Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)
— Никогда…
— Не зарекайся, Филипп. Если тебе кажется, что ты любишь меня, так люби, пока тебе кажется. Но наперед не загадывай… Лучше поцелуй меня.
Он поцеловал ее, а затем они любили друг друга, пока им хватало сил.
Около трех пополудни Бланка встала с постели и накинула пеньюар, собираясь вызвать горничную, чтобы дать ей распоряжения насчет обеда и воды для купания. Но едва лишь отворив дверь, она тут же остановилась на пороге, как вкопанная. Из груди ее вырвалось изумленное восклицание:
— Брат!
Филипп быстро набросил на себя одеяло и в два прыжка очутился возле нее. Челюсть у него отвисла, и он недоуменно уставился на сидевшего в кресле в дальнем от двери углу комнаты человека.
— Альфонсо!
Король Кастилии попытался доброжелательно улыбнуться им, но то, что у него получилось, больше походило на отчаянную гримасу боли.
— Мне, конечно, следовало бы обождать в прихожей, но вы так красиво занимались любовью, что просто загляденье… Нет, нет, я, пожалуй, неточно выразился. Разумеется, я не подглядывал за вами, — но звуковое сопровождение было потрясающим. Честное слово, после всех тех гадостей, что мне довелось услышать в последние несколько часов, мне было несказанно приятно послушать, как вы самозабвенно любились. Я даже немного воспрянул духом.
Смущенная Бланка подошла к брату, поцеловала его в щеку и присела рядом, сжимая его руку в своих руках. Следовавший за ней Филипп пододвинул еще одно кресло и расположился напротив них, кутаясь в одеяло, как в широкий плащ.
— Рад вас видеть, Альфонсо, — сказал он. — Жаль только, что при таких обстоятельствах. Когда вы приехали?
— В начале одиннадцатого.
— А? — удивилась Бланка. — Как ты успел?
Король нервно усмехнулся.
— Скорее, я опоздал. Мне надо было выехать еще вчера днем, как только я получил письмо от невестки.
— Мария послала к тебе гонца?
— Да. Собственно, потому я и приехал так рано. С господином де Шатофьером мы встретились на полпути.
— Мария что-то знала о планах Фернандо?
— Кое-что, но ничего существенного. Оказывается, Фернандо имеет привычку разговаривать во сне, особенно, когда выпьет. До поры до времени Мария молчала, потому что любит его, но вчера ночью он нес такую жуть, что она, хоть и ничего толком не поняла, не на шутку испугалась и решила немедленно известить меня, что Фернандо, по ее мнению, влез в какую-то опасную авантюру. Особо Мария упомянула его слова о том, что, дескать, святой хрыч вот-вот издохнет.
— Святой хрыч? — пораженно переспросил Филипп; он знал, что так иезуиты прозывают между собой Павла VII. — Инморте готовит покушение и на папу?
— Боюсь, что УЖЕ не готовит, — хмуро ответил Альфонсо. — Как раз вчера вечером пришло сообщение, что Святой Отец при смерти.
Бланка перекрестилась.
— Матерь Божья! Да что же это делается такое?!
— Всю ночь я переколотился, не зная, как мне поступить. Лишь к утру я наконец принял решение, взял с собой два десятка гвардейцев и отправился к вам. Но, увы, опоздал.
— Ты уже разговаривал с Фернандо?
— Да. Он умолял простить его, клялся, что впредь ничего подобного не повторится. Он утверждает, что это была инициатива Инморте, а сам он ни о чем таком не помышлял. По его словам, Инморте соблазнил его, вскружил ему голову. Теперь он обещает немедленно порвать с иезуитами и вести себя паинькой.
— Он раскрыл тебе детали заговора?
— Фернандо сказал, что на эту тему Инморте с ним не шибко откровенничал. Ему известно лишь то, что меня должны отравить и что покушение намечено на конец ноября. И кстати. Фернандо подтвердил, что болезнь Святого Отца — дело рук иезуитов. Инморте прознал о готовящемся отлучении его ордена от церкви и устроил отравление папы.
Бланка снова перекрестилась.
— Ну, это уже слишком! Они вконец обнаглели, еретики!.. Будем надеяться, что с Божьей помощью Святой Отец вскоре поправится.
— Однако, — добавил Филипп, — ему лучше не медлить с изданием буллы об отлучении.
Альфонсо еще больше помрачнел.
— Для этого необходимо собрать заседание священной конгрегации. А это может сделать либо папа, который, судя по сообщению, очень плох, либо кардинал-камерлинг — а его лояльность к иезуитам общеизвестна.
— М-да, дело дрянь, — резюмировал Филипп. — Теперь вам, Альфонсо, надо быть начеку. Коль скоро иезуитам удалось добраться до Святого Отца…
Король кивнул.
— Отныне я буду начеку. Главное, что я предупрежден; а кто предупрежден, тот вооружен. Я незамедлительно издам указ о лишении Фернандо всех прав на престол и буду молить Бога, чтобы он поскорее даровал мне наследника.
Филипп с сомнением покачал головой.
«В Кастилии королевские указы редко переживают своих королей,» подумал он.
А Бланка сказала:
— Ты знаешь, брат, я не жестокий человек. И не кровожадный. Но на твоем месте…
Альфонсо тяжело вздохнул.
— Пожалуй, ты права, сестренка. Так бы, бесспорно, поступил наш отец. Так бы, возможно, поступила ты. Но я… Я же все помню! В детстве мы с Фернандо были очень дружны, вместе воспитывались, вместе играли в разные игры, позже ухаживали за одними и теми же барышнями… Да что и говорить! Боюсь, я никудышный король. Отец не уставал напоминать мне, что в государственных делах нельзя давать волю человеческим слабостям, но я оказался плохим учеником… Эх, Бланка, зря ты не родилась мужчиной и моим старшим братом.
Бланка взглянула на Филиппа и застенчиво улыбнулась, будто говоря: «Женщиной быть тоже неплохо.»
— Моего мужа схватили? — спросила она.
— Пока нет. Но даже если ему удастся сбежать, насчет развода не беспокойся — я все улажу. Самое большее это займет полгода. Как только граф Бискайский будет осужден… Ах да, чуть не забыл. Кузина Маргарита не желает широкой огласки, что вполне понятно, и намерена потребовать от Сената передачи дела на рассмотрение малой коллегии, состоящей из короля, верховного судьи и епископа Памплонского. Думаю, что с этой целью она попросит вас дать показания перед Судебной Палатой, что граф совершил государственное преступление, в результате чего погиб Рикард Иверо.
— Рикард мертв! — воскликнула Бланка. — Они что, избили его до смерти?
— Нет. Просто он выпил яд, находясь в здравом уме и твердой памяти; так, во всяком случае, утверждает Маргарита. А как оно было на самом деле — сам ли он отправился или же она принудила его к этому — ведомо только Богу единому.
— Бедная Елена, — прошептала Бланка. — Бедняжка… Впрочем, для нее это будет лучше, чем публичный суд и наказание Рикарда. Пусть она думает, что он был убит графом Бискайским.
— Маргарита считает так же. Она уже разговаривала с кузинами Жоанной и Адель и взяла с них слово держать язык за зубами. Вы тоже ничего не знаете, добро?
— Добро… Нет, постой, так не пойдет. Вскоре Елена придет ко мне плакаться — странно, что она еще не явилась…
— Поговорив с Маргаритой, она сразу поехала в усадьбу лесничего и до сих пор не вернулась оттуда.
— Вот и хорошо. Пока она там, мне надо потолковать с Маргаритой. Мы должны решить, что говорить Елене и как лгать ей поубедительнее… Бланка вздохнула. — Не выношу лжи, но порой ложь — большое благо. Так что я уж постараюсь выглядеть искренней.
Они немного помолчали, обмениваясь быстрыми взглядами, затем король спросил:
— А ты что будешь делать, сестренка? Может, вернешься в Толедо? Мне очень не хватало тебя в последнее время, а с замужеством Норы я и вовсе остался один. Конечно, у меня есть Констанца, но она не сможет заменить мне сестер — особенно тебя. Подумай над моим предложением, Бланка. Ты еще молоденькая, спешить тебе некуда, поживи пару годков в свое удовольствие, потом найдешь себе нового мужа… Между прочим, я окончательно помирился с арагонским королем, все былые раздоры забыты, и я уверен, что он с радостью ОТДАСТ за тебя своего сыночка.
Бланка решительно покачала головой.
— Нет, Альфонсо, об этом и речи быть не может. Я больно обожглась на своем замужестве и сейчас даже думать не хочу о каком бы то ни было браке. Кузен Педро, конечно, не подлец и не интриган, он вообще никто и ничто, он и мухи обидеть неспособен, он просто малое дитя, однако… Нет, нет и нет! И слышать не хочу и думать не желаю.
— А я не настаиваю, сестренка. Ты можешь выйти замуж когда угодно и за кого угодно. Я согласен даже на мезальянс, лишь бы твой избранник был дворянин и католик. Для меня твое счастье превыше всего. Кроме того, что я люблю тебя, я считаю аморальным дважды приносить тебя в жертву политическим амбициям. Ведь и в политике должны существовать хоть какие-то нравственные нормы, иначе весь наш мир провалится в тартарары. Если тот парень, господин де Монтини, по твоему мнению, достойный человек, бери его в мужья и будь с ним счастлива — а я приму его как брата. Главное, чтобы ты вернулась ко мне, в Толедо.
