Игорь Уваров - Древняя книга. Преображение уже началось
И Лат стоял на коленях перед Гердашем, который раздавал хлеб попрошайкам, и даже младшенький Бажида и дряхлый Дувмат. Конечно, никто не узнал Гердаша в его нынешнем обличии. А он в свою очередь был безмерно рад видеть близкие ему лица в этих далёких землях. Он жаждал обнять их, но не смел раскрываться, так как не вполне доверял им. Он даже помог им устроиться при дворе фараона.
Лат стал банщиком фараона, а Бахия всюду ходил за Баши с опахалом в руках. Стенат по просьбе Малекки стал начальником всей стражи. Коплант – виночерпием, Реудат – хлебодаром, сёстры стали прислуживать Малекке. Сипелькаа стала советчицей Малекки по вопросам макияжа и косметического ухода. Она добывала различные омолаживающие травы и делала отвары. Мавриника занималась шитьём и всем, что касалось нарядов, а смиренная Суписта убирала за госпожой, кроме того она стала врачевательницей при дворе. Четвёртый сын Дувмата – Нуро – сумел втереться в доверие к самому Баши, и через некоторое время тот сделал его сборщиком податей, чем три года назад занимался печально упомянутый ранее Казатон. Горел угодил в темницу, но благодаря стараниям Гердаша и Стената был выпущен. Всё-таки хорошей работы ему не нашлось, и он стал шутом у Баши – такова была цена за освобождение. Бажиду Гердаш взял во дворец к себе и тайно учил чему-то. Дувмат остался один в чужом краю и горевал.
Через год Гердаш зайдёт к отцу и всё расскажет ему. Тогда, видя слёзы отца, он будет искренен, как никогда. Он расскажет и о гибели матери, и о разбойниках и о своей возмещённой гордыне и творящей мысли. Отец воспрял, несмотря на страшные рассказы о материализации злобных замыслов сына. Но от отца никто не узнает о тайне Гердаша, процветающего у них перед глазами у собственных родственников, ведь свои рыжие глаза он всегда скрывал под парчой.
Не поговорив с детьми, Дувмат на следующий день уйдёт из Сэндории. И только дежурящий у ворот Стенат увидит знакомый удаляющийся силуэт отца. С тех пор больше нет достоверных сведений о Дувмате. Но говорят, что он вернулся в Пустору и умер в тех же горах, где подо льдом покоились самые дорогие ему люди.
Десять лет ещё правил Баши после возвеличивания Сэндории. Но потом слёг с тяжкой болезнью. И снился ему сон, подозвал он к себе Гердаша и рассказал:
– О, ближайший и вернейший Гердаш Ёсфот, что означало «Разгадывающий сны». Я видел сон. Будто бы змей обвивает меня, потом сдавливает шею… И задушил. Вдруг подошёл человек в чёрном одеянии и забрал змея, я не видел его лица. Что это?
– Я попробую угадать. Ты неизлечимо болен и до завтра не доживёшь, болезнь удушит тебя, – выносил приговор Гердаш.
С ужасом смотрел Баши в ухмыляющиеся рыжие глаза. Он на миг потерял сознание, словно сон вернулся к нему: «Человек в чёрном повернулся лицом, и на месте глаз ярко светились два рыжих огонька». Баши снова вернулся в сознание.
– Так это ты, ты послал болезнь, – в предсмертной агонии кричал фараон.
И вновь говорил Гердаш:
– За всю свою жизнь, Баши, ты видел лишь один вещий сон, и волей судеб он стал твоим последним сном. Я не умею читать снов, и я не читал твоих снов. Я их претворял в жизнь своей мыслью, и ты прав твоя болезнь – это моих мыслей дело, но не только.
– Я покончу с этим, – воскликнул Баши, но сильнейший приступ удушья остановил отсчёт дней его жизни.
Гердаш взял в жёны Малекку и занял место фараона. Только тогда он поведал своим братьям и сёстрам, что он тот самый Гердаш – их родной брат. На эту новость все отреагировали по-разному, и лишь Бажида был спокоен. Малекка долго оплакивала мужа, но природа взяла своё, через год она забеременела уже от Гердаша и родила ему сына, которого назовут они Дайрутом. Не долго продержатся они у трона разбогатевшей Сэндории, ведь подрастал Халиф – сын Баши. И он ненавидел мать, так как считал, что она предала память об отце, а Гердаша-самозванца он ненавидел ещё больше, за то, что тот сел на его место – место наследника Баши.
Через три года после смерти отца Халиф свергнет их обоих, но и сам не насидится на сэндорийском троне. Он заманит Гердаша и Малекку в хижину, в которой заживо сожжёт их. В предсмертных муках Гердаш сотворит последний образ. Не считая образа пробитого молнией Халифа, это будет образ его младшего брата Бажиды, мило беседующего со своими многочисленными потомками. Там будут и дети Стената, и Суписты и остальных сыновей и дочерей Дувмата, а также потомки Дайрута, сына Малекки и Гердаша. Но не мог знать Гердаш, что Халиф уже расправился с его самым младшим братом, с любимцем его Бажидой. Сотворённый дождь потушил пожар в хижине, но ни Малекка ни Гердаш не спаслись – добрые образы не получались у рыжеглазого горемыки. Обгоревшая избёнка, раздробленный молнией труп Халифа и убегающий человек с бешеными криками, что он этого не хотел – это последняя сцена из жизни Гердаша.
Место правителя не пустовало, и фараоном стал один из многочисленных детей Баши от наложниц. Это был настоящий тиран – Кэгорт. Но во время его властвования окончательно угасло неожиданно встрепенувшееся пламя свечи величия Сэндории. Он умер, не оставив потомства, и колено Баши затерялось в бесконечных придворных интригах, сплетаемых из паутины власти.
«Читал, и образы иные оживали»
«Перестань гневаться и оставь ярость»
Это был лучший день за последний год. Лат заходил в дом, и за плечами у него висела целая котомка хлеба и другого съестного. Те ковардашки и объедки, которые они нашли неделю назад в разваленном погребе где-то посреди Палестины, можно было выкинуть. Теперь они могли есть, не испытывая к еде и к себе отвращения.
– Настоящий королевский обед, – сказала Суписта, выставляя на стол продукты, принесённые Латом.
– Нам дадут ещё. Нам нечем пока заплатить, но мы будем работать и зарабатывать своё пропитание, – отвечал довольный Лат.
Бахия в предвкушении предстоящей пирушки урчал в углу, обсасывая деревянный сухарь.
– Бог смилостивился к нам, мы не умрём от голода, дети мои, – прошептал с кровати старина Дувмат.
– Что за Бог? Отец, это великолепный Баши смилостивился, и его добрый советник Ёсфот, только поэтому мы сегодня не продолжим голодную агонию перед смертью, – перечил Лат.
– Нет, – рассердился Дувмат, – Баши и этот Ёсфот – они простые люди, наделённые властью.
– Но и ты кланялся им обоим, отец, – перебивал Лат.
– Да, кланялся, – соглашался подхриповатый Дувмат, – моё самолюбие превратилось в прах с первым огрызком, найденным на улицах Пусторы. Когда я и мы все неделями не держали во рту травинки, когда я вместе с вами работал на богачей Валерана и Шилдана, не покладая рук, чтобы заслужить эту травинку из их оскудевающих амбаров, а сегодня они – эти богачи – пришли с нами в Сэндорию на поклон любым фараонам. Умерло самолюбие вместе с нашим умершим от голода мангустом Вишли, когда мы доедали его останки, ты же помнишь, Лат. Если есть единственный способ сохранить жизнь, то я сделаю это, ибо Бог оставил меня жить однажды, и я не стану транжирить его милосердие. Унижение – это не самое худшее в жизни. И пусть хлеб есть у этого Баши, но даёт его нам Бог.
– Тебе видней, отец, – нехотя отвечал Лат.
Краски дня постепенно насыщались. Суписта сготовила из принесённых продуктов поистине королевские яства. Все, очень довольные, садились за стол, и все приходили в восхищение от убранства стола. Огромная семья, ведь только младшие сыновья Дувмата не имели ещё своих детей. Дувмат смотрел на всех: детей, невесток, зятьков, внуков и внучек, – и по его морщинистым щекам катились слёзы. Он вспоминал тогда и Гердаша, и Реверу, и брата Дувина. Но плакал он от счастья.
Реудат где-то на улице возился с собаками, его все ждали. Потом он прибежал, сел за стол и схватил из стоящей перед ним чаши вкусную грушу. Лат смотрел за ним. Было видно, как его ноздри расширяются. Он занервничал ещё тогда, когда все, не прикасаясь к выставленным блюдам, ждали Реудата, а теперь он нашёлся и немытыми руками полез, да ещё начал есть вперёд отца. Это привело Лата просто в бешенство.
– Ты что делаешь, заморыш? – заорал он.
От испуга Реудат уронил грушу и разбил ей кувшин с соком. Это взбесило Лата ещё сильней.
– Выйди из-за стола, поешь после всех, – кричал Лат.
– Успокойся, милый, – уговаривала его жена Челоба.
А Реудат извинился:
– Простите, – сказал он и сел.
– Я сказал, выйди, – не мог угомониться Лат.
– Но почему, что за несправедливость? – обиженно возражал Реудат.
– Пошёл вон, я сказал, – в приступе гнева выбрасывал крики изо рта Лат.
– Брат, что ты так кричишь? Все тебя слышат, – пытался успокоить Лата Коплант, вступаясь за младшего брата, – он же ничего сверхъестественного не натворил.
