Михаил Михеев - Выход есть всегда
Российская империя. 1913 год. Балтийское море.
Адмирал Эссен задумчиво смотрел на свинцовую воду, которую легко вспарывал острый нос его флагмана. Сейчас, когда «Рюрик» держал всего десять узлов, он даже практически не образовывал бурун. Он вообще был хорош, самый современный, исключая разве что «Новик», корабль Балтийского флота и один из сильнейших крейсеров мира. И, наверное, один из последних. Во всяком случае, для Российского флота подобных больше не строили.
Адмирал поморщился. Все‑таки Эбергард, конечно, молодец, но он мыслит категориями прошлого. Да, он хорошо придумал с мобильной базой, но — толку‑то? Сейчас в океанских просторах будут править бал совсем иные корабли, с другой скоростью, защитой и огневой мощью. Эти корабли будут опираться на стационарные базы, которые имеются у одной–единственной страны мира, по счастью, союзника, хотя в искренность жителей туманного Альбиона фон Эссен не верил никогда. У всех остальных — так, профанация, даже у немцев. Впрочем, это уже их проблемы. А вот отсутствие подобных кораблей у России ставит на океанских походах крест, большие крейсера англичан догонят и уничтожат даже «Рюрика». Он, конечно, тоже не легкая добыча, но все же британские корабли обладают более чем двойным преимуществом в весе бортового залпа. Так что не легкая, способная больно огрызнуться, но все равно добыча. В случае же конфликта с немцами дальние рейды и вовсе не потребуются. Хотя, с другой стороны, будет и у России большой флот, так что опыт, возможно, окажется нелишним. Тем более, раз Андрей Августович все организовал, то почему бы и не пойти ему навстречу.
Вообще же, состояние флота вызывало у адмирала опасение. Несмотря на далекие шведские корни и приставку «фон» к своей фамилии, Николай Оттович был русским, наверное, более, чем многие гордящиеся чистотой крови и выводящие родословную от самого Рюрика. И свое право быть русским он доказал в бою, тогда как многие представители старых родов пили шампанское в модных салонах. И, соответственно, как патриота России вообще и флота в частности, его не могло радовать состояние, в котором он пребывал. По сути, сбалансированного флота у России не было до войны с Японией, не было его и сейчас. Даже медленно строящиеся дредноуты не могли изменить ситуацию — уже сейчас Эссен видел их недостатки. Эти корабли получатся достойными соперниками первых британских дредноутов, но у англичан на подходе уже третье поколение, а в России никак не могут достроить первое…
Усилием воли подавив раздражение, адмирал заставил себя переключить внимание на совершающий неторопливые эволюции транспорт. Большой, почти не уступающий размерами флагману, он был по сравнению с боевым кораблем неповоротлив, однако командовал им, похоже, мастер своего дела. Во всяком случае, на сближение он шел уверенно. Эссен поднес к глазам бинокль — ну да, вон и сам Эбергард, стоит на мостике, лично решил контролировать. Надо сказать, это и неплохо, во всяком случае, опыт взаимодействия между кораблями разных флотов надо развивать. И так будто в разных странах живут, скоро друг друга перестанут понимать. Мысли вновь свернули к прошлой войне, когда из‑за несогласованности действий и просто недопонимания между командирами кораблей имелась масса проблем. Например, когда собственный транспорт со снарядами не пустили в порт, и в результате бесценный груз достался в руки врага. Нет, Эбергард прав, совместные учения проводить надо.
Между тем, транспорт уравнял скорости и медленно, буквально по дюйму, начал сближаться с крейсером. Моряки «Рюрика» сноровисто вывалили за борт плетеные маты, но от взгляда Эссена не укрылось, что на «Херсоне» с этим справились быстрее. Впрочем, им не привыкать, ходили по всему миру, швартовались во всех портах, во всяком случае, часть из них — палубные матросы, похоже, остались гражданскими.
А вот изменения на палубе видны были невооруженным взглядом, и даже если бы Эссен не видел транспорт раньше, он легко бы их увидел. В самом деле, восемь орудий гражданскому кораблю явно лишние, конструкцией не предусмотренные. Их Эбергард привез с собой, в трюме корабля — будь они установлены в Севастополе, турки бы не пропустили корабль. Однако здесь орудия установили в течение двух суток — похоже, эту операцию черноморцы отработали заранее, и палубы подкрепили заранее, еще дома. Эссен усмехнулся — он‑то думал, орудий будет максимум четыре, но Эбергард ухитрился установить их вдвое больше, по две на носу и на корме, линейно–возвышенно, как башни на новых британских и немецких дредноутах, и по две на каждый борт. Бортовой залп таким образом довели до шести орудий калибром сто двадцать миллиметров, таких же, как противоминная артиллерия на самом «Рюрике». Максимальная унификация… Да еще и укрыли орудия за броневыми щитами. И транспорт явно перегружен, вон как низко сидит. Такое впечатление, Андрей Августович и впрямь воевать собрался.
Эссену все это не очень нравилось, он вообще не любил того, что не мог понять, но давать задний ход уже не было смысла. Корабли сблизились и мягко–мягко соприкоснулись бортами. «Рюрик» нвисал над «Херсоном», однако не слишком сильно, матросы начали ловко перебрасывать трапы, заготовленные, очевидно, еще на Черном море. Похоже, там они операцию по такого рода швартовке проводили не раз и не два, все было отработано до мелочей. Кстати, и людей на «Херсоне» было много, хотя это как раз нормально.
Адмирал усмехнулся. Даже если идея с кораблем–базой окажется неудачной, вторая часть учений, на его взгляд, куда важнее. Совместная отработка высадки десанта, при которой важны слаженные действия армии и флота. Необходимость подобной слаженности доказал еще великий Ушаков, небольшими силами поставивший под контроль и Черное, и Средиземное моря. Тогда и британцы предпочитали не рисковать и не связываться с русскими, и турки боялись лишний раз открыть рот. О французах, раз за разом крепко битых, и говорить нечего, не то что сейчас. И если флот не хочет всю войну отсиживаться в портах, такие учения нужны. Да и, в принципе, затея с плавучей базой, возможно, себя оправдает, только нужны будут для нее корабли специальной постройки, а не на скорую руку переделанные транспорты.
Задумавшись, Николай Оттович упустил момент, когда Эбергард поднялся на борт его корабля. Глядя на сухощавую фигуру черноморского адмирала, он мимолетом подумал, что не зря те места считаются курортом. Вон как помолодел — сейчас ему не дать больше сорока, и двигается легко. Эссен даже немного позавидовал ему. Эбергард ведь родился на четыре года раньше него, а выглядит даже моложе Бахирева. А ведь командира «Рюрика» никто не посмел бы назвать стариком. Бодрый, подтянутый, как и положено настоящему казаку, гроза всех женщин Петербурга. Но, тем не менее, Эбергард и впрямь выглядел моложе любого из них. И по трапу не поднялся степенно, как положено пятидесяти шестилетнему адмиралу, а едва не взлетел, что больше пристало только закончившему кадетский корпус мичману. Разве что не улыбался, а был необычно серьезен.
— Ну, здравствуйте, Андрей Августович, — дежурно улыбнулся Эссен. Все же особо теплых чувств к Эбергарду он не чувствовал.
— Здравствуйте, Николай Оттович. Ну что, приступим…
Договорить он не успел. Огромный корабль вздрогнул, как будто его ударили исполинской кувалдой. Зазвенела, как натянутая струна, толстая бронированная палуба, с воплем покатился по ней не удержавшийся на ногах матрос. Кто‑то взвыл диким голосом, Крейсер тяжело качнулся, и Эссен сумел удержаться на ногах, только схватившись за поручни. И тут он увидел Эбергарда.
Черноморский адмирал стоял, широко расставив ноги, и лицо его было… Странное такое лицо, сосредоточенное и злое, как будто происходящее не было для него чем‑то неожиданным. А может, виной тому был неяркий серовато–зеленый свет, льющийся, казалось, отовсюду. Эссен поднял голову и почувствовал самый настоящий страх.
Страх был ему знаком, как и любому нормальному человеку, однако это чувство имеет много ипостасей. Тот, который адмирал Эссен испытывал доселе, был совсем иным. Вой снарядов, сотрясающийся от их ударов корабль, звон осыпающихся на палубу осколков, недавно злых и смертоносных, а теперь просто кусков горячего и противно воняющего металла… Этот страх заставлял сердце биться чаще, гоня по жилам кровь и позволяя мозгу работать холодно и четко. И другой, дикий, высасывающий душу, тоскливый страх, когда поворачивала назад уже прорвавшаяся из артурской ловушки эскадра, когда тонул его корабль, когда сам он, вместе с экипажем и другими участниками обороны крепости, попал в японский плен. Эссен никогда и никому не признался бы в этом, но глупо врать самому себе.
Однако такого, как сейчас, Николай Оттович фон Эссен никогда не испытывал, и было от чего. Над кораблями кок будто опустился гигантский купол, от которого и исходило то самое сияние, переплетенное всполохами фиолетово–красных молний, столь огромных и частых, что непонятно было, то ли их много, то ли она одна такая, бьющая в никуда и не желающая останавливаться. Однако это были еще цветочки. Невероятно, но море тоже начало выгибаться, те участки, которые соприкасались с куполом, поднимались вверх, ему навстречу, а центр, в котором находились корабли, напротив, проваливался вниз, и создавалось впечатление, что люди находятся в центре огромной сферы. Непонятно почему, но Эссен понял: сфера вращается, причем столь быстро, что это невозможно заметить глазом, и все же это было именно так. И корабли, повинуясь этому движению, тоже начали медленно–медленно разворачиваться, страшно было даже представить, какие силы способны на такое. А потом она начала сжиматься, и как раз в тот момент он почувствовал тот самый приступ животного, панического ужаса. Наверное, именно так чувствует себя мышь, попавшая в мышеловку, на которую медленно опускается грубый крестьянский лапоть. Дикий, парализующий от осознания собственного бессилия страх… А потом была яркая, режущая, кажется, не глаза, а сам мозг вспышка, дикая боль, и сознание милосердно покинуло его.
