Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Большаков Валерий Петрович
– Здорово… - впечатлился я, и заелозил. – Пап, кипит!
Сжав трубку зубами, отец ловко опустил в кастрюлю оба гигантских пельменя, посолил и кинул лаврушку.
– А они точно всплывут? – поинтересовался я, чуя, как уркнуло в животе.
– Можешь не сомневаться! – тщательно выколотив трубку, папа уселся напротив. В глазах его блеснула хитреца. – Как там твои девушки? М-м? Выбрал уже, с кем – и на ком?
На секундочку утратив контроль над собой, я отпустил тяжкий вздох.
– Хреновато? – папину бороду расщепила сочувственная усмешка.
– Терпимо, - скупо ответил я.
Там же, позже
К пяти часам я и помыться успел, и форму простирнуть, а мамы всё не было. Вряд ли ее Митрофановна сверхурочно нагрузила, скорее, сама припозднилась. Мало ли дел у молодой женщины? В парикмахерскую заглянуть, по магазинам пройтись…
Я прислушался. Отец напевал арию герцога Мантуанского, а когда забывал текст, переходил на малохудожественный свист.
Послонявшись без цели и смысла, я заставил себя подтянуть понимание. То ли оттого, что впервые в этом месяце, то ли изменению сознания надо спасибо сказать, но после обычного басистого гуда в висках боль едва резанула, и стихла.
Великая теорема Ферма вставала передо мной во всем своем совершенстве и грандиозности, как несокрушимая крепость, взводя солдатский азарт.
«Али не богатыри мы?»
Спокойствие, только спокойствие… Поспешишь – голову сложишь. Мозг – дело тонкое.
Прошлой осенью, каких-то полгода назад, я вышел на уровень препода хорошего матфака, а с весны у меня «пошла» дискретная математика - описал Канторовичу метод внутренних точек, выдал первый эффективный полиномиальный алгоритм. А теперь дотянулся до пределов знаний…
Я уставился в неописуемое пространство высших абстракций.
«Каждой эллиптической кривой соответствует модулярная форма. Всякая эллиптическая кривая с рациональными коэффициентами является модулярной».
Это не мои слова, такова гипотеза Ютаки Таниямы. Вейль активно взялся за нее, однако не преуспел. Но уже в восемьдесят пятом Герхард Фрей выдвинет интересное предположение: если теорема Ферма неверна, то эллиптическая кривая не может быть модулярной, что противоречит тезису проницательного японца. Годом позже Кеннет Рибет выйдет на верный след, догадавшись, что теорема Ферма является следствием гипотезы Таниямы, а Уайлс с Тейлором обоснуют ее особый случай, чего необходимо и достаточно для доказательства Великой теоремы Ферма…
…Щелчок замка – и по моему внутреннему видению словно рябь пробежала. Часто зашаркали отцовские тапки.
- Привет! – радостно зазвенел мамин голос, переходя в сдавленное хихиканье. – Пусти, медведь! На, лучше сумку возьми… О, Дюша вернулся!
Не вставая со стула, я потянулся, чуя, как приближается родная женщина.
- Привет, Андрюшенька! – ласковая рука опустилась на мою умную голову, перебирая пряди, и модуляры, призывно изгибавшиеся в воображении, растворились, стекая в память.
- Привет, мам! Опять медовый месяц? М-м?
Мама смущенно рассмеялась. Наклонилась, целуя мою гривку, и дохнула теплым воздухом.
- Балбесина…
Поздний вечер того же дня
Ленинград, Литейный проспект, «Большой Дом»
Генерал Блеер никогда не забывал, что слово «должность» происходит от слова «должен»; чем выше ты взошёл, тем тяжелее долг. Долги положено отрабатывать, да не абы как, а на результат. Есть ‒ отлично. Нет ‒ паши вдвое, и это не обсуждается. Да, порой нужна удача, но если молотить двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, то она находит тебя сама.
Мужество повседневного труда... Неброское, нешумное. За него ведь тоже дают ордена. Это геройство, пусть и особого, небоевого толка: уйти не вспышкой подвига, но гореть десятилетиями, на жилах, через «не могу».
Впрочем, о подвигах и орденах Владлен Николаевич не думал ‒ не до того было. Своя страна на руках. Надо работать.
А в этот поздний предпраздничный вечер «особой» группе было над чем потрудиться: появились успехи. Именно так, во множественном числе! Поэтому в кабинете у генерала сегодня царило приподнятое настроение.
Пили горячий крепкий чай с лимоном и хрустели вездесущими сушками. Потом порученец занёс две больших блюда с бутербродами: прибыл белёсый, в мелкие дырочки сыр, пахучая варёная колбаса и, половинками ‒ необычно сочные котлеты.
‒ Мои, ‒ с потаённой гордостью поведал капитан в ответ на молчаливо задранные брови шефа, ‒ лося на майские завалили под Мгой, двухлетку. Жена ведро накрутила.
Потом он вышел, и разговор по делу возобновился.
‒ Наглец он, конечно, каких мало... ‒ Блеер шумно хлебнул из стакана и пристукнул по столу кулаком: ‒ Пойти на передачу прямо на Лубянке, под окнами Комитета... Редкостный наглец.
‒ Это неплохо, ‒ Витольд покивал каким-то своим мыслям, ‒ пониженное чувство опасности, бесшабашность... Такой вполне может и сам нарваться.
‒ Только ждать мы не можем, ‒ хмыкнул генерал, потом разочарованно цыкнул и воскликнул: ‒ И ведь второй раз ему при оперативной съёмке повезло! Как знал, что плёнки через неделю смоют.
‒ Может и знал, ‒ пожал плечами Минцев, ‒ я уже ничему не удивлюсь.
‒ Знал, не знал... ‒ по привычке проворчал Блеер, шелестя документами.
Перед ним в папке лежала невысокая стопочка листов ‒ результат работы десятков, если не сотен, людей. Никакой удачи, только методичный, хорошо организованный труд.
Письмо, добытое в Риме оперативником Маркуса Вольфа, породило в СССР целую лавину последствий, стоило лишь заподозрить по стилю изложения «Сенатора» в качестве возможного его отправителя. Всё было «в масть»: и характерная информационная насыщенность текста, и некоторые обороты, узнаваемые даже в переводе с итальянского, а также привычка автора к многоуровневому структурированию аргументации, в результате чего логика изложения достигала в своей убедительности почти математического уровня.
И морщился как от зубной боли Андропов, пытаясь найти способ донести до Брежнева новость поизысканнее, и перо его продавливало бумагу сильнее обычного, выводя на сопроводиловке пакета повелительное «Георгий, ищи СРОЧНО!».
Крутили от известной даты доставки послания в Рим: Джулио Грассини созвал срочное совещание кризисного штаба вечером шестого марта, значит, скорее всего, информация выпорхнула из СССР или утром того же дня, или, если взять с запасом, на день-два раньше. Рыли, конечно, по разным направлениям и с перестраховкой, но не заметить спешного утреннего вылета Палумбо из Москвы Комитет не мог.
Версия сразу стала приоритетной. Подняли данные стационарных постов наблюдения, записи телефонных разговоров, и довольно быстро восстановили достаточно немудрёные его перемещения по городу в предшествующие дни.
Оставалось понять кто и где...
Искали подозрительных пассажиров из Ленинграда. Оперативники прошлись по билетным кассам и прошерстили корешки. Нудная механическая работа ‒ одна из многих, которую надо было сделать.
Повезло? Да нет, «порядок бьёт класс».
Просмотр списков позволил выявить странность: некий подросток Вася Крюков так хотел в тот же день вернуться в Ленинград, что запасся сразу несколькими билетами из Москвы. Собственно говоря, на него бы и так обратили внимание: летающие в одиночку подростки ‒ редкость, но тут сомнений было мало:
‒ Он! ‒ в радостном азарте хлопнул по списку Жора, ‒ роем, парни, роем!
Зимний пожар в квартире Крюковых, «сгоревшее» свидетельство о рождении, по которому в марте взяли билет? Стопроцентное алиби у подростка на ту дату? Сосед по креслу в самолёте уверенно не опознает на фото?
‒ Конечно, маловероятно, но надо, ‒ сказал тогда Блеер, ‒ отбейте молнии во все кассы и отделения транспортной милиции относительно действий при предъявлении свидетельства о рождении Василия Крюкова. Вдруг сглупит...
