Олег Измеров - Ответ Империи
Ребенок над убитой матерью… И это, это тоже было! И еще многие кадры убитых, искалеченных, обожженных… Почему мы об этом так быстро забыли? Почему?
'Черных машин полет' — это про F-117. Локхид F-117 Найтхок. Это они полностью черные. Черные треугольники, как в фильмах Лукаса. Все было. Все повторилось.
Ах, какая это была песня! Нет, это была не песня — это была клятва, глаза Окуневской горели, губы повторяли священные слова:
— Пламя гнева горит в груди,
Пламя гнева, в поход нас веди!
Час расплаты готовь, смерть за смерть, кровь за кровь,
В бой, славяне! Заря впереди!
Он вдруг понял, что эту песню сейчас слышит и повторяет слова вся страна. 'Встанет народ разбуженный, грозный призыв звучит, пепел земли разрушенной в наших сердцах стучит…'
И вот звучит выстрел, и голос Окуневской обрывается — боже, какое у нее было красивое, чувственное лицо пятьдесят пять лет назад, оно вновь жило последние мгновения, сохраненное пленкой — и вот певица уже падает, и толстый, свиноподобный гитлеровец с самодовольной ухмылкой складывает руки с пистолетом. Но что это? Песня оживает вновь, теперь ее поют многие голоса, ее поют партизаны, и другая девушка, та, что тайно слушала радио, шагает с ними с винтовкой, и взгляд ее горит яростью.
Взгляд. Вот в чем был скрытый смысл названия этой передачи. Не созерцание, а чувство, пылающий взор борьбы за справедливость.
На экране снова появилась студия программы 'Взгляд'. Она была пуста, и было непонятно, куда делись ведущие. Так длилось секунд десять, и затем неподвижную камеру сменил видовой фильм про осень. Красивый, спокойный, как у нас бы сказали, релаксационный — на советском ТВ такими заполняли технические паузы.
'Их таки убрали? А зачем? Они же вроде как… Черт, как все просто. Сыграть на протестных настроениях. Никому в голову не придет, что ребята сработали на официоз. Была форточка вольнодумства, ее прикрыли, значит, масса назло потребует разборки с НАТО. Инициатива только снизу. Руцкой получает абсолютный карт-бланш. Ну, а как организовать и направить пиплов на майданах — это мы знаем. Это мы проходили.'
— Поступают сводки. В городах СССР народ выходит на стихийные митинги, — голос Светланы взволнованно и звонко разрезал вуаль расслабляющей музыки. — Дать на экран?
— Не нужно, — безразличным тоном ответил Гаспарян. — Инцидентов же не ждете?
— Все контролируют ДНД и ОКОД. Штатные сотрудники, конечно, наготове, но не маячат. В СССР же свобода собраний.
— И в Брянске тоже? — спросил Виктор.
— Аха… — Светлана зевнула, прикрыв ладошкой рот. — На площади Ленина, там есть возможность трансляции лазерным проектором. Да, поют 'Ночь над Белградом'. Весь Союз поет. Народ из архивов Домолинии повытащил. С клипом здорово получилось, я сама не ожидала. Прямо шок был. Что значит свобода творчества.
— И в Сибири? Там же ночь глубокая.
— Ну так народ-то по 'голосу' сразу узнал, что бомбят. И сидели, ждали 'Взгляд', что скажут. Всю страну перебудили. Может, завтра для отдыха выходной объявить?
Мягкий осенний вечер на экране вдруг мигнул и исчез; вместо него возник большой зеленый купол, подсвеченный прожекторами, на котором в пелене мелкого осеннего дождя развивался красный флаг.
— Внимание! — вырвался из динамиков бодрый голос диктора. — Включаем прямую трансляцию из Кремля!
27. Стрелок и сорванные башни
— Товарищи! — хрипловатый командный бас Руцкого загремел сквозь густые черные усы и динамики. — Час назад вооруженные силы стран НАТО совершили бандитское нападение на суверенную Югославию! Льется кровь, гибнут мирные люди!
Виктор вдруг понял, что впервые видит по телеку вице-президента двух реальностей в качестве президента. Ну, 'ни мэров, ни сэров', оно не считается. Тем более, эти слова не он тогда говорил, а Макашов.
— Сейчас на Красную Площадь вышли тысячи людей, — продолжал Александр Владимирович, — тысячи, миллионы людей вышли на улицы, и они справедливо требуют от меня, как от человека, которому вверена верховная власть в стране, чтобы я остановил это кровавое преступление! Я выполняю волю народа! Я принял решение направить на помощь братскому югославскому народу наши войска! И пусть те, кто сегодня подтерся международным правом, знают: кто не спрятался — я не виноват!
'Так, и что дальше будет? Наши с натовцами напрямую в Югославии воевать? Или как? Послать войска — как, что это вообще? Это хорошо с плеча рубануть — ну а дальше что?'
— Да, и еще, товарищи телевизионщики, — заканчивал выступление Руцкой, — что у вас там со 'Взглядом'? Ну дайте ж досмотреть.
На экране вновь возникла студия, в которой с разинутыми ртами стояли Листьев, Любимов и Политковский.
— О! Мы в эфире. — сказал кто-то из них.
— Есть! Есть! — воскликнул Любимов. — Мы все сделали это! 'Пламя гнева горит в груди…'
И они втроем вдохновенно запели припев.
— Великолепно, — констатировала Светлана. — Зачем иметь кучу башен ПБЗ, когда такие люди в стране советской есть?
— Послушайте, я только одного не понял, — Виктор удивленного переводил глаза то на Семиверстову, то на Гаспаряна, — а как же насчет того, что нельзя найти ответственных? Мы же напрямую в драку лезем!
— Ну, так то у НАТО был имидж — остановить преступления ДКХП, теперь роли сменились, теперь НАТО — преступник. Сейчас идет массовый заброс нашей информации в мировые СМИ, НАТО к контрмерам не готово, оно ориентировалось на компроментацию ДКХП. И военный успех будет во многом зависеть от того, кто кого деморализует.
— Ясно. Так значит, Болгария уже дала разрешение на коридор?
— Не-а. Сейчас как раз Руцкой будет со Стояновым говорить. Андроник Михайлович, наверное, имеет смысл, чтобы товарищ Еремин тоже послушал?
— Давайте. Может, это прольет свет в конец туннеля.
'Они и правительственную могут сюда по сети коммутить? Ну, ни фига себе! И все это для меня? Точнее, чтобы выяснить, зачем я?'
В динамике слегка зашипело.
— Здравствуйте, товарищ Стоянов, — послышался голос Руцкого.
— Добрый вечер, господин президент, — послышалось в ответ на чистом русском.
— Сейчас тут над вами пролетят наши военные и транспортные самолеты, это на Югославию. Они уже поднялись и подлетают к границе. Вашим авиадиспетчерам уже доложили. Не волнуйтесь, в вашем воздушном пространстве никаких боевых действий не будет.
— Простите, но кто дал разрешение на вход в наше воздушное пространство самолетов ваших ВВС?
— Да какое разрешение? Людей спасать надо. Они уже подлетают.
— Простите, я не понял. Мы — суверенное государство…
— Послушайте, суверенное государство, ну не сбивать же вы их будете? Потому что тогда мы проложим коридор через ваше ПВО, как пособников агрессии, и все равно пройдем. Кстати, как у вас там АЭС в Козлодуе? Что-то у американцев реакторы рваться начали.
— Это… это неслыханно! Это провокация! Я прекращаю разговор!
Трансляция прервалась.
— Ну и как? — спросил Гаспарян, глядя на Виктора.
— Это трандец… И что теперь будет?
— Стоянов бросится советоваться с 'Барашком' и 'Бабулей'.
— С кем?
— С дядюшкой Билли и тетушкой Мадлен. А тем до него особо как-то… Светлана Викторовна, дайте камеру с орбиты. Сделали канал, надо же хоть попользоваться.
…В лучах восходящего солнца, на фоне земного полумесяца сверкал огромный белый цилиндр с раскрытыми, как ладони, створками люка; из них медленно поднимался корабль, похожий на 'Шаттл', только поменьше.
— Это один из четырех боевых модулей БКС, — прокомментировал Момышев, — в каждом модуле по пять МББ — маневрирующих боевых блоков. Сейчас они развертываются в боевое положение. Одна типовая БКС способна стереть с лица Земли все живое в полосе шириной до трех тысяч километров.
— Это все что, против Болгарии?! — воскликнул Виктор.
— Зачем мелочиться? — удивился Гаспарян. — Против США, конечно.
— Вы… вы серьезно?! У вас что, башни посрывало?! — от волнения Виктор не находил, что сказать.
— Вот и американцы подумают, что посрывало, — абсолютно спокойным голосом произнесла Светлана, — а чтобы они в это поверили, пришлось ввести пост вице-президента, поставить на него Руцкого, разыграть болезнь Романова… Ну, что рассудительный Григорий Васильевич пойдет на такое, поверить трудно, а вот если Александр Владимирович… Главное, у американцев нет заранее просчитанного варианта действий на этот случай. Неожиданность — важный козырь в войне нервов.
— Товарищи, но ведь это же с огнем игра, почище Карибского кризиса. Мы с вами не заигрались?
