Михаил Ланцов - Русский медведь. Цесаревич
— А что он должен узнать? Имя того, кто организовал это нападение?
— Очень на то надеюсь, — задумчиво покачал головой телеграфист. — А то ведь так и будут гадить…
Спустя три часа, там жеПетр въезжал в опорный форт королем, несмотря на то, что уже был венчан на царство. Бандитское гнездо перебито и выжжено. Поймано два мутных «кадра», что поведали много интересного… перед смертью, дабы не смущать супостатов своих слишком опасными пленными. Ведь место стоянки их кто‑то снабжал, а значит вскорости узнают о полном разгроме.
— Государь! — Буквально в воротах его встречала делегация всех местных служащих и постояльцев во главе с трактирщиком, который оказался самым расторопным в сложившейся ситуации. — Всем фортом благодарим вас за спасение! Вечно молиться за ваше здравие будем! Если бы не вы…
— Полно! — Прервал его слова Петр Алексеевич. — Мы с дороги. Устали. Пригляди, чтобы разместили всех нормально.
— Так больше сотни… — ахнул трактирщик. — Где же я всех размещу? У меня столько и спальных мест нет.
— Это не проблема. Палатки поставим. Обеспечь водные процедуры да за лошадьми пригляди.
— Все будет исполнено, Государь! — Истово закивал головой трактирщик. — Проходите. Пожалуйста, проходите.
Пока царь и его ближнее окружение размещались на постоялом дворе, Дэвид наблюдал за пехотной ротой, что готовилась к ночевке.
Споро доставались палатки из багажных отделений фургонов–транспортеров и умело да слажено ставились. Благо, что для этого все необходимое имелось с собой, да не простое, а с толком сделанное. И опорные столбы, и металлические колья с крючками и многое другое. Так что, уже спустя четверть часа рота не только аккуратно «припарковала» свои транспортеры вдоль стены, чтобы никому не мешать, и сдала лошадей в местную конюшню для ухода, но и поставила опрятный палаточный лагерь, развернутый чуть ли не по линейке.
Дэвид стоял и в полном удивлении смотрел на все это.
— Что, друг, поражен? — Спросил с довольным видом Фома.
— Совершенно непривычно, — кивнул шотландец. — Ребенком я видел Гражданскую войну и войска как короля Карла I, так и парламента. Разные. И спешно собранные, и профессиональных наемников. Но такого еще ни разу не встречалось. Все так слажено…
— Это еще что, — усмехнулся Фома. — Сейчас капитан распределит наряды да дежурства, и рота приступит к ужину. Вон, смотри, первое отделение пошло.
— Да–а–а… уж… — со вздохом произнес Дэвид, смотря за тем, как каждый солдат достает из поясного чехла странной формы небольшой котелок с крышкой и идет к странной повозке с железной печкой и парой котлов. — Не армия, а одно сплошное удивление…
— Это вы еще не видели батальонные или полковые маневры, — со знанием дела отметил Фома. — Такого порядка да слаженности нигде больше не увидеть.
— Кстати, я перед тем, как ехать сюда, пообщался с обывателями из Немецкой слободы. Они все как один говорят, что войска Петра совершенно не похожи на те, какими командует Голицын. Отчего так?
— Так‑то дело не хитро, — усмехнулся Фома. — Петр Алексеевич все сам выдумывает, а Василий Васильевич только на иноземное равняется. А в каком виде оно до нас доходит? Правильно, перетоптанное, да с отставанием. И если во Франции тридцать–сорок лет назад все было налажено по уму и вполне на достойном уровне, то у Василия сейчас выходит вкривь да вкось и с сильным отставанием. Государь про то не раз говорил, да на примерах разбирал, дескать, подражать лучшим образцам глупо, на них нужно учиться и делать свое, да не по образцу, а внося все возможные улучшения да правки с замечаниями. И тот, кто лишь подражает, всегда отстает от того, кто сам выковывает собственное будущее.
— Оу… — удивился Дэвид. — Но ведь Петру Алексеевичу всего пятнадцать лет. Откуда он такое мог измыслить или узнать? Может его научил кто?
— Ходят слухи, что лет пять назад, его посещал сам апостол Петр — его небесный покровитель. Вон он его уму–разуму и научил. Но о том Государю не сказывайте. Не любит он этот вопрос обсуждать. Злится. Поговаривают, что сразу после того, у него долгий разговор с патриархом был. Вымучил он его невероятно. С тех пор старается пересекать такие речи.
— А что патриарх? — Заинтересованно спросил шотландец. — Неужели просто ушел и оставил все в покое? Наши бы клирики не отстали бы.
— Никто не знает, о чем они там говорили, да только с тех пор Владыко сидит тише воды и ниже травы, стараясь с Петром Алексеевичем не ругаться. Но и не помогает особенно. Хотя на дорогу денег дал, после того, как узнал, что ее от Москвы до Троицкого монастыря поведут, да не просто для богомолья, а и дело собираются там поставить — мануфактуру лесопильную под прикрытием монахов да с отчислением им небольшой доли. Оживился сразу.
— Что же там за лесопильная мануфактура, что монахи так оживились?
— Петр Алексеевич выдумал махину такую, чтобы за один проход бревно на доски разбирало. И сушильный сарай толком устроил, да не простой, а с подогревом. Так что, уже второй год пошел, как лучшие доски и брусья во всей России там делают, причем очень много. Монастырь, что первоначально кривил нос от отступления им половины единого процента, ныне доволен и не ропщет. Ведь весьма немало досок и брусков выходит. Да и сам Государь на той мануфактуре денег заработал изрядно. Поменьше, чем на тканях, но для потех его вполне хватает.
— Потех? — Удивленно переспросил Дэвид. — Отчего же так? По мне дела весьма дельные и разумные.
— Так он сам так просит. И нас именовать себя не иначе как потешными. В шутку. А пошутить он любит. Иной раз такое скажет, что стоишь и не знаешь, что делать, то ли смеяться, то ли с постной мордой нос воротить, дескать, как можно такое сказывать. Язык у него уж больно точен и остер, коли ему надобно. В самую суть бьет, промеж прикрас и условностей. Впрочем, заболтались мы. Пойдемте в дом. Скоро Петр Алексеевич приведет себя в порядок с дороги, да сам в зал спустится. Вот и познакомитесь. Негоже о человеке только по слухам мнение складывать, когда он вот, рядом стоит.
Спустя полчаса. Главный зал постоялого двораПетр спустился в зал, где помимо его офицеров, свободных от вахты, находились постояльцы и обыватели этого опорного форта, что имел массу функциональных назначений. Тут была и таверна с внушительного размера постоялым двором. И телеграфная вышка, высотой сорок метров, позволяющая с помощью ацетиленового фонаря с подвижными шторками, напоминающего некий ратьер, передавать сообщения вдоль дороги между точками, удаленными друг от друга на двадцать километров. Кроме того, здесь же находился магазин типа универмаг, занимающийся, также скупкой разного от жителей округи, травмпункт, конюшня почтовой службы, склады, баня, напорная башня с водой и почтовое отделение. Суммарно — около сорока сотрудников. Ну и до десятка постояльцев.
— Ваше Величество! — Поклонился, отмахнув треуголкой, рыжеволосый крепыш в годах, одетый в довольно скромное, но крепкое и опрятное платье. Да и вообще — выглядящий пусть и не очень состоятельным, но чтящим чистоту и порядок человеком, что не могло не радовать.
Петр вежливо кивнул в ответ.
— Проездом? — Осведомился у него царь на чистом английском языке с явными интонациями Лондонских аристократических традиций в произношении, что подивило Дэвида — «Откуда в Немецкой слободе лондонские аристократы?»
— Да, Ваше Величество. Еду к Плещееву озеру.
— По приглашению?
— Так, — ответил Дэвид чуть настороженно, но все же твердо смотря в глаза необычному царю Московитов.
— Как зовут?
— Дэвид, Дэвид Росс, Ваше Величество.
— Что умеешь?
— Корабельный плотник. Работал на Чатемской верфи последние двадцать лет. Имел честь, строить большой корабль первого ранга «Британия»[19] о ста пушках. На тот момент — самый мощный корабль Королевского флота.
— Дельный навык, — согласился царь. — Чего из Англии уехал? Или там добрые корабелы не нужны?
— Ваше Величество, — вперед замявшегося мужчины выступила достаточно миниатюрная, стройная девушка с пронзительно голубыми глазами и густыми кудряшками насыщенного рыжего цвета. — Отцу неловко о таком говорить.
— Анна! — Остановил ее Дэвид. — Я сам. Ваше Величество, моя жена и оба сына умерли. А я уже не молод и в полную силу работать на верфи не могу. Я всего лишь плотник, пусть и опытный да имевший под своей рукой подмастерьев. Денег на безбедную жизнь скопить не удалось, а что было — болезнь унесла. Вот я и рискнул. Здесь же, по слухам, я смогу не столько сам махать топором, сколько учить молодежь этому делу. А в Англии кому я нужен стану после того, как рука твердость да силу потеряет? Голодать с дочерью будем.
