Егор Калугин - Спасти товарища Сталина! СССР XXI века
– А зачем? – если меня будят раньше восьми, я несносен и отравляю жизнь окружающим бестактными репликами до самого вечера. – Нам ведь нужно торопиться, товарищ полковник. И легенда у меня вполне мирная – выпускник Бауманки, программист…
Каинов смотрит на меня как на неразумного ребенка:
– Дурак ты. Руководство привлекает лучших из лучших специалистов, перерабатывает графики подготовки агентов не просто так. А чтобы дать тебе шанс выжить. И тем, кто будет работать с тобой. Всем нам дать шанс выжить, всей стране. И ты будешь учиться. Понял?
– Понял, – краснею, давлюсь обжигающим кофе.
– Небольшая формальность, – полковник глядит озабоченно. – У любого агента есть кодовое имя. Тебе пока не придумали. Есть идеи?
– Штирлиц, – предлагаю с ходу.
Он глядит на меня без улыбки, прихлебывает мелкими глотками кофе.
– Не подходит? – понимаю. – Тогда – Исаев. Максим Максимыч, – уточняю, улыбаюсь скромно.
– Не валяй дурака, – говорит он. – Если не придумаешь – сам назначу. Агент Стульчак. Подходяще? Или Ботаник, – в его глазах прыгают веселые искорки.
Знает! Знает о моем проколе на операции. И его замечание мгновенно отрезвляет меня.
– Калуга, – говорю без раздумий.
– Почему – Калуга? – хмурится он.
– Не знаю. Никогда там не был. Просто – Калуга.
– Родственники, знакомые, друзья? Дача в Калужской области? Троюродный дядя любит калужские пряники? – хмурится он настороженно.
Думаю пару секунд.
– Нет, – отвечаю твердо.
– Тогда почему? – настаивает полковник.
– Сам не знаю. Музыкой навеяло, что ли, – вспоминаю бородатый анекдот.
– Гм… Калуга, – задумчиво повторяет он. – Ладно. Пока будешь Калугой. Специалисты проверят, есть ли в твоем прошлом зацепки с этой местностью. А пока – вперед, к знаниям!
14
В подвале тира сухо и тепло. Пахнет порохом и металлом. Этот запах странно кислит на языке, словно полизал медяшку.
– Ты, говорят, совсем никогда не стрелял? – смотрит на меня огромный, будто гора, инструктор.
В нем метра два росту и килограммов сто пятьдесят живого весу.
И в его взгляде – жалость.
– Не то чтобы, – врать не хочется. – В компьютерных играх было. Лет десять назад. Помните, может, была такая стрелялка «Вольфенштайн». Мне там «шмайсер» нравился.
Взгляд инструктора окончательно тускнеет.
– Ну что ж. Знаешь, по крайней мере, откуда пулька вылетает…
Он берет со стола пистолет, и оружие тонет в его широкой ладони:
– У тебя четыре часа, – вздыхает он, смотрит мимо меня. – За это время ты, конечно, ничего не узнаешь.
Еще раз вздыхает, раскрывает ладонь. Пистолет в его руках кажется игрушкой:
– Это ПММ. Пистолет Макарова модернизированный, образца две тысячи четырнадцатого года. Калибр девять миллиметров, восемь патронов в магазине. Магазин в рукоятке, как у большинства моделей, – делает неуловимое движение, и в его руке оказывается обойма, сквозь прорези в боковых стенках видны тускло блестящие бочка патронов. – Будем учиться на этом. Если научишься попадать из этого – будешь попадать из всего.
Щелчок магазина.
– Чтобы начать стрелять из автоматического и полуавтоматического пистолета, нужно загнать патрон в патронник. Делается это так, – оттягивает затвор, – отпускать нужно резко, чтобы патрон вошел щелчком, – лязг затворной рамы. – И все. Можно стрелять. Спусковой крючок здесь, – показывает пальцем.
Меня немного смущает метод преподавания. Словно попал на лекцию для дебилов.
– Ну, я кино-то смотрел, – говорю развязно. – Видел, что этим щелкают. А крючок дергают. И получается «пух-пух».
Он с грустью смотрит на меня.
– Держи, умник, – протягивает оружие. – Только стволом не верти.
Принимаю пистолет в ладонь. Кроме излишней тяжести в руке, никаких эмоций. Ни чувства «сверхчеловека», как пишут в книгах. Ни ощущения «холодной стали вороненого ствола». Тупая тяжелая железка. И опасная: дерни за спусковой крючок – и полетит, не разбирая дороги, стальная горошина страшной пробивной силы.
– Подними пистолет, почувствуй в руке, – говорит инструктор.
Послушно покачиваю «макаровым» на уровне груди.
– Ты должен чувствовать баланс, – он берет со стола еще один пистолет, показывает перед собой. – Ладонь должна быть точно в выемке пистолетной рукоятки. Не под, – сдвигает ладонь, – в этом случае все твое прицеливание коту под хвост. Не над, – накрывает ладонью раму. – Так порвешь руку. А точно в сгиб. Выстрел – это механика. У пистолета очень короткий рычаг. Точка оси рычага – твоя рука. Поэтому держать его нужно мягко, но крепко. У пистолета башки нет. Он не думает. Уговаривать его не надо. Как ты его будешь держать – так он и будет стрелять. Понял?
– Понял.
– Ну раз понял – стреляй в гонг, – показывает стволом на желтый металлический круг в двадцати метрах. – Огонь.
Что-то уж больно быстро кончился инструктаж. Поворачиваюсь к мишени, поднимаю пистолет над головой и опускаю медленно вниз. Я смотрел как-то раз чемпионат Союза по стрельбе по телевизору. Там чемпионы и вице-чемпионы именно так прицеливались. И мне кажется, что инструктор будет в восторге от моей безупречной техники.
– Стой! – ревет он.
Останавливаю руку в воздухе. Стою как семафор.
– Положи пистолет, – командует он.
Опускаю оружие на стол. Инструктор движется ко мне стремительно, останавливается на расстоянии вытянутой руки:
– Ткни меня пальцем в живот.
Хотя желание инструктора кажется странным, вид его выражает крайнюю решимость. Так как он вдвое меня тяжелее и выше, спорить с ним не хочется, и я деликатно тыкаю пальцем в его твердое, словно камень, брюхо.
– А почему ты не стал руками махать, как только что? – интересуется он. – Не повел руку от уха? Или из-за спины?
Вопрос, чувствуется, с подвохом, и хочется пошутить. Но мы в разных весовых категориях, и я сдерживаюсь:
– По кратчайшей.
– Вот! – гудит он, как паровоз. – Именно! Так же и с пистолетом. Пока ты будешь руками махать – цель сбежит. По кратчайшей. Ты не по мишеням в тире стреляешь. И ждать, пока ты закончишь свои дуэльные жесты, никто не будет.
Молниеносно выхватывает из-за ремня пистолет, щелчок затвора и практически слитно, в один звук – выстрел. Гулко звенит гонг.
– Видел? – косит он на меня.
– Видел.
– Действуй, – он опускает пистолет, отходит в полумрак, командует. – Огонь.
Чувствую себя ковбоем, так же рывком хватаю пистолет со стола, тычу стволом в гонг, тяну тугой спусковой крючок. Пах! Пистолет, как живой, прыгает в руке. Промах. С потолка в месте попадания пули осыпается бетонная крошка.
– Нормально, – неожиданно говорит из-за моей спины инструктор. – Продолжай.
Вот как. Издевается. Высаживаю еще четыре патрона в неуязвимый круг и на пятом, наконец, раздается звон. Попал! Еще два выстрела – мимо. Затворная рама застывает, оголив короткий обрезок ствола.
Инструктор неслышно выдвигается из темноты, выкладывает передо мной на стол пять снаряженных обойм:
– Перезаряжай и стреляй. Как отстреляешься – продолжим.
Под его присмотром меняю обойму, возвращаю затвор на место, и он вновь удаляется во тьму.
Стреляю в ненавистный гонг. На второй обойме – два попадания. На третьей – четыре. На последней – три.
– Положить оружие, – он вновь выходит ко мне.
Опускаю пистолет на стол.
– Твои ощущения? – смотрит сверху вниз инструктор.
– Надоело, – признаюсь.
Он хохочет:
– Это правильно! Вот это – верно! Некоторые штатские относятся к оружию слишком трепетно. Особенно те, кто не умеет стрелять. Пистолет для них, что фетиш. И уважают они его, и гладят. И ствол чтобы подлиннее, и калибр побольше. А пистолет не надо любить, это не девка. Им нужно пользоваться. Правильно и эффективно. Это – инструмент. Молоток. И больше ничего. Направь молоток точно, и – гвоздь забит.
Он вновь молниеносно стреляет в гонг.
– Гвоздь забит, – комментирует гулкий звон.
Выкладывает рядком еще пять обойм:
– Повторить. С каждой обоймы три попадания. Если меньше – даю еще обойму.
Мне хочется скорее закончить бесполезное, на мой взгляд, упражнение. Уши оглохли от выстрелов, в горле першит от пороха, и я подхожу к делу с особой тщательностью. Выстрел за выстрелом – приходит тупая механическая усталость, мозг отключается. Прицел – выстрел, прицел – выстрел, прицел – выстрел. Обойма. Затвор. Прицел – выстрел. Прицел – выстрел.
– Хорошо, – как только опустели обоймы, инструктор вновь выкладывает передо мной пять.
– Но я же попал, как говорили – по три раза, – говорю обреченно. – На последней даже шесть раз.
Он смотрит на меня без выражения:
– Ты должен ненавидеть стрелять. Только тогда твой выстрел будет верным. Без эмоций. Только необходимость. Только в цель. Хороший стрелок ненавидит стрелять. И ты будешь ненавидеть. Это я тебе гарантирую.
