Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

Меня однако не покидало ощущение, что Иоанн нарочно отослал меня подальше, чтобы я не служил ему напоминанием о совершённой казни. С глаз долой — из сердца вон.

— Радуйся, дядька, дело для нас нашлось, — объявил я, распахивая дверь светлицы.

Леонтий широко улыбнулся, поднимаясь с лавки, на которой отлёживал бока.

— Какое? — спросил он.

— По-татарски разумеешь? — спросил я.

Он нахмурился.

— Ну… Лаяться могу, — сказал он.

— Плохо… Лаяться-то и я могу… — хмыкнул я. — В Казань едем.

— Ох, батюшки святы! — воскликнул он. — И зачем?

— А вот это тайна военная, — сказал я. — Никому её сказывать нельзя.

Дядька размашисто перекрестился, достал из-за шиворота крестик, поцеловал. Я ему доверял и так, но величину момента надо было обозначить.

— Татары бунт затевают, — сказал я.

— Что, опять? — нахмурился он.

— Вот нам велено выяснить, кто их на бунт супротив государя подбивает, — сказал я. — А дальше уже Воротынский, воевода тамошний, разберётся.

— Дело и впрямь важное, — хмыкнул Леонтий. — Да кто ж тебе чего скажет-то?

— Ну, смотря как спрашивать буду, — ухмыльнулся я. — И смотря у кого.

— Дай-то Бог… — пробормотал он.

— Заедем ещё в отцовскую вотчину, — сказал я. — Повидаться. И до Ветлуги, на поместье моё новое глянуть. Всё одно по дороге. Потом сюда к Пасхе вернуться надобно.

— Дело доброе, — кивнул он.

— Вот и всё, собираемся. Чего медлить-то? — улыбнулся я.

Нищему собраться — только подпоясаться. Но на сборы всё равно ушёл весь день и весь вечер, и Леонтию дважды пришлось сгонять на торжище, чтобы закупиться припасами в дорогу.

Зато следующим утром, морозным и ясным, мы выехали на восток. Каждый одвуконь, но мы всё равно не гнали во весь опор, пустили лошадей шагом. Времени пока хватало.

Поехали по дороге на Владимир, по широкому наезженному тракту. Мороз пощипывал лицо, на деревьях серебрился иней. Иногда нас обгоняли местные крестьяне на санях, пару раз мимо проскакали всадники, порой встречались пешие паломники, бредущие в сторону Троицкого монастыря.

Ни в монастыре, ни в Юрьеве-Польском, ни в самом Владимире задерживаться мы не стали, но и дальше к Нижнему Новгороду не поехали, свернули к отцовскому поместью. Добрались без приключений и каких-либо интересных встреч. Снова подъезжали нарочито медленно, чтобы нас увидели издалека и могли подготовиться к встрече.

Ворота поместья распахнулись, мы спешились, скинули шапки, перекрестились, завели коней внутрь, отдали поводья конюху. На крыльце нас встречали все, отец, мать и мой старший брат, которого я прежде не видел.

— А мы и не чаяли тебя так скоро увидеть! — воскликнул глава семейства, широко улыбаясь.

Нам поднесли испить с дороги, и мне пришлось осушить целую чарку вина, и встреча с родными плавно переросла в небольшой пир. Матушка снова расплакалась от переизбытка чувств, отец много улыбался и смеялся, брат посматривал свысока.

Разговоры вели обо всём и ни о чём одновременно, о серьёзных делах даже не упоминали. Я лишь обмолвился, что заехал к ним ненадолго и скоро отправлюсь дальше в дорогу. Но приняли нас со всем радушием.

— Тебя же, сказывали, сотником поставили на Москве? — спросил вдруг брат.

Мы были уже в изрядном подпитии, хоть я и старался не налегать на алкоголь.

— Было дело, — ответил я.

Фёдор дёрнул плечами, хмыкнул. Сам он, хоть и был старше на пару лет, оставался пока самым простым всадником поместного войска. Даже не десятником.

— А вам письмо моё не дошло ещё, что ли? — спросил я.

— Какое письмо? — спросил отец.

— Ясно. Значит, не дошло, — процедил я.

Пришлось кратенько пересказать им всё, что со мной произошло с момента нашей последней встречи. Отец и брат удивлённо качали головами, цокали языками и поднимали тосты в нужных местах. Несколько раз дошло до того, что мне не поверили на слово, и тогда звали Леонтия, который подтверждал всё сказанное.

Например, в то, что я зарубил князя Курбского, они поверить никак не могли, брат даже порывался выйти со мной на саблях, да так, что отцу пришлось его утихомирить резким окриком.

А уж когда рассказ дошёл до опричной службы, так они и вовсе замерли с открытыми ртами. Само собой, многое я опускал, полного доверия к ним всё равно у меня не имелось, но несколько намёков себе всё же позволил. И этого хватило.

— А в письме том я вас хотел на службу опричную призвать, — сказал я напоследок.

— Нас? — хмыкнул отец.

— К тебе под руку, что ли? — тем же тоном произнёс брат.

— Ну а кого? Родичи же, — сказал я.

По правде говоря, для этой службы они не годились, слишком прямые и бесхитростные, как удар палкой, но за неимением горничной иметь приходится дворника.

— Ну, я торопить не буду, — развёл я руками. — На обратном пути всё равно ещё раз заеду, перед Пасхой, тогда и ответ дадите. Поразмыслить надобно, понимаю всё.

— На обратном? А сейчас куда? — спросил отец.

— В Казань меня государь отправил, — сказал я.

В этом никакой тайны не было. А вот об истинной цели путешествия распространяться не стоило даже в кругу близких.

— Неспокойно опять? — спросил отец.

— Не знаю, — честно ответил я. — Кстати, толмач мне нужен, надёжный. Может есть кто на примете?

Отец с братом переглянулись. Боярин Злобин, пристально глядя на меня, произнёс несколько фраз на татарском. Я непонимающе покачал головой. Фёдор повернулся к отцу, тоже что-то сказал, отец усмехнулся.

— Я же тебя сам учил, — хмыкнул Степан Лукич.

— Меня как саблей по голове треснули, всё из головы и вылетело, — сказал я. — Одна брань только осталась, её помню.

Он цокнул языком, покачал головой.

— Да уж, — произнёс отец. — Как же угораздило-то так…

— Главное, жив остался, — демонстративно перекрестился я.

— Тоже верно, — вздохнул отец.

По-хорошему, было бы неплохо выучить татарский. Здесь абсолютной нормой было знать два-три языка, и в отсутствие справочников и переводчиков учить их было не так-то просто. Всё с чужих слов, на живом примере.

— А вы чего, кстати, дома-то? — спросил я.

— А где нам быть? — фыркнул брат.

— Так в походе, в Ливонии, — сказал я.

— Федька после порубежной службы, я тоже, почитай, недавно вернулся токмо, — ответил Степан Лукич. — Надобно и дома побыть, кто за поместьем-то уследит?

— Понятно, — сказал я.

Отец хоть на словах и жаждал добить ливонскую немчуру, на деле же в бой особо не рвался, полагая, что и без него есть кому воевать.

Нынешние войны это не тотальная мобилизация до последнего мужика, это неотъемлемая часть здешней жизни. Особенно для поместных воинов, ежегодно уходящих на порубежную службу, так что лишний раз никто на войну не рвался. Только молодёжь, жаждущая славы и трофеев. Младшие сыновья вроде меня.

— Если хочешь, я с тобой до Казани доеду, провожу, — предложил брат.

Таким тоном, будто делал мне великое одолжение. Покровительственным.

— И правда, раз, говоришь, толмач тебе нужен, поезжайте вместе, — сказал отец.

Я посмотрел на брата. Фёдор Степанов сын Злобин был на пару лет старше меня, похожи мы были с ним как две капли воды, разве что брат был чуть повыше и борода у него росла погуще. Однако никаких братских чувств я к нему не испытывал. Держался он со мной надменно и насмешливо, видимо, по старой привычке, отчего общаться с ним было не очень приятно.

Но такая возможность выпадает слишком редко, чтобы её игнорировать, верного толмача найти не так-то просто, а брат это явно не тот человек, что выдаст меня татарам. Да и вообще кому-либо ещё. Родственные узы тут не пустой звук. Но брат просто не станет мне подчиняться в этом походе, откажется признавать моё старшинство. Я для него по-прежнему был мелким, младшим. Вечно битым в играх и поединках.

С другой стороны, переводчиком быть не зазорно, даже наоборот, это можно обставить как элемент превосходства надо мной, неграмотным. Так что я кивнул, скрепя сердце.