Егор Калугин - Спасти товарища Сталина! СССР XXI века
Инструктор останавливается перед площадью Пятидесятилетия Октября, заполненной людьми, красными флагами, транспарантами, портретами Вождя. Площадь пестрит, переливается смехом, песнями. Гудят вразнобой духовые оркестры, веселятся гармошки, бренчат гитары. Барабанят, дудят в горны отряды пионеров.
– Есть один метод, который даст тебе некоторую общую практику. Прямо сейчас в толпе перед нами два агента. Пол, рост, возраст я не скажу. Единственный ключ – они сейчас оба повернуты к нам лицом, хотя на нас могут и не смотреть. Они могут стоять или передвигаться. Но они в поле твоего зрения. У тебя пять секунд.
Таращусь в толпу. Мельтешат парни с газировкой, перебегают детишки, степенно прогуливаются семейные пары. Тысячи человек перетекают в глазах плотным шевелением.
– Поворачивайся, – командует инструктор.
Послушно разворачиваюсь к улице Горького.
– Сейчас мы пойдем обратно. Остановимся еще дважды, и агенты снова будут смотреть на нас пять секунд. На Пушкинской площади ты должен будешь указать мне их. Пошли.
Через несколько шагов с ужасом осознаю, что от увиденного остались жалкие клочки. Сверкающие стеклом бутылки с газировкой в руках молодежи. Стайка хохочущих девчонок. Остальное – безлико, стерто, неопределенно.
– Ты сейчас пытаешься воспроизвести картинку, – видит мое замешательство инструктор. – Напрасно. Когда стараешься вспомнить – фиксируешься на деталях. Детали – ключ к воспоминаниям. Так работает мозг. Оставляет себе метку о запахе кофе или приятной мелодии. И как только ты дергаешь деталь, то вспоминаешь или раннее утро или приятную встречу на танцах. Но в нашем деле детали топят картинку. Агент слежения, идущий за тобой, может менять части костюма, снять или надеть кепку, например. Либо перевесить сумку с плеча на локоть. Либо совсем сбросить сумку или куртку. И стараясь искать в толпе эту деталь, характерную для агента, ты уже не найдешь ее. Не цепляйся к деталям. Хватай картинку.
– Да картинки-то… и нет уже, – приходится признаться.
– Неверно. Ты ее видел, – инструктор останавливается у памятника Юрию Долгорукому на Советской площади. – Сейчас обернись на пять секунд и постарайся поймать картинку.
Оборачиваюсь. Впитываю взглядом плотное шевеление людской массы.
– Пошли, – командует инструктор.
Медленно продвигаемся дальше. Гляжу себе под ноги, чтобы не пестрило в глазах праздничной суматохой. Чтобы не растерять увиденного.
– Теперь ты должен совместить картинку с площади Пятидесятилетия Октября с увиденным только что. И многое отлетит, как шелуха. А что останется, ты проверишь в следующий раз.
Ощупью, осторожно проверяю застывшую в памяти картинку праздничной улицы. Кажется, что-то есть. Пятно лица и плечи в сером. Кажется, я уже видел его. И еще… что-то неуловимое, но знакомое…
– Тебе с внешностью повезло, – говорит неожиданно инструктор, видимо, отвлекая меня. – Бывает, родится молодец – косая сажень в плечах, румянец во всю щеку, хоть углем мажь, ростом метра под два. Такого, даже непроизвольно, глаз отмечает. На него приятно смотреть. Поэтому еще одно правило: если хочешь остаться незамеченным, ты должен быть заурядным. Как все. Средняя скорость движения людского потока. Ни быстрее, ни тише. Если хочешь остановиться – останавливайся в неприметном месте. Не торчи на углу. Даже на пустынной улице есть места, которые сознание старается отсекать. Например – мусорные бачки. На это неприятно смотреть. И не будут. Поворачивайся.
Останавливаюсь, делаю «кругом».
– Пять секунд, – командует инструктор.
Глаз уже не выхватывает детали – втягивает хаос цветов и движений, и картинка распадается фрагментами.
– Дальше, – инструктор тянет меня за рукав.
На Пушкинской площади он последний раз приказывает мне обернуться:
– Пять секунд.
Вглядываюсь и закрываю глаза, чтобы сохранить увиденное на сетчатке.
– Описывай агентов, – требует инструктор.
Картинки накладываются одна на другую слоями, отсекая лишнее.
– Мужчина лет пятидесяти, лысоватый, черные брюки, куртка… темно-коричневая, в руке у него синяя матерчатая сумочка. Еще – парень, брюнет, лет тридцать, худой, в полосатой футболке и расстегнутой спортивной куртке с надписью «Спартак». Еще есть… семейная пара… но они с ребенком… вроде все. Все.
Открываю глаза. Инструктор чуть улыбается. Кивает:
– Смотри, – и поднимает руку.
В толпе лысоватый мужчина и парень в спортивной куртке ответно поднимают ладони. Я счастлив, что у меня получилось, и машу рукой, улыбаясь глупо. Агенты опускают ладони и растворяются в толпе.
– Повернись, – командует инструктор.
Выполняю приказание.
– Перед тобой четверо. Задание то же. До Советской площади останавливаемся один раз. Пять секунд… Пошли.
17
– Есть что-нибудь будешь? – Валентин Васильевич смотрит на меня поверх меню.
Инструктор по рукопашному бою назначил мне встречу в кафе «Снегурочка» на площади Дзержинского в обеденный перерыв. В расписании занятий значилось название кафе, номер столика и его имя-отчество. Выбор места проведения тренировки меня весьма позабавил. Видимо, предполагалось, что я устрою потасовку с мирно обедающими советскими гражданами, как в американских фильмах о ковбоях.
В кафе я опоздал минут на десять, задержался на занятии по методу допроса – инструктор пристегнул меня к стулу наручником и не отпустил, пока я не выдал ему наизусть все физиологические признаки обмана. Администратор «Снегурочки» провел меня между столиками зала и указал на скромно обедающего мужчину, в темном, с отливом, явно пошитом на заказ, костюме. Небольшая узкая бородка. Холеный гражданин. Больше напоминает киноартиста. Или научного работника.
– Будешь или нет? – смотрит он безразлично.
На обед в кафе я не рассчитывал. Мне казалось, что прием пищи вряд ли уместен во время физических упражнений, и денег я не захватил. В кармане всего двадцать пять копеек. Даже на порцию пельменей не хватит.
– Нет, спасибо.
Валентин Васильевич откидывается в кресле, смотрит мимо меня с таким выражением, будто съел что-то вредное для желудка и сейчас ему станет нехорошо:
– Ну, что тебе сказать, Калуга. Дела твои плохи.
Интригующее начало тренировки.
– Потому что от еды отказался? – с остроумием у меня после упражнения в допросах все в порядке.
– Именно. Ты достаточно сильно зажат. Горбишься. Спина слабая. Ноги слабые. Кабинетный работник?
– Ну… вроде того, – вынужден я согласиться.
Он раскрывает золоченые часы на цепочке, и я машинально перевожу взгляд на сверкающий хрусталем циферблат.
– И глаза. Моторика замедленная… много смотришь в одну точку. Программист?
– Вроде того, – киваю слегка оторопело.
– Плохи дела, – неодобрительно качает он головой.
– Это вы как догадались?
– Как доктор медицинских наук, – губы его, обрамленные бородкой, кривятся. – Тебя любой мало-мальски понимающий в физиологии просчитает за пять шагов твоей зажатой походки.
Не люблю я, когда меня не хвалят.
– А я умный, – улыбаюсь нагло.
– Умный бы промолчал и на ус наматывал, – Валентин Васильевич неуловимым движением убирает часы, так, что я не успеваю проследить куда. – Да, Калуга, с глазами плохо…
Молчу, чтобы сойти за умного. И, кажется, получается.
– Молодец, – кивает он. – Первое упражнение освоено. Молчать и слушать. Со спортом ты не дружишь, я полагаю?
– Дружу. Футбол иногда смотрю по телевизору.
– Уже хорошо, – он потирает удовлетворенно бородку. – Разбираешься в тактике? Один-два-два-шесть, один-два-три-пять тебе о чем-нибудь говорит?
– Не-а, – приходится признать, а съязвить хочется. – Только тройка-семерка-туз и тройка-семерка-дама…
Он смотрит на меня пару секунд как удав на кролика.
– Тогда слушай меня, Калуга, – говорит, наконец. – Практически в любой рукопашной схватке, которая продлится более десяти секунд, ты обречен.
Прекрасная манера вести тренировку. Вдохновляющая. И даже, нужно признаться – слегка обидная.
– Занятие окончено? – поднимаюсь со стула, как говорится, не солоно хлебавши.
– У тебя еще и с нервами проблема, – он смотрит на меня как на безнадежно больного. – Как жив до сих пор-то, Калуга?
– Я свободен? – его издевки мне просто надоели.
– Сядь, – тембр его голоса меняется, словно рядом грохнул грозовой раскат, и я прилипаю задом к стулу.
От неожиданности отнимается язык, и я только таращусь на него изумленно.
– Первое, Калуга, – ты должен несколько раз очень медленно, секунда за секундой прокрутить перед глазами нашу встречу, – проговаривает он каждую букву. – Ты ведешь себя как жертва. И пока ты себя так ведешь – ты будешь жертвой. Если я сказал тебе, что в схватке длиннее десяти секунд у тебя нет шансов, ты должен сделать так, чтобы схватка закончилась быстрее. Если сказал тебе, что физически ты никуда не годен, ты должен использовать только одно оружие – разум. Ты должен обмануть противника и нанести единственный удар. Вот теперь занятие закончено.
