Элин Хильдебранд - Пляжный клуб
Тут зазвонил телефон. Тереза поставила тарелки на кровать возле мирно похрапывающего Билла и направилась к аппарату с тайной надеждой, что это Сесили.
Но звонила Тайни, и ее голос, обычно спокойный и невозмутимый, на этот раз резал ухо, точно лопнувшая струна:
– У нас тут беда. Я вызвала «Скорую».
Тереза сбежала вниз по ступенькам, выскочила из дома и бросилась через парковку. Ее юбка разлеталась на ветру. Что? Кто? Все было ясно и так, без вопросов. Материнский инстинкт визжал как сирена: дети Лео Керна.
В вестибюле стояла Шанталь, прижимая к себе Коула. Его руки и ноги, розовые и распухшие, безвольно свесились. Лицо было красным и раздутым, как шар.
Шанталь трясло.
– Он не подавился, я проверила. Я знаю прием Геймлиха, в горле нет инородных тел. Понять не могу, что случилось.
Тереза приняла из ее рук Коула. Оказалось, мальчик довольно тяжел.
– Иди к малютке.
Тереза приложила ухо ко рту мальчика. Он дышал хрипло, с присвистом. Веки опухли – глаз не разлепить.
– Ты меня слышишь? – спросила Тереза. – Ты не спишь? – С улицы донесся вой сирен. – Вызови девушке такси, – велела Тереза Тайни. – И позвони Лео Керну, он в «Клуб-Кар». Я поеду с мальчиком в больницу.
Тереза со своей ношей бросилась навстречу «Скорой». Подскочил парамедик, подхватил мальчика на руки.
– Он без сознания, – сказала Тереза. Кожа Коула приобрела пунцовый оттенок, как у вареного омара. – Он что, умирает?
Водитель «Скорой» распахнул двери, уложил мальчика на носилки и задвинул внутрь.
– Поедете с нами? – спросил он Терезу. – Вы – бабушка мальчика?
– Нет, но поеду, – ответила она. При слове «бабушка» заныло сердце. Подогнув юбку, она забралась в салон, и машина помчалась к центру города.
Врач «Скорой» приподнял пациенту веки.
– У мальчика шок, – сказал он. Накрыл Коула одеялом, измерил давление. Вынул из саквояжа шприц, вонзил иглу в вену.
– Что вы делаете? – спросила Тереза. – Я не мать ему и не бабушка, но вам разве не требуется разрешение?
– Небольшая анафилактическая реакция, – пояснил медик. – Тяжелый аллергический отек, сопровождающийся крапивницей, пониженным кровяным давлением и потерей сознания. Дыхание затруднено, потому что глотка сильно распухла. Он ел орехи? Морепродукты?
– Кажется, устриц, – проговорила Тереза. Ей все не давала покоя фраза «небольшая анафилактическая реакция». Это все равно, что сказать, у нас небольшой инфаркт или небольшой рак. Пониженное давление, шок и потеря сознания уже само по себе звучало плохо. – Так значит, он аллергик?
– А вы сами посмотрите, – сказал врач. – Похоже на несварение?
– Он что, умрет? – вновь спросила Тереза. Если успеешь себя подготовить, то будет легче справиться с потрясением. Так по крайней мере ей казалось. «Неужели конец?» – пронеслась мысль. Совсем недавно, еще и полугода не прошло, она ехала в «Скорой помощи»; на каталке лежал Билл, белый как полотно, весь в испарине. Тогда еще думали отправить его на вертолете в Денвер. Вертолет, по всей видимости, предназначался для умирающих. В тот раз Тереза ни за что не смогла бы выговорить эти слова. Cейчас она поняла, что в своих ожиданиях ей было легче отталкиваться от худшего. Если не показывать, что тебе страшно, то смерть раздумает и уйдет.
У врача были рыжие волосы, совсем как у Сесили. Молоденький, может, на пару лет старше ее дочери. Он улыбнулся и похлопал Терезу по плечу:
– Да не волнуйтесь, с ним все будет в порядке.
В больнице Коула переложили на каталку, а медсестра протянула Терезе бланк для заполнения.
– Я ему не бабушка, не мать и вообще не родственница. Даже дня рождения его не знаю. Сейчас приедет отец мальчика.
Через минуту в приемный покой вбежала Шанталь со спящим младенцем.
– Все, меня теперь точно уволят, – пробормотала она.
Тереза приняла у нее ребенка и кивком велела садиться. Поцеловала душистую макушку малышки, и этот запах навеял ей воспоминания о Сесили в нежном возрасте. Крохотный милый комочек, такой родной. Ах, малышка-малышка…
Шанталь всхлипнула:
– Креветки, устрицы. А потом – бах!.. Ну и поездочка. Кошмар.
В приемную ворвались Лео, Фред и Барт. Видок у них был тот еще. Галстуки на боку, глаза вытаращены, они все примчались как на пожар.
– Что случилось? – первым делом спросил Лео. – Где Коул? Мне надо увидеть сына.
Тереза прижала палец к губам:
– У Коула аллергическая реакция на устрицы. Поговорите с медсестрой, она все объяснит. Вам надо заполнить какие-то бумаги.
– Да к черту бумаги! Я должен увидеть сына! Мне звонят в ресторан и сообщают, что ребенка увезла неотложка!
Он гневно таращился на Терезу, словно в случившемся была виновата она. И как на него обижаться? Он ведь любил своих детей, забыв при этом, что если любишь их всей душой, всем сердцем, то тем самым подписываешь себе приговор: вечный страх и вечная боль.
Лео убежал в сестринскую.
– Предположительно реакция на устриц, – объяснила Тереза братьям. – Он стал краснеть, раздуваться и незадолго до приезда «Скорой» упал в обморок. Врач сделал ему укол. Прогноз благоприятный.
Лео вернулся с планшеткой в руках.
– Мне не разрешили с ним увидеться. Пока. Говорят, скоро выйдет врач. Я не понял, что это значит. У Коула аллергическая реакция на моллюсков, – добавил Лео, взглянув на Фреда. – Ты знал об этом?
Тот покачал головой.
– Барт, а ты знал, что у Коула аллергия на морепродукты?
– Нет, пап, не знал.
– Я тоже не знала, – откликнулась Шанталь. – Иначе не разрешила бы их есть. Он попросил, я ему дала. У меня и в мыслях не было…
– Я не знал, что у него аллергия, – пробормотал Лео. – Я ничего об этом не знал!
Он рухнул в литое пластиковое кресло.
Барт похлопал отца по спине:
– Все обойдется, пап.
– Да ничего не обойдется! – взорвался Лео. – Ведь наверняка мамаша все прекрасно знала, только ее нет теперь в больнице. Ушла и даже не сообщила мне такие важные сведения! А сколько еще она от меня утаила! Я не знал, что у Коула аллергия, я понятия не имею, как прекратить его вечное нытье, и вообще не представляю, как воспитывать маленькую девочку. У меня всегда были одни мальчишки, но я и про них ни черта не знаю!
Какое-то время все молчали. Потом заговорил Фред:
– А может, Коул впервые ел креветки, и про его аллергию никто не знал просто потому, что он прежде их не пробовал.
– Вполне возможно, – ответила Шанталь. – Я никогда не видела, чтобы он ел что-нибудь, кроме хот-догов и макарон.
Фред взъерошил седеющие волосы отца.
– Выходит, если бы Келли была здесь, она тоже ничего не знала бы про аллергию.
– Ты рассуждаешь как адвокат, – вмешался Барт. – Хоть для чего-то Гарвард сгодился.
В приемный покой вышел лысый человек в синей униформе.
– Мистер Керн? Миссис Керн?
– Вы врач? – спросил Лео.
– Меня зовут доктор Манискалько, – ответил тот, протянув для пожатия руку. – Приятно познакомиться. Коул скоро придет в себя. У него аллергическая реакция на какой-то морепродукт. Мы сделали ему укол эпинефрина и кортикостероидов. Так что отечность снимем. Отныне ему запрещено есть морепродукты. Если бы его не доставили вовремя, последствия могли быть самыми серьезными.
– Но он теперь в порядке, доктор? – спросил Лео. – Мы можем забрать его домой?
Доктор кивнул, и Лео ушел следом за ним по коридору. Вернулся он через несколько минут с Коулом на руках. Мальчик смотрел перед собой широко открытыми глазами, его густые ресницы подрагивали, и он сосал палец. Тереза вздохнула с облегчением.
Билл не ложился, дожидаясь ее прихода.
– Скажи мне одно, – с порога начал он, – нас засудят?
– Нет, – ответила Тереза.
– Хорошо. Знаешь, у них адвокатское семейство. Я разнервничался. Только проснулся, увидел сандвичи, еще подумал, а с чего это я вдруг ем один, решил позвонить Тайни. Представляешь, сквозь сон даже сирен не расслышал. – Он взял Терезу за руку, и она опустилась на пол перед его креслом, чтобы ему удобно было массировать ей плечи. – Ужас какой-то, да?
– Бывало и хуже, – проговорила Тереза. – Я, правда, успела перепугаться. В общем, с мальчиком ничего не случилось, так что все скоро придут в себя.
– Еще бы, пережить такое – вмешательство Терезы Эллиотт, – поддел ее Билл.
Больше всего на свете в тот момент Тереза жаждала возвращения Сесили. Хотелось увидеть дочку, узнать, что с ней все в порядке, что она в безопасности. А еще хотелось как следует выспаться.
– У нас завтра четырнадцать выезжающих, – напомнила Тереза. – И всего три горничные. И еще завтра День памяти павших.
Утром он нежно и трепетно любил Терезу. Целовал ее веки, из-под которых сочились слезы. Она прижималась к нему, и, когда Билл вошел, ее всхлипывания утихли. Вот уже тридцать лет Тереза была верной женой Билла, а он все никак не мог поверить, что любовь бывает такой необъятной. В то утро любовь смешалась с горечью утраты.
