понятно и без особых способностей «майора Павленко».
– Можете идти, – наконец бросил Сталин. – О Большом плане поговорим на следующем Политбюро. С Южной группой спешить не будем – подождем, что скажет разведка…
Сталин ждал, пока за гостями закроется дверь. Пустельга тем временем пытался привести мысли в порядок. Итак произошла крупная военная неудача. И командарм, и Ежов обвиняют в ней товарища Иванова, но Николай Иванович при этом еще и злорадствует. Большой план очень по душе военному, Ежов же думает совсем о другом – боится, что его аппарат подведет, не справится…
