Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

Та пушка, что отлили в «колдовской» форме, и правда оказалась что надо. После того как она остыла, её отправили на обработку — литники обрубить, почистить, а потом и канал сверлить. Обычно на этом этапе еще куча брака вылезала: дырки скрытые, поры, металл неоднородный — сверло уводило или ствол вообще трескался. Но наш «первенец» прошел и это испытание на удивление гладко. Мастер-сверловщик, Еремеич, старый ворчун, даже литейщиков похвалил — а это вообще событие века.

— Ишь ты, гладко идет нонеча, — пробурчал он, когда Захар пришел работу проверить. — Али чугун жиже разбавили? Чистый, аки слеза младенца, без каверн почти. Давно такого не видал.

Захар только хмыкнул в бороду, зыркнув в сторону Игната и меня — мы как раз неподалеку стояли. Он всё еще не врубался, в чем прикол, но результат ему, похоже, зашел. Еще бы, каждая нормальная пушка — это и ему плюс в карму, и начальство довольно, что план выполняется.

А через день на завод прикатил сам главный — приказчик Семен Артемьевич. Важный хрен в суконном кафтане, который рулил всем этим балаганом и отчитывался перед столицей за план. По цехам он шлялся редко, в основном в конторе своей сидел, но уж если заявлялся — жди либо взбучки, либо какой-то важной новости.

Прошелся он по литейке, скривился от дыма и вони, ткнул пальцем в пару готовых ядер, спросил у Захара, как там дела с заказом на мортиры. Захар отвечал бодро, пыжился, рвение изображал. Потом приказчик подошел к той самой нашей удачной пушке, которая уже стояла на лафете для проверки.

— А это что за диво? — спросил Семен Артемьевич, постукивая тростью по гладкому металлу. — Допрежь все больше корявые выходили, а этот — глянь-ка, чистый, без изъяна почитай. Али мастера нового прислали?

Захар замялся. Палиться с «колдовством» подмастерья не хотелось, но и приписывать себе чужой успех было стремно — вдруг спалят?

— Да нет, господин приказчик, мастера все те же, — промямлил он. — Просто… нонеча смесь формовочная удачная попалась… да и с плавкой подфартило…

— Подфартило, значит… — прищурился приказчик. Мужик он был тертый калач, понимал, что просто так «фартить» не начинает. — А я слыхал, у тебя тут умелец объявился, Петрухой кличут. Говорят, старинные секреты знает, как металл чистить да формы ладить. Не его ли это работа?

Захар совсем скис. Игнат рядом со мной замер, как суслик, боялся дышать. Все уставились на меня. Я стоял, опустив голову, изображая вселенское смирение и тупость.

— Да что вы, Семен Артемьевич! — зачастил Захар. — Какой из него умелец! Остолоп остолопом! Правда, болтал тут намедни про уголек в землю да прочую чепуху бабью… Может, Игнат, старый дурень, его и послушал, сыпанул чего в форму… Я ж не услежу за каждым!

— Так, значит, все-таки сыпанул? — в голосе приказчика зазвенел металл. — А результат, гляжу, есть? Пушка-то ладная вышла?

— Ладная, Семен Артемьевич, чего уж там… Чистая отливка, Еремеич хвалил при сверловке… — нехотя признал Захар.

— То-то же! — приказчик стукнул тростью об пол. — Значит, не чепуха это бабья, а дело! А ты, старый пень, — он повернулся к Игнату, — чего молчал? Почему сразу не доложил, что способ есть брак уменьшить? Государю пушки нужны, а вы тут секретничаете!

Игнат вжал голову в плечи и забормотал что-то невнятное про то, что боялся, да и Петруха неопытный… Приказчик его даже слушать не стал.

— Ты, — он снова ткнул в меня тростью, — Петруха, значит? Подойди сюда!

Я подошел, низко склонив голову.

— Говорят, знаешь секреты литейные? Откуда?

— Дык… старик один научил, Семен Артемьевич… Дед мой покойный, он тоже на заводе робил, сказывал, как допрежь делали… Я и запомнил кой-чего… — пробубнил я заготовленную легенду.

— Запомнил, значит… И молчал? — приказчик строго посмотрел мне в глаза. — Ладно. Раз способ твой пользу приносит, будешь его применять. Ты, Захар, пригляди за ним! Чтоб все формы отныне по его слову делали, с угольком этим вашим и прочим… непотребством, — он скривился, но продолжил, — Ежели браку меньше станет — тебе почет и премия. А ежели нет — шкуру спущу и с тебя, и с него! Понятно?

— Понятно, Семен Артемьевич, как не понять! Сделаем в лучшем виде! — заискивающе заверил Захар, хотя по его роже было видно, что вся эта ситуация ему как кость в горле.

— Вот и гляди! — приказчик еще раз окинул меня цепким взглядом, развернулся и зашагал к выходу.

Я остался стоять, чувствуя на себе взгляды всего цеха. Захар подошел, тяжело дыша.

— Ну, Петруха… Допрыгался… Теперь ежели хоть одна отливка в брак пойдет — пеняй на себя! Я с тебя живого не слезу! А теперь — марш работать! Хватит прохлаждаться!

Он развернулся и пошел к печам, а я поплелся к своему корыту с глиной. Успех? Ну да, вроде как. Мой метод заметили, приказали применять. Но какой ценой? Теперь я под двойным колпаком — Захара и приказчика. Любой косяк — и я крайний. А самое хреновое — слухи о моих «секретах» стопудово дойдут и до кузни. Я почти физически ощущал злобный, ревнивый взгляд Кузьмича, который, хотя и был далеко, но наверняка уже знал о моем «карьерном росте» в литейке. Спокойная жизнь, похоже, закончилась, толком и не начавшись.

Глава 5

Работа в литейке пошла по-другому. Теперь я был не просто Петруха-заморыш, а негласно — Петруха-«колдун», который знает «старинные секреты». Захар Пантелеич, старший мастер, скрипел зубами от злости, но приказ приказчика есть приказ — деваться некуда. Каждую новую партию формовочной земли теперь замешивали с моей «приправой» — толченым углем и сухим конским дерьмом. Игнат, мой бывший типа наставник, теперь смотрел на меня с каким-то опасливым почтением и делал всё, что я говорил, боясь пикнуть против.

И ведь реально, брака стало меньше. Отливки выходили чище, плотнее. Не идеал, конечно, далеко не идеал по моим меркам, но разница с тем, что было раньше, была видна всем. Ядер меньше шло в переплавку, да и пушки стали проходить сверловку без таких диких потерь, как прежде. Захар бесился, что я его как бы «подсидел», но против фактов не попрешь — план цех стал выполнять лучше, а это для начальства главное. Он даже орать на меня почти перестал, так, зыркнет злобно да пробурчит что-то под нос.

Только вот легче мне от этого не стало. Наоборот. Чувствовал себя как под микроскопом. Каждый шаг, каждое слово — всё разглядывали со всех сторон. Другие мастера литейки недобро косились, шушукались по углам. Пацаны постарше, особенно те, кто был с Митькой, которого я недавно «успокоил» в кузне, теперь смотрели с откровенной ненавистью — мало того, что силой чего-то добился, так еще и в «умельцы» вылез, начальству приглянулся. Я старался держаться в стороне, лишнего не трепаться, работу свою делать молча. Но напряг висел в воздухе цеха липкий, как эта формовочная глина.

А потом поползли слухи. Сначала тихо, по углам, потом всё громче. Что Петруха этот не так прост, что знает он больше, чем положено простому пацану. Что не иначе как нечистый ему помогает — откуда еще у сироты такие знания? Кто-то вспомнил, как я Митьку уделал одним тычком, кто-то — как бронзу «заговорил» деревяшкой, кто-то — про формы «с навозом», от которых металл чище выходит. Всё это обросло какими-то дикими домыслами, сплетнями, суеверным страхом. Народ стал меня сторониться, креститься при встрече украдкой. Даже Игнат, хотя и делал всё, что скажу, но в глаза смотреть перестал, всё больше в пол пялился.

Эта репутация «колдуна» была мне совершенно ни к чему. Одно дело — показать, что ты полезен, и совсем другое — прослыть чернокнижником. Во времена Петра с этим было строго. Могли и на дыбу отправить — выяснять, кто тебе там «секреты» нашептывает. Надо было как-то эту хрень развеять, показать, что я обычный парень, просто голова на плечах есть да память хорошая. Но как это сделать?

Развязка наступила быстрее, чем я думал. Как-то посреди дня, когда работа кипела — лили очередную партию ядер, — в цех завалился писарь из конторы, Ефимка, шустрый такой хмырь в чистом кафтане и с вечным пером за ухом. Прошмыгнул между формами, уворачиваясь от брызг, и подкатил прямо ко мне.