Барин-Шабарин 5 (СИ) - Старый Денис

— Вы сошли с ума! Вы будете пытать? Нет, это невозможно! — усмехнулся англичанин.

Ох уж эта вера в то, что русский будет до конца беречь свою честь и никаким образом не замарает себя кровью или пытками. При этом якобы цивилизованные англичане, не преминут апеллировать к русскому достоинству. Вот только я несколько из иного теста слеплен.

Отойдя в сторонку, достав из сумки душистые пирожки, я устроился поудобнее и принялся за еду. Управляющая севастопольским домом моего тестя чудо как хорошо умела готовить пирожки.

Я не обращал внимания на крики — сперва это были возмущения, после истинной боли. Для меня война уже началась. И проявлять жалость к своим врагам — это не воевать, это лишь играть в войну. Не допущу того унижения Российской империи, которое она испытала в ходе Крымской войны, а после и от её последствий.

Да, нет худа без добра. Крымская война послужила катализатором мощнейших реформ в Российской империи. Вот только я почти уверен, что если бы Николай Павлович не потерял своё здоровье во время этой войны, то он бы, пусть на склоне лет, обязательно отменил бы крепостное право. Ведь во многом те реформы, которые проводились Николаем Первым, можно считать предтечей к отмене крепостного права в России. Отменим. Победим и отменим.

А что до остальных реформ, так я против резкой демократизации судебных процессов, земства, опять же… Они необязательны. Вот военную реформу проводить нужно, а остальное — постепенно и крайне умеренно.

— Так что же? Вы готовы отвечать на мои вопросы? — спросил я англичанина.

— Вы зверь! — разбитыми в кровь губами сказал шпион.

— Продолжайте, враг нашего Отечества, ещё не готов говорить, — бросил я за спину, но англичанин поспешил заверить нервным ломким голосом, что к разговору готов.

Ничего совершенно нового я не узнал. Слова шпиона могли бы показаться полным откровением для тех, кто не знает, что грядёт большая война, где Россия в одиночку будет воевать с половиной Европы, а ещё и с Османской империей. Но важно было то, что теперь слова англичанина протоколировали сразу два писаря, отвечающие за внутреннюю документацию в моём полку. Так что, если представится такая возможность, я покажу эти записи какому-нибудь адекватному человеку, ответственному за некие решения в Российской империи. А кому же? Было бы неплохо сделать это на аудиенции у императора.

Ведь пора бы ей и случиться. Я уже начинаю удивляться, почему меня всё ещё не заметили на самом верху. За четыре года Екатеринославская губерния сделала такой мощный рывок в своём экономическом и промышленном развитии, что, как минимум, губернатора Андрей Яковлевича Фабра должны были уже обласкать в Петербурге. Там же должно было и прозвучать моё имя. Но ни меня, ни губернатора за последние четыре года ни разу не вызывали в Петербург. Даже обидно…

— Контроль — и тело с камнем в воду! — сказал я, когда понял, что больше от английского шпиона узнать ничего не смогу.

— С остальными пленными поступить так же? — спросил Тарас.

— Да! — решительно ответил я.

Оставлять кого-то в живых и после предъявлять их русскому командованию я не собирался. Во-первых, чтобы не нарушать имеющихся на данный момент договорённостей с Англией, шпионов просто и незатейливо отпустят, да ещё извинятся. Во-вторых, именно меня тогда выставят виновным, а могут и «скормить» английским «друзьям». Даже если этого не произойдёт, то оставаться в умах русского общества тем самым дикарём, которых тут поминал этот джентльменчик, мне не хотелось. Может, история ещё и всплывет, но не сразу, а начнется война — и она многое спишет, а я, скорее, стану провидцем и первым воином той войны.

Но тут и другое. Никто не может безнаказанно покушаться на меня или моих родных.

— Собираемся, идём до Феодосии, после поворачиваем к Симферополю и направляемся в Черкасск, — сообщил я своим командирам общие планы.

Я намеревался посетить донских казаков. Чего именно я от них хочу, я знал, и это вряд ли получится, хотя попытаться должен. Мне хотелось взять хотя бы на несколько месяцев на обучение пластунов. Уверен, что кое-что я им мог бы подсказать в преддверии большой войны. Отношение к пластунам в российской армии было всё ещё весьма скептическим. Русские офицеры просто не верили в то, что подлыми методами можно добиться намного лучшего результата в войне, чем без них. В то же время, из того, что я читал о Крымской войне, пластунов стали выискивать среди всех казаков, не только донцов. Именно они немало попортили нервов французам и англичанам, порой заставляя их крайне осмотрительно вести себя на территории Российской империи.

Мой полк, в основном, заточен именно под такую работу: диверсии, засады, отстрел высокопоставленных офицеров вражеской армии. Так что я хотел казачкам немного показать, чему научились мои бойцы. А также был готов подарить им некоторое количество новейшего вооружения, включая револьверы и штуцеры.

Переходы, как до Феодосии, так и до Севастополя, оказались крайне сложными. Обидно это признавать, но мы даже санитарными потерями лишились четырёх бойцов. В целом, для армии, когда в полку есть единичные потери, это даже успех. Но не для меня. Терять воинов на переходах из-за болезней я не хотел. А ведь всевозможные сегодня правила и законы санитарии и гигиены соблюдались в моём полку. Значит, даже этого было недостаточно, чтобы никого не терять.

На выезде с полуострова меня ждали.

— Вы статский советник Алексей Петрович Шабарин? — деловым тоном спрашивал меня фельдъегерь с императорским вензелем на сумке.

Я уже было подумал, что прибыли меня арестовывать, но не смогли найти в Севастополе, не догнали в Феодосии, а настигли только на Крымском перешейке.

— Да, это я. Чем вызван ваш интерес к моей персоне? — решительно спрашивал я.

— Вам пакет! — невозмутимым тоном сказал фельдъегерь, протягивая мне склеенную сургучом и печатью небольшую папку.

Я, чтобы не показывать возникшее некоторое волнение, медленно вскрыл печать. Внутри папки оказался только один лист бумаги.

— Тарас, мы едем в Петербург. Срочно. С собой берём только конных — и не больше сотни, остальные отправляются в Екатеринослав, — после того, как прочёл бумагу, уже весёлым голосом сказал я.

Я посмотрел на вензель под письмом. Неужели? Пусть не вовремя, а всё равно обнадёживает Давно уже хотел посмотреть на Петербург этого времени.

Глава 6

Петербург! Прекрасный город. Льют дожди, воет ветер, периодические наводнения, а как всё дорого! Разве же это не повод для того, чтобы радоваться приезду в столицу великой Российской империи? Нет, поводом будет нечто иное.

Петербург — это красота и величественность зданий и сооружений, это контраст, где встречаются многие культуры, но не для того, чтобы спорить или взаимоуничтожать друг друга, а чтобы мирно сосуществовать. Это центр принятия решений.

Сейчас Петербург и вовсе кажется столицей мира. Не было еще такого периода в истории России, чтобы так ярко и полно ощущалось величие православной цивилизации, оказавшейся достаточно гибкой, чтобы воспользоваться помощью в собственном становлении и от немцев, и от татар, литвинов и даже поляков. Если прислушаться, отовсюду можно услышать разный говор, диковинные акценты. Сколько из них во втором, третьем поколении стали уже русскими, даже православными? Много. Это и есть истинное величие, когда внутри одной цивилизации находится место и для представителей иных сообществ, но сила и дух русскости здесь и сейчас сильнее прочего.

Откуда же знать людям, особенно петербуржцам, что такое величие может рухнуть, что держава, не знавшая горечи поражений, окажется униженной? Сломается одна из опор государства, вера во всепобеждающую силу русской державы, русского духа, православного государя. Не это ли приведет к появлению народовольцев? Известно же, что стране, которой гордишься, прощаешь многое, чувствуешь себя причастным к победам и наслаждаешься ощущением быть частью великого Отечества. Ну а если нет…