Роберт Холдсток - Лес Мифаго
Его величество наслаждался охотой в компании четырех придворных и двух дам. Было выпущено четыре сокола. Король скакал по диким полям, радуясь опасной охоте и, ничего не боясь, проехал через подлесок. Он вернулся в Особняк только в сумерки, самолично убив оленя. В лесу Его величество говорил о призраках, и повстречал фигуру, одетую на манер Робин Гуда, которая выпустила в него стрелу. Король пообещал поохотиться в поместье и в следующем сезоне.
* * *Вскоре после Рождества я варил для себя обед и, внезапно, ощутил рядом с собой движение. На мгновение я перепугался, сердце испуганно забилось и я резко повернулся.
Никого. Однако движение осталось, мерцающее колебание на краю зрения. Я пробежал через весь дом, влетел в кабинет, уселся за стол и, тяжело дыша, вцепился в полированную деревянную столешницу.
Движение исчезло.
И, тем не менее, я явственно чувствовал присутствие, и чем дальше, чем больше. Мое сознание начало взаимодействовать с аурой лесной страны, и на краю зрения появились первые мифаго, беспокойные, плохо сформированные образы, которые, однако, жаждали моего внимания.
Отец использовал «передний мостик», странную машину, атрибут Франкенштейна, дававшую возможность его стареющему мозгу генерировать «сохраненные» мифы из подсознания. Его дневник, записи экспериментов с Уинн-Джонсом и слова Криса, все они намекали, что более молодой организм может взаимодействовать с диким лесом намного проще и быстрее, чем отец мог себе представить.
В кабинете я укрывался от этих галдящих устрашающих форм. Темные щупальца леса достигали передних комнат — кухни и столовой — проходили через душную гостиную и пытались пробраться в кабинет, но что-то мешало их настойчивым попыткам.
Недели шли, и я стал меньше бояться образов в моем сознании. Они медленно материализовались и стали назойливой, но не опасной частью моей жизни. Я держался подальше от леса, не собираясь создавать мифаго, которые потом будут охотиться на меня. Я проводил много времени в городке неподалеку, и ездил к друзьям в Лондон каждый раз, когда предоставлялась возможность. И я избегал встреч с семьей единственного друга отца, Уинн-Джонса, хотя во мне росло убеждение, что все равно придется его найти и поговорить о его исследованиях.
Наверно я просто боялся; и все-таки, оглядываясь назад, я думаю, что страх был скорее результатом беспокойства и тревоги: я не понимал природу событий, происходивших с Кристианом. Он мог вернуться домой в любое мгновение. Я не знал мертв ли он или полностью затерялся в лесу; и поэтому не хотел двигаться ни вперед, ни назад.
Полный застой; поток времени, текущий через дом, и каждый день одно и то же: еда, умывание, чтение; без направления, без цели.
Подарки брата — зайцы, инициалы — вызвали во мне что-то вроде паники. Только ранней весной я рискнул подойти к опушке леса и позвать Кристиана.
И лесная страна отозвалась! Гости из нее дважды посетили меня, что сильно повлияло на меня в последующие месяцы. Первый раз это случилось где-то в середине марта. Тогда мне показалось, что второй визит был значительно важнее, однако постепенно возросло и значение первого. Но в те холодные ветреные сумерки середины марта я посчитал загадочный визит чисто случайным, порывом холодного воздуха в теплый день.
Тот день я провел в Глостере, главным образом в банке, все еще управлявшем делами отца. Несколько очень трудных часов: все бумаги были на имя Кристиана, и никаких доказательств того, что брат согласился передать мне управление делами. Я вновь и вновь доказывал, что Кристиан затерялся в далеких лесах; меня вежливо слушали, но не понимали, или не хотели понять. Все таки они согласились оплатить некоторые неотложные счета, но моим финансам грозил полный крах, и без доступа к отцовскому счету мне опять пришлось бы пойти учиться. Когда-то я искал честной работы. Но не сейчас. Прошлое подчинило меня себе, и я хотел только самому управлять собственной жизнью.
Автобус опоздал, а потом мы медленно тряслись по Херефордширу, постоянно останавливаясь и пропуская стада овец, идущие по дороге. Только далеко после полудня я спустился с автобуса, сел на велосипед и проехал несколько миль от остановки до Оак Лоджа.
Дом встретил меня пронизывающим холодом. Я натянул толстый шетландский джемпер (* Шетландкие острова — острова к северо-востоку от Шотландии, известные, в частности, огромными отарами овец), и стал выгребать из камина оставшуюся со вчера золу. Дыхание замерзало на лету, я весь дрожал и только тут сообразил, что в середине марта не бывает таких сильных холодов. В комнате никого не было; через неплотно занавешенные окна виднелся сад, коричневые и зеленые пятна, медленно погружавшиеся в надвигавшиеся сумерки. Я зажег свет, обнял себя руками за плечи и быстро прошелся по дому.
Теперь сомнений не осталось. Холод, он был неестественным. По обе стороны дома лед, наросший изнутри, покрывал окна. Я поскреб его ногтем, и через отверстие посмотрел на задний двор.
На лес.
Там что-то двигалось, что-то смутное и непонятное, чем-то похожее на пред-мифаго, хотя они, по-прежнему появлявшиеся на периферии зрения, давно перестали беспокоить меня. Далекое движение в лесу походило скорее на рябь, текущую среди деревьев и подлеска, как будто на заросших чертополохом полях, отделявших линию деревьев от края сада, появились быстро движущиеся тени.
Что-то там было, невидимое. Оно глядело на меня, и медленно приближалось к дому.
Не зная, что делать, и, в ужасе, вообразив, что Урскумуг вернулся на опушку и ищет меня, я схватил тяжелое копье с кремниевым наконечником, которое сделал в декабре. Грубый и примитивный способ защиты, но все лучше, чем бесполезное ружье. И как еще можно защититься от сверхпримитивных существ?
Скатившись по ступенькам, я почувствовал струю теплого воздуха на замерзших щеках, легкое прикосновение, как будто поблизости кто-то выдохнул. Тень, казалось, заколебалась надо мной, но быстро исчезла.
До кабинета навязчивая аура не добралась, возможно не способная состязаться с могучим остатком интеллекта отца, его призраком. Через французское стекло я внимательно разглядывал лесную страну, скребя по замерзшему стеклу; я видел то, что видел отец, испуганный и любопытный, навсегда завороженный загадочным событиями, происходившими за пределами досягаемости человека.
И я видел, как тени бросались к изгороди. Они сочились из страны леса, завивались и прыгали, серые призрачные силуэты, исчезавшие так же быстро, как и появлявшиеся, похожие на языки серого дыма. От деревьев и обратно к деревьям, рыская, ползя и стелясь по земле.
Один из завитков преодолел изгородь и потянулся к французским окнам, и я испуганно отшатнулся назад, когда на меня снаружи уставилось лицо, к счастью быстро исчезнувшее. Сердце застучало как сумасшедшее, и я выронил копье. Потянувшим за ним, я услышал, как что-то с силой ударилось во французское окно. Дверь сарая с грохотом хлопнула, испуганные куры от ужаса закудахтали.
Однако я мог думать только об этом лице. Очень странное: человеческое, однако с некоторыми чертами, которые я бы назвал эльфийскими: раскосые глаза, полыхающим красным усмехающийся рот; ни носа ни ушей; на щеки падает копна то ли шерсти, то ли остроконечных волос.
Озорное, злобное, веселое, пугающее…
Внезапно свет погас, ландшафт стал серым и мглистым; деревья завернулись в сверхъестественный туман, через который, со стороны говорливого ручья, пробивался жуткий свет.
Любопытство пересилило страх. Я открыл окна, вышел в сад и медленно пошел сквозь темноту к воротам. На западе, по направлению к Гримли, горизонт сиял. Я отчетливо видел силуэты фермерских домов, рощи и волнистые холмы. И на востоке, по направлению к особняку, тоже все было чисто. Только над лесом — и над Оак Лоджем! — колебалась угольно-черная пелена тьмы.
Появились элементали; поднимаясь от земли они кружились вокруг, трепетали надо мной и прикасались к коже, странно и громко смеясь. Я крутился, пытаясь обнаружить какую-нибудь рациональную форму в воздушных силуэтах и замечая лицо, ладонь или длинный изогнутый палец; изредка ко мне тянулся коготь, принадлежащий костистой лапе, но всегда отдергивался, не прикасаясь к коже. Видел я и женские силуэты, гибкие и чувственные. Но, главным образом, гримасничающие лица, скорее эльфийские, чем человеческие: растрепанные, летящие волосы, сверкающие глаза, рты, разинутые в безмолвном крике. Мифаго? У меня не было времени на вопросы. Я чувствовал, как невидимые пальцы касаются моих волос, гладят кожу, тыкают в спину, щекочут под ушами. Тишину серых сумерек прерывали резкие взрывы воздушного смеха или странные крики ночных птиц с широкими крыльями и человеческими лицами, кружившими надо мной.
