Элин Хильдебранд - Пляжный клуб
– Деньги – дело наживное, – сказал Фред. – Жизнь – вот что поставлено на карту.
– Ну а я гей, – вклинился Барт.
– Обождите, парни. – Лео отер лоб рукавом. – Не все сразу. Так ты не хочешь быть адвокатом?
– Пап, не уходи от ответа, – нахмурился Барт. – Ты будто отмахиваешься от фактов. Я – гей.
– Да, папа, – ответил Фред, – а я не хочу быть адвокатом.
Туман сгустился. Тереза едва различала фигурку Коула на другом конце корта. Меж тем тот сидел и слушал.
Лео перевел взгляд на Барта.
– Ну, а ты у нас – гей. И как я должен отреагировать? Захлопать в ладоши? Как там у вас принято?
– Достаточно будет: «Спасибо что сказал, сынок».
– Ладно. Спасибо что сказал, сынок. Хорошо, Фред, если ты не хочешь быть адвокатом, тогда кем же ты хочешь быть?
– Пока не знаю. Может, патрульным. Или независимым продюсером. Или женюсь и буду сидеть дома, вести хозяйство.
Барт взглянул на часы:
– Наше время вышло. Пора уходить.
– Мы так и не определили победителя, – посетовал Фред.
Тереза уже сто раз пожалела, что вмешалась. Когда они возвращались в отель, Коул вдруг взял ее за руку.
– Я хочу к маме, – тихо пропищал он.
– Знаю, – ответила Тереза, приобняв малыша. – Знаю.
На следующее утро Тереза ходила по пятам за горничными и сверяла по списку, все ли готово – вдруг что-нибудь упустили. Исправны ли туалеты? В норме ли температура воды в бачке? Натерты ли кафельные полы при входе? Везде ли вкручены лампочки? В общем и целом, двадцать четыре пункта. За те годы, что работал отель, еще никто не пожаловался на беспорядок в номере. Вообще ни разу.
Тереза присматривалась к новой горничной из Панамы. Девушку звали Элизабет, и она как раз приступила к уборке ванной седьмого номера.
– Загляни за зеркало, там скапливается налет, – посоветовала Тереза. – Грязь очень любит потайные места.
Элизабет отерла лоб тыльной стороной своей резиновой перчатки.
– Хорошо. – Она вернулась к прерванному занятию – отдраиванию туалетной крышки, и тут же снова обратилась к Терезе: – А что, действительно нужно проверять температуру воды в бачке?
– Нам надо убедиться, что смеситель не вышел из строя. Если пойдет горячая вода, всю ночь в трубах будет свистеть, не даст гостям спокойно спать. А если чересчур холодная… ты пробовала садиться на унитаз с ледяной водой?
Элизабет покачала головой.
– Мало приятного, – заверила Тереза со знанием дела. – Снимаешь перчатку, суешь в воду палец, вот и все. Проверяй по ощущениям.
На лбу озабоченной Элизабет появились две складки.
– Но там плавали… какашки.
– Они уже в сотнях ярдов отсюда. Я тебя уверяю, вода совершенно чистая.
Элизабет стянула перчатки, освобождая пальцы один за другим, и опасливо сунула в воду розовый ноготок.
– Нормально.
– Бог ты мой! – вскипела Тереза. Отодвинула Элизабет в сторону и поводила рукой в воде. – Да, нормально.
Она ушла проверять восьмой номер, спиной чувствуя, как Элизабет закатила глаза. Как пить дать, эта девица напишет домой письмецо и пожалуется мамочке, что новая хозяйка заставила ее опускать руку в унитаз. Половина из тех, кого нанимала Тереза, быстро увольнялись. Те же, кто оставался, в итоге становились отличным домработницами.
В восьмом номере на расстеленной широкой кровати восседал Лео Керн. Тереза заглянула в планшетку.
– А ведь это не ваш номер, – сказала она. – Как вы тут очутились? Вам не следует здесь находиться.
– Я ждал вас.
– Я на работе, – напомнила ему Тереза. – И почему вы сейчас не с детьми?
– Они меня терпеть не могут, я их достал, – посетовал Лео. – Что ни сделаю – все не так. Няня, и та меня уже возненавидела. Неудивительно, что от меня сбежала жена.
– Дети хорошо к вам относятся, – возразила Тереза. – Просто сейчас у вас черная полоса.
– Еще какая! Один сын – адвокат, имеет хорошую практику, но он, надо же, гей. Видите ли, мужики ему нравятся. Другой – натурал, но наотрез не желает быть адвокатом. Хочет сидеть дома с детьми. Я сказал им, вот если бы взять от вас по половине, от Барта – адвокатство, от Фреда – ориентацию, и слепить воедино, то получился бы нормальный сын.
– О Боже, Лео! – всплеснула руками Тереза.
– Да само как-то вырвалось, после четвертого коктейля за ужином. Теперь со мной не разговаривает ни тот, ни другой.
– Вы задели их за живое, – проронила Тереза. – Придется извиниться.
– Я хотел сделать комплимент, что каждый наполовину хорош.
– А в результате, – сказала Тереза, – дали понять, что каждый годен лишь отчасти и что вы не оставляете за ними право выбора.
– Сам уже не знаю, что творю, – уныло пробормотал Лео. Его широкие плечи поникли.
Тереза присела рядом.
– Хотите совет от пожилой леди?
– Да вы не старше меня, – ответил он. – Чувствую себя как дряхлый дед.
Тереза поймала свое отражение в зеркале комода и подумала, что если б сейчас ее увидел Билл, он бы поморщился. Он бы сказал: похлопай его по руке и пожелай удачи. Терезе же хотелось помочь.
– Двадцать восемь лет назад я потеряла ребенка. Это был мальчик. Мертворожденный.
Тереза заметила, что Лео невольно подался в сторону.
– Я бы все на свете отдала за то, чтобы иметь хоть одного из ваших сыновей. Они – хорошие, умные люди. Сильные и здоровые. Вы просто обязаны их любить. Вот и все, Лео, любите их, больше от вас ничего не требуется.
– Мне жаль, что вы потеряли сына.
– Мне тоже жаль, – проговорила Тереза. – А еще мне больно видеть, как отец четырех прекраснейших детей изображает осла.
– Я и есть осел, – сказал Лео. – Натуральный ослище. Неудивительно, что жена ушла.
– Прекратите, Лео. Вы – родитель, все, точка.
– А у вас, наверное, есть тайное руководство. Свод правил, как растить детей, – оживился он.
– У меня только одно руководство – двадцать восемь лет беспрерывной тоски о потерянном сыне. Зато я научилась ценить, что имею. Мужа и доченьку, Сесили. – На ее глаза навернулись слезы. – Ступайте, отыщите своих детей, – махнула она.
Лео вышел, Тереза проводила его взглядом. Две слезинки стекли по щекам, и тут в комнату постучали. В дверях стояла Элизабет.
– У вас все в порядке? – обеспокоенно спросила она.
Смахнув слезы, Тереза взглянула на себя в зеркало. Седая прядь в ее рыжих волосах была как дикий крик в пустой детской. Мертвый маленький мальчик. Какой шок она испытала, взглянув на свое отражение после тринадцати часов тяжелых родов. Из зеркала на нее смотрела седая старуха. На эти волосы не ложилась краска, они не держали цвет. Как видно, чтобы она никогда, ни на минуту не смогла забыть о сыне.
В воскресенье за завтраком Лео подошел к Терезе и, понизив голос, произнес:
– А у нас улучшения. По вашему совету я взял назад свои слова об идеальном сыне.
– Вот и молодец, – улыбнулась Тереза.
Лео взглянул на часы и продолжил:
– Коул не плакал уже почти сутки. Новый рекорд. Зато я чувствую себя канатоходцем, который несет на голове целый поднос дорогого фарфора.
– Да, в руководстве по воспитанию детей это называется канатоходно-фарфоровым чувством, – пошутила Тереза. – Все родители такое временами испытывают.
– А еще мы сегодня с Бартом и Фредом устраиваем мальчишник, – продолжил Лео. – Втроем, как настоящие мужики. Сочный бифштекс под красное вино, сигары, все как положено.
– Просто любите своих сыновей, – напомнила Тереза.
– Шанталь останется с малышами. Я заказал им креветки и жареных моллюсков. Только все равно волнуюсь. Вы не могли бы к ним наведаться? А то вдруг Коул заплачет. Вам он доверяет.
– Я с радостью их проведаю.
Лео повертел в руках кофейную чашечку.
– Знаете, у меня из головы не выходят ваши слова. Мне очень жаль, что так случилось с вашим сыном.
– Лео, я ведь не сочувствия ищу, – проговорила Тереза.
– Да, понимаю. – Лео покраснел. – Просто хотел, чтобы вы знали: мне вдруг многое о своей жизни стало понятно.
– Это хорошо, – проронила Тереза. Человек задумался и что-то для себя решил, хотя он никогда не узнает, каково это – держать на руках мертвого ребенка. Счастливец. – А за детишками я присмотрю, – добавила она. – Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.
Дальнейшие события будут всплывать в ее памяти разрозненными фрагментами. Мужчины Керн при параде: синие блейзеры, белые рубашки, яркие летние галстуки. Они стоят на крыльце при входе в вестибюль и позируют. Шанталь снимает – фото на память. Они стоят, обнявшись, как старые друзья или компаньоны, а может, знакомые по клубу, уж никак не сыновья с отцом. Затем другой снимок: Лео подхватил на руки Коула, а Барт с Фредом баюкают девочку. Тереза наблюдала за ними из окна гостиной, откуда открывался вид на залив, и испытывала при этом необычайную гордость. Она все-таки сумела помочь! Потом – смутное воспоминание о приезде парня из службы доставки. Он привез герметично упакованные коробки с едой. Тереза подумала: «Проверю детей, когда поедят». Сама же направилась обшаривать кухонные шкафы на предмет съестного. При всей свой склонности к чистоте и порядку, как повариха она потерпела полное фиаско, частенько вспоминая с гнетущим чувством, как Сесили, будучи еще девочкой, и уже после, подростком, возмущалась, что в «этом доме совершенно нечего есть». Тереза приготовила два сандвича с домашним сыром и огурцами, подцепила горстку соленых крендельков. Налила бокал шардоне для себя и стакан клюквенного сока для Билла. Взяла напитки, еду и пошла в спальню, где Билл лежал в кромешной темноте с задвинутыми шторами и повязкой на глазах. Было ровно семь.
