Роберт Шмидт - Метро 2033: Бездна
— Это все меняет, — шепнул распереживавшийся Помнящий, осушив бутылку до дна — с молчаливого согласия приятеля, — Утром я потребую нового созыва справедливых…
— Это ничего не изменит, — мрачный тон кузнеца моментально остудил его запал.
В школе снова сделалось тихо. Учитель использовал короткий перерыв в разговоре, чтобы снова проверить ситуацию снаружи. На этот раз он не был настолько уж уверен, действительно ли ровна и неподвижна тень на углу, как еще минуту назад. Или ему передалось конспирологическое настроение, усиленное воздействием настоящей водки, или же таинственный наблюдатель вернулся и вновь присматривал за ними. С такого расстояния, однако, он не сумел бы услышать, о чем они разговаривают.
— Что ты плетешь? — прошипел он, поворачиваясь к кузнецу.
— Я знаю, что ты считаешь альбиноса дураком, но поверь мне, на этот раз ты играешь не только против него, — кузнец поднял ладонь, не дав соседу запротестовать. — Позволь мне закончить. Я не знаю всех подробностей, поскольку Белый с самого начала держит важнейшие из карт за пазухой, но знаю одно: за всем этим должен стоять кто-то куда более умный, чем наше Солнце Стоков…
— Если это так, то завтра мы перечеркнем планы его доверителей, если такие есть. Расскажешь собранию о своих выводах. У нас есть железное доказательство, что Белый соврал всем — причем, несмотря на принесенную клятву. Раскрытие правды дисквалифицирует его как вождя анклава. Люди…
— Ты меня не слушаешь, дружище, — бесцеремонно прервал его Станнис. — Будь все настолько просто, я бы сам заявился к судье сразу после возвращения с поверхности. Но вся проблема в том… — он сделал короткую паузу, — что наш таинственный противник подумал обо всем. Прежде чем я закончил проверять прутья, на улице появилась команда Тавота. А потом ловушку разобрали. На моих глазах, поскольку наш любезный механик уверял, что во время несчастного случая серьезно повредились шестеренки. Понимаешь?
Учитель покачал головой, хотя все прекрасно понял. Теперь никто не сумеет доказать, что шестеренки не опустились под тяжестью напавшей твари. Утром же будут смонтированы новые механизмы, а обвиненный во лжи Белый покажет справедливым всего лишь кучу сломанных шестерен, доказав: Ловкачка оказалась ниже, чем должна, не перед столкновением с шариком, но — после.
— Понимаю, — прошептал он раздраженно.
— Я знаю, что это вероломный обман, поскольку я успел сам осмотреть оба механизма. Они действовали корректно, но потом появился Тавот и с улыбкой заявил, что шестерни после случившегося с Ловкачкой треснули и что если их продолжить применять — могут рассыпаться в пыль. Если бы это было правдой… — ему можно было и не заканчивать.
Они снова замолчали. В туннеле снаружи царила тишина.
— Если так, — отозвался наконец Учитель, — то мне не остается ничего, кроме как решить дело по-своему.
Кивнул на разложенное оружие.
— Мы догадывались, что ты попытаешься его убить, — Станнис даже не обернулся. — Потому-то я и пришел к тебе, прежде чем ты сглупишь по-настоящему.
— Мы? — Помнящий насторожился. — Какие такие «мы»?
— Люди, которым не по вкусу то, что в последнее время творит Белый, — ответ был настолько же краток, как и загадочен.
— И почему я о вас ничего не знаю?
Кузнец тихонько засмеялся:
— Может потому, что мы до поры воспринимали тебя как одного из его присных?
Учитель задумчиво кивнул. У них было на это право. Он всегда оставался лояльным к Белому, как раньше и к его отцу, — пока сам не оказался на мушке.
— Что ж, теперь можешь спать спокойно. Завтра я уберу этого мерзавца.
— Я уже говорил тебе, дружище, дела это не решит.
— А мне кажется, решит. Все проблемы — и мои, и ваши. Лишимся правящего анклавом идиота, а его доверители, если такие существуют, утратят возможность влиять на нас и им придется отступить.
— Ты ошибаешься.
— Правда?
— Пока ты доберешься до альбиноса, тебе придется пробиваться сквозь его приспешников.
— Нож сквозь масло, — презрительно проворчал Помнящий.
— Теперь — это синоним чего-то недосягаемого, — издевательским тоном напомнил ему кузнец.
— Не лови меня на слове. Если будет такая нужда, я пробьюсь сквозь всех его присных.
— Даже через половину гвардии?
Учитель глянул на него исподлобья.
И правда, Белый удвоил свою охрану. И никуда не выйдет как минимум три ближайших дня, а потом… Взгляд Помнящего прошелся по спящему на постели Немому. Потом убийство будет лишь актом бессмысленной мести.
— А может… — сказал он куда менее уверенным голосом. — Я не говорю, что будет легко, но, по крайней мере, попытаюсь.
— Ага. Однако позволь задать тебе один вопрос. Ты знаешь, кто такие эти мальчишки?
— Как это — кто? Они — приспешники этого гада.
— Чистая правда. Грязи под ногтями у них — достаточно. Но я не о том.
— Не понимаю, о чем ты… — Помнящий утратил нить беседы.
— Серьезно? Ты, ученый человек, не понимаешь, что гвардейцы не на грядках растут? Это сыновья людей, которых ты прекрасно знал, братья наших друзей, приятели соседей. Отцы детей, которые через несколько лет попадут в эту школу. Кто из справедливых встанет на твою сторону, если ты убьешь хотя бы одного из них?
— Мне нет нужды убивать их, если уж это настолько тебе мешает.
Станнис покачал с недоверием головой.
— А ты сам себя хоть иногда слушаешь? Нападение на Белого — будет не ножом сквозь масло, если уж использовать твою довоенную риторику. И убьешь ты этих парней или только ранишь, не будет иметь ни малейшего значения. И в одном, и в другом случае появится у тебя немало врагов. Даже если удастся убрать альбиноса, ты не сумеешь спасти сына, а ведь в нем все дело.
Учитель смерил его ненавидящим взглядом.
— Другого выхода нет, — не сдавался он.
— Ты ошибаешься, дружище.
— Правда?
— Да.
Очередной взгляд наружу позволил Помнящему удостовериться, что в туннеле все еще никого нет.
— И что вы предлагаете? — спросил он.
Станнис глянул ему прямо в глаза. И там было видно колебание, словно он не знал, нужно ли произносить вслух то, что вертится у него на языке.
— Единственным разумным выходом мне кажется бегство, — проворчал он наконец.
— Бегство? — Помнящий вытаращил глаза. — Ты серьезно? Куда?
— В Башню.
То место имело немало названий. Башня, Мордор, Палец, Хер. Любой, кто выходил на поверхность, видел маячивший вдали скелет гигантского небоскреба. Самая высокая постройка Вроцлава некогда была туристической достопримечательностью, доказательством богатства и гордыни человека. Потом, в первые годы после Атаки, она сделалась символом возможного возрождения — это оттуда, из Купеческой Республики, отправлялись в город многочисленные караваны, доставляющие в дальние и сильнее прочих пострадавшие районы необходимое оборудование и товары. Надежда, поддерживаемая в изолированных анклавах, из-за мифа Башни не умирала, даже когда купцы окончательно проиграли столкновение с постъядерной реальностью и отказались от опасных странствий на другой конец города. Огонь, каждую ночь зажигаемый на вершине небоскреба, давал людям, обитающим в анклавах, отрезанным от богатого юга, знак, что непрестанная борьба за выживание пока имеет смысл, поскольку все еще может наступить тот день, когда человек перехватит инициативу и отобьет поверхность для себя. И понадобилось несколько лет, чтобы и самые безумные уяснили, в конце концов, что этот слабый огонек над горизонтом — не что иное, как обычный мираж. Добраться туда было невозможно, в чем убедились десятки смельчаков, предпринимавших отчаянные попытки прорваться на юг. Любая дорога, которую они выбирали, вели к верной гибели.
Учитель знал об этом лучше прочих, поскольку это он выслушивал первые рапорты возвращающихся недобитков и это он записывал потом их свидетельства в хронику как предостережение. И именно это знание позволяло ему теперь оценить предложение кузнеца.
— Ты всерьез? — спросил он, не скрывая иронии.
Кузнец кивнул. Не казалось, что он шутит.
— Погоди, у меня идея получше, — обронил Учитель, вскакивая с пола. — Я дам тебе мое мачете. Оно острее когтей молодого пиляка, — двинулся в сторону одеяла, где разложил оружие.
Станнис развернулся вместе со стулом.
— И что мне с ним сделать? — спросил, крепко обеспокоенный иррациональным, как ему казалось, поведением Помнящего.
— Да все просто: убьешь меня, а потом Немого, — спокойно пояснил Учитель, склоняясь над арсеналом.
— Ты охренел, что ли? — простонал кузнец.
— Я? — Помнящий выпрямился, взвешивая оружие в руке. — Скорее ты, брат. Приходишь ко мне, разыгрываешь этот… этот… спектакль, а потом говоришь, как ни в чем не бывало: ты должен идти в Башню, — он вернулся к неподвижно сидящему Станнису и наклонился так низко, что чуть не уткнулся в него носом. — В Башню?! Знаешь, человече, где мы сейчас находимся? — процедил он, а когда кузнец кивнул, добавил быстро: — Похоже, ты и малейшего понятия не имеешь, но не бойся, сейчас я все тебе поясню. Ты задумывался когда-нибудь, отчего все вокруг так воняет? Да потому, что сидим мы в самом глубоком уголке жопы этого медленно разлагающегося города. Да, брат. На самом ее дне. А ты хочешь послать меня на прогулку. И куда? В продуваемый ядерным дыханием железобетонный хер, — он хрипло засмеялся, — Скажу честно, я предпочел бы помереть здесь, а не подыхать неделями в не обозначенных на картах зарослях сарлака или загибаться от голода в каком-нибудь забытом Богом и людьми лабиринте труб, из которого нет выхода. На, — он протянул Станнису мачете. — Ты сильный, прикончишь меня одним ударом. Бей вот сюда, — встал на колени, указывая на шею. — Обещаю, что сопротивляться я не стану. А парня приколешь во сне. Если постараешься, он и вообще ничего не почувствует.
