Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)
— Гадать не пришлось бы, — ответил Шатофьер. — У меня хватило ума порыться в шкатулке с деловыми бумагами дона Фернандо… Прошу великодушно простить меня, ваше высочество, — с сардонической ухмылкой добавил он, что я сломал замок шкатулки, но цель оправдывает средства — так ведь говорят ваши друзья иезуиты? В числе прочих бумаг, тоже небезынтересных, я обнаружил весьма любопытную петицию, написанную почерком дона Фернандо, но наверняка рукой уже упомянутого мною брата Гаспара, и адресованную Августу Инморте…
— Где же она?
— Вместе со шкатулкой я передал ее на хранение коменданту замкового гарнизона. Вкратце содержание этого письма таково: дон Фернандо ЯКОБЫ предлагает Инморте организовать убийство госпожи Маргариты и свалить вину за это на графа Бискайского с тем, чтобы возвести на наваррский престол княжну Жоанну и Рикарда Иверо, которых он намерен поженить. Дон Фернандо ЯКОБЫ утверждает, что крепко держит обоих в узде — угрожая виконту его векселями, а за княжной, дескать, водятся некоторые грешки, — и уверен, что заставит их дать письменные обязательства, чуть ли не присягу на верность иезуитам. А поскольку, говорится в послании, и княжна Жоанна и Рикард Иверо слабовольные и безынициативные, к тому же она попросту глупышка, а он постоянно витает в облаках, то вскоре после смерти короля дона Александра Наварра фактически превратится еще в одну область ордена Сердца Иисусова, которой на самом деле будут править ставленники Инморте. Вот так-то.
Маргарита покачала головой.
— М-да… В чем, в чем, но в уме и хитрости кузену Бискайскому не откажешь.
— Но зачем? — недоуменно спросила Бланка. — Зачем ему убивать Фернандо? Я ничего не понимаю!
Филипп внимательно поглядел на нее и произнес.
— Ты просто отказываешься это понимать, боишься посмотреть правде в глаза и признать, что все это — следствие проявленного тобой малодушия, когда ты отвергла предложение падре Антонио. Он был готов прибегнуть к обману, солгать ради твоего же блага, но ты предпочла до конца оставаться праведницей и вышла замуж за графа Бискайского, а не за меня. Ты стала женой нелюбимого и неприятного тебе человека, зато, видишь ли, не осквернила себя ложью. И вот тебе результат: твой муж, это скотина, едва не взошел на престол твоего отца по ступеням, обагренным кровью Жоанны, Рикарда Иверо и обоих твоих братьев. И только благодаря Эрнану ты избежала незавидной роли невольной и ничего не ведающей соучастницы этого ужасающего преступления.
Бланка резко вскочила на ноги и в гневе выкрикнула:
— Прекрати, Филипп! Сейчас же прекрати!.. — Вдруг она вся сникла и тихо всхлипнула. — Не мучь меня, дорогой. Прошу тебя, не надо…
Филипп подошел к ней и обнял ее за плечи.
— А в чем, собственно, дело? — отозвался озадаченный Симон. — Что происходит?
Эрнан тяжело вздохнул.
— Глупенький! Граф Бискайский рассчитывал, что устранив дона Фернандо, он все же убедит Инморте не отказываться от задуманного им убийства дона Альфонса.
— Ну и что с того?
— Да у тебя не мозги, а решето, друг мой любезный. Кто тогда унаследует престол, спрашивается? Конечно же, не годовалая дочурка Фернандо Уэльвы, а госпожа Бланка, и вместе с ней граф Бискайский — как ее муж.
Тут раздался пронзительный вопль Фернандо. Бланка мигом отпрянула на Филиппа и во все глаза уставилась на брата, лицо которого было перекошено от бессильной ярости и злобы. Он наконец понял все, осознал, как был глуп и беспечен, с какой легкостью его провел тот, кого он считал своим другом. И этот крик был криком тонущего в безбрежном океане отчаяния рассудка.
В комнату ворвались два охранника с обнаженными мечами — Маргарита жестом велела им выйти.
— Фу! — брезгливо произнесла она. — Как он противно кричит! Господин де Шатофьер, если вас не затруднит, велите ему заткнуться.
Эрнан велел Фернандо заткнуться, для пущей убедительности пнув кулаком его в живот, затем наклонился и подобрал с ковра все долговые расписки Рикарда.
— Сударыня, — сказал он, обращаясь к Бланке. — Эти векселя по праву принадлежат вашему брату. Однако сейчас он находится под арестом и, следовательно, недееспособен, а посему вам решать, что с ними делать.
Бланка молча взяла у него кипу векселей и методично разодрала каждый в мелкие клочья.
— В мерзкой затее Александра был, впрочем, один положительный момент, — промолвила она, глядя на Фернандо с кротостью, повергнувшей того в ужас. — Надеюсь, все вы понимаете, что я имею в виду. И у меня аж руки чешутся привести в исполнение эту часть несостоявшегося плана. Пойдем, Филипп, иначе я за себя не отвечаю.
— Ты уходишь, кузина? — вяло спросила Маргарита.
— Да.
— Но ведь у тебя Жоанна.
— Я… Я буду у Филиппа.
Принцесса вздохнула:
— Ну что ж, ладно, ступайте. Мы с господином де Шатофьером сами решим, что делать дальше… Но нет, постойте! Не думаю, что эта хорошая идея — тебе, Бланка, провести ночь у мужчины, пусть и у Филиппа. Уж лучше останьтесь здесь, а мы сейчас пойдем ко мне, прихватив с собой кузена Фернандо, разумеется, — полагаю, вам он не понадобится. Таким образом, вы с Жоанной просто поменяетесь покоями; рокируетесь, говоря на языке твоей любимой игры.
17. ДОЧЬ КАСТИЛИИ
Первое, что увидела Бланка, проснувшись, было склоненное над ней лицо Филиппа и были слезы, стоявшие в его глазах.
— Почему ты плачешь, милый? — спросила она.
— Это я от счастья, родная… Вправду от счастья.
С его ресниц сорвалась крупная слеза и упала ей на губы.
— Не обманывай меня, Филипп. Взгляд у тебя такой печальный, а слезы так горьки… О чем ты думаешь? Что тебя мучит?
Филипп положил голову на подушку, крепко обнял Бланку и зарылся лицом в ее волосах.
— Я вспомнил нашу первую встречу… Почему мы сразу не поняли, что любим друг друга? Почем мы не поняли это позже? Ведь у нас было столько времени! Целых пять лет мы были слепы. Даже когда я просил твоей руки даже тогда я не понимал, что люблю тебя, я не настоял на немедленном браке, я принял условия твоего отца, не заподозрив в них подвоха. Проклятье!..
— Ты очень жалеешь об этом?
— Я проклинаю себя за это. Ведь мы могли пожениться, всегда быть вместе, жить счастливо… Боже, да что и говорить! Упустили, проворонили мы наше счастье, Бланка…
— Однако тогда ты не смог бы жениться на Анне Юлии, и наследством Арманда Готийского, вероятнее всего, завладел бы граф Прованский.
— Ну и что с того? Ну, пришлось бы мне повоевать с ним за галльский престол — эка беда! В конце-то концов я бы все равно вышел победителем… Знаю, это нелогично, неразумно, не по-государственному, но когда говорит любовь, рассудок молчит.
Бланка вздохнула.
— Любовь… Ты слишком часто употребляешь это слово. Боюсь, оно значит для тебя не больше, чем банальное желание обладать женщиной…
— Но, милочка…
— Молчи, Филипп. Твой язык, пусть и против твоей воли, становится лживым, когда ты разговариваешь с женщинами. Прошу тебя, не надо опошлять словами то единственное прекрасное, что осталось у меня — мою любовь к тебе. На первое время ее хватит на нас обоих, а потом… Потом видно будет, время само расставит все на свои места. У нашей любви нет будущего, зато есть настоящее, и пока я с тобой, я буду жить лишь текущим днем. Со вчерашнего вечера меня больше ничто не связывает с графом Бискайским, и я буду с тобой до тех пор… — Она умолкла, подняла к Филиппу лицо и пристально поглядела ему в глаза. — Имей в виду, дорогой: вчера, отдавшись тебе, я потеряла от любви голову, но вся моя гордость осталась при мне. Я ни на мгновение не забываю и никогда не забуду о том, что я принцесса Кастилии, дочь и сестра кастильских королей. Разумеется, я не стану требовать от тебя верности — право, это было бы смешно. Ты уже неисправим, ты до такой степени развращен и любвеобилен, что будешь путаться с другими женщинами, даже если действительно любишь меня, любишь так, как люблю тебя я. К тому же вскоре у тебя появится жена…
— Насчет Анны можешь не беспокоиться. Она предпочитает девчонок, и вряд ли ее вкусы изменятся.
— Это несущественно, Филипп. В любом случае она должна родить тебе сына или дочь. Твое право на галльскую корону станет бесспорным только тогда, когда твои и Анны родовые земли будут объединены общим наследником. Впрочем, речь сейчас не о том. За прошедшие восемь месяцев я во многом изменилась. Я уже не та маленькая твердолобая святоша, которую ты тщетно пытался совратить с пути истинного, я поняла, что реальную жизнь никак нельзя втиснуть в прокрустово ложе ханжеской морали, исповедуемой моими воспитательницами-кармелитками. Я приняла как должное факт существования внебрачных связей, и даже сама грешила этим. Я отдаю себе отчет в том, что мы с тобой будем любовниками, и я согласна на это, я этого хочу. Однако запомни, хорошенько запомни: мы будем вместе, пока я буду владеть всеми твоими помыслами, как ты владеешь моими. Время от времени мне придется делить тебя с другими женщинами — но сердце твое должно целиком принадлежать мне одной, иначе… Как только я почувствую, что ты охладеваешь ко мне, что у меня появилась соперница, которая. с твоего позволения, покушается на мое единовластие, я не стану бороться с ней ибо я не жена тебе, а насильно удерживать любовника будет для меня унизительно, — но я первая уйду от тебя. Я уйду прежде, чем ты сам осознаешь, что теряешь ко мне интерес. Ты будешь утверждать, что произошло ужаснейшее недоразумение, будешь клясться, что любишь меня больше всех на свете, и это не будет ложью. Но я все равно брошу тебя. Брошу навсегда.
