Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)
Свои обязательства перед испанской короной техасцы сочли исчерпанными, лишь когда корона та пала сама собой, по независящим от них обстоятельствам, — в результате революции в самóй метрополии. Может, они и дальше продолжали бы хранить верность свергнутому испанскому монарху — кабы не испанские монархисты, съехавшиеся к ним в Техас со всех бывших испанских владений: битые генералы, немедля вознамерившиеся покомандовать вполне победоносными ополченцами; благородные доны, непрестанно чинившиеся между собой — кому из них положен салют из двадцати одного орудия, а кто обойдется и ковровой дорожкой с почетным караулом; и, конечно же, раззолоченные католические иерархи и скромно одетые отцы-инквизиторы (по традиции, в основном доминиканцы — старые ненавистники иезуитов). Понаехавшие провозгласили себя «Хунтой» (никому из местных — не только выдвинувшимся в войне командирам ополченцев, вроде Незамайко с Хаусхофером, но и весьма популярному в народе губернатору полковнику Альварадо — места в ней не нашлось) и объявили всеобщую мобилизацию с реквизициями в видах похода на Мехико; инквизиторы же, «Псы Господни», окинув пристальным взглядом плоды трудов братьев-иезуитов, горестно воскликнули: «У-у, как всё запущено!» и, засучив рукава, взялись за лечение… Впрочем, кое-кто из историков на полном серьезе доказывает, будто пришельцев погубило — посредством широко практикуемой индейцами симпатической магии — само слово «хунта»: русскоязычное население Техаса абсолютно неспособно было употреблять его без похабных ухмылок и многозначительных словообразований; ну и какой авторитет может быть у власти с таким имечком?
Как бы то ни было, в один прекрасный день в зале губернаторского дворца в Сан-Антонио, где шумело очередное заседание Хунты, возник командир гарнизона куренной атаман Неупокой-Карга — двухсаженного роста арап, черный как душа клятвопреступника и с чудовищным сабельным шрамом через вытекший глаз, — и, не сымая папахи, возгласил раскатистым басом церковного певчего: «Караул устал! Давайте-ка, сеньоры, до дому — пора и честь знать. Вот вам Бог, а вот порог!» После чего обвел оцепеневшую ассамблею оценивающим взглядом каннибальского вождя и присовокупил по-русски: «Huntámi pomeryatsa — nikto ne zhelaet?»; русским сеньоры не владели, но, ориентируясь чисто на интонацию и поясняющий жест, всё поняли верно… А назавтра представители трех цивилизованных индейских народов — навахо, пуэбло и чероки, двух Казачьих Войск — Миссисипского и Аризонского, и семи самоуправляемых городских общин (да-да, те самые 12 звезд на флаге…) провозгласили образование Свободной Конфедерации Техаса; первым президентом Конфедерации стал полковник Альварадо, Незамайко с Хаусхофером — главнокомандующим и начальником штаба, соответственно, столицу перенесли из Сан-Антонио в портовый Новый Гамбург, а государственным языком, «чтоб ни в вашу, ни в нашу», объявили испанский — как язык самой малочисленной из национальных групп.
Впрочем, малочисленной она оставалась недолго: в Мексике вскоре разразилась очередная революция с очередной гражданской войной, и измученный голодом и беззаконием народ повалил в Техас и русскую Калифорнию многими десятками тысяч. Впрочем, это уже совсем другая история…
7
<иконка из Civilization >
Сообщает ScientificAdvisor: «О Лидер, наши мудрецы открыли новую технологию из гуманитарной ветки: корпоративное государство!»
Сообщает DomesticAdvisor: «О Лидер, нуждаемся ли мы в смене общественного строя? (Выберите из: Деспотия, Военная демократия, Монархия, Олигархическая республика, Теократия, Просвещенный абсолютизм, Военная бюрократия, Корпоративное государство)»
Когда на Атлантическом побережье Североамериканского континента начались известные драматические события и, выражаясь словами литературного классика, «американские колонии, не столько в силу собственных устремлений, сколько в силу закона тяготения, оторвались от Англии», русскую Императрицу (и без того уже изрядно подрастерявшую прогрессистский запал первых лет своего правления) наверняка стали одолевать мрачные предчувствия насчет дальнейшей судьбы Калифорнии. К чести государыни, она не дала воли тем предчувствиям, ни словом, ни жестом не обнаружив подозрений относительно лояльности заморского Протектората. Петроград же, в свой черед, вел себя с утроенной осмотрительностью: он даже независимость Тринадцати колоний официально признал лишь после Российской империи (при том, что негласные связи между Конференцией двенадцати негоциантов и Континентальным конгрессом были весьма тесными и разнообразными — включая масштабную финансовую помощь последнему, а флот Компании активнейшим образом поучаствовал в провозглашенной Екатериной антибританской, по сути, политике «вооруженного нейтралитета» — вот когда по-настоящему пригодилось пожалованное ему право ходить под имперским Андреевским флагом); от выражения же поддержки идеям Американской революции там береглись как от чумы — причем, как не без удивления открыла для себя Императрица, ничуть при этом не лицемеря.
Знаменательный диалог произошел в свое время в Филадельфии между молодым французским аристократом, приехавшим сюда волонтером сражаться за дело Свободы, и неутомимым Никитой Паниным, отвечавшим здесь за те самые, неафишируемые, связи между восставшими британскими колониями и Калифорнией. Волонтер осведомился (видимо, полагая свои вопросы риторическими), отчего даже в русских колониях, вдали от despotisme de Moscou, не возникло и тени той свободы, что одушевляет ныне народ Соединенных Штатов, и не есть ли это печальное и, увы, необратимое следствие le joug de l’esclavage de Tatar?
Дипломат встречно поинтересовался — а какие, собственно, есть основания считать жизнь в Калифорнии менее свободной, чем, допустим, в пуританском Коннектикуте с его «Синими законами», карающими тюрьмой за непосещение богослужений и ношение «вызывающе яркой» одежды, не говоря уж о таких смертных грехах, как табакокурение и внебрачные связи? Постойте, но ведь в Калифорнии нет ни основополагающих гражданских свобод — слова, печати, собраний, — ни народовластия, осуществляемого через представительное правление, n’est-ce pas? Простите великодушно, рассмеялся Панин, но какая вообще связь между всем вами перечисленным — и Свободой? Тут ведь всё было исчерпывающе сформулировано еще стариками-римлянами: «Rara temporum felicitas, ubi quae velis sentīre et quae sentias dicere licet»; вот это самое неотъемлемое право человека — «думать, что хочешь, и говорить, что думаешь» — и есть та единственная свобода, ради которой можно идти на баррикады или на эшафот. Всё же прочее — парламентаризм с честными выборами, независимая пресса, etcetera — есть лишь средства обеспечения этого права, не имеющие никакой самостоятельной ценности; и никто никогда еще не показал, кстати, что республиканская форма правления справляется с означенной задачей лучше, чем монархическая… Так вот, с этой — личной — свободой в Калифорнии, смею вас уверить, полный порядок; в отличие от того же Коннектикута.
Но позвольте, воскликнул несколько сбитый с толку волонтер, заметную, если не бóльшую, часть населения Калифорнии составляют крепостные, фактические рабы Компании!.. Они давным-давно уже не рабы, терпеливо объяснил Панин; ну можно ли, в здравом уме, назвать «рабами» вооруженных людей, имеющих местное самоуправление и мировые суды? Название — «крепость»-servage — осталось, да, речь-то идет лишь о пожизненном рабочем контракте! Контракте, который, кстати, можно и расторгнуть — в индивидуальном порядке; только вот расторгать его никто особо не рвется, поскольку Компания учит работников в своих школах, лечит в своих больницах — бесплатно, разумеется, а главное — платит пенсии инвалидам и обеспечение семьям погибших на службе… Главный вопрос-то — не существование института servage как такового, а — может ли крепостной из этого своего статуса при желании выйти? Ответ — да, может (в индивидуальном, повторим, порядке): хоть «вбок» — в золотоискатели-охотники-моряки, хоть «наверх» — в инженеры или купцы, причем первому из этих движений Компания не препятствует, а второму — всячески поспешествует. Ну, что среди нынешних Двенадцати негоциантов есть бывший крепостной, Степан Вилка — это, конечно, случай исключительный, не говорящий вообще ни о чем, кроме его личных талантов; а вот что трое из тех Двенадцати — потомки крепостных, это, извините, уже статистика! Кстати, полюбопытствуйте — много ль потомков serfs (белых, имеется в виду — о цветных и речи нет) среди здешних, демократичнейших, «сливок»?
Помилуй бог, я ничего об этом не знал! — волонтер, вообще-то, был славным парнем, и слушал теперь со всем вниманием, как и столпившиеся вокруг них американцы. То, что вы говорите, вступил в разговор один из них — силою обстоятельств взявшийся таки за оружие пенсильванский квакер — звучит по-своему разумно, хотя и непривычно, но вот вопрос: Компания ваша, как и Ост-Индские, или здешняя Виргинская, создана была, как-никак, для извлечения прибыли. Чего ради вы идете на все эти непроизводительные траты, а главное — как вам дозволяют такое расточительство ваши акционеры?
