Владилен Машковцев - Время красного дракона
Шутливая, но не так уж далекая от истины мысль взбодрила фюрера. Он разгладил белоснежный лист бумаги, задумался, теребнул усики и начал сочинять послание своему учителю и другу — Бенито Муссолини:
«Дуче! Я пишу данное письмо Вам в то время, когда тянувшиеся месяцами тяжкие размышления, а также длительное нервное ожидание — завершились принятием труднейшего в моей жизни решения. Я считаю, что нельзя больше переносить обстановку после ознакомления с последней картой России и ее положением, видимых из многих донесений. Я прежде прочего полагаю, что нет уже другого пути для ликвидации этой угрозы. Дальнейшее бездействие окончится катастрофой самое позднее в этом или в следующем году.
Ситуация. Англия проиграла войну. С безысходностью тонущего она цепляется за каждую соломинку, которая, на ее взгляд, может явиться спасительным якорем. Правда, некоторые ее надежды и ожидания не исключают определенной логики. Англия до сих пор осуществляла свои войны постоянно с помощью континентальных государств. С поражением Франции, вообще после разрушения всех их западноевропейских бастионов, британские поджигатели войны нацеливают все время взгляды туда, откуда они намеревались начать войну, — на Советский Союз. Обе страны, Советская Россия и Великобритания, в одинаковой мере заинтересованы в развалившейся, ослабленной продолжительной войной Европе. За этими государствами находится в позиции провокатора и выжидающего — Североамериканский юнион. С разделением Польши в Советской России проглядывает последовательный курс, который хитро и осторожно, но непреклонно возвращается к прежней большевистской тенденции расширения Советского государства. Затягивания войны, нужного для достижения данных задач, предполагается добиться сковыванием немецких сил на Востоке, чтобы германское руководство не могло решиться на большое наступление на Западе, особенно авиацией.
Не так давно я Вам говорил, Дуче, что успешно проведенный эксперимент на Крите показал, как необходимо в случае реализации более крупных действий против Англии использовать все до единого самолета. В данной решающей схватке возможно, что в итоге победа будет достигнута благодаря превосходству всего лишь в несколько эскадрилий. Я не поколеблюсь ни на минуту сделать этот шаг, если, помимо прочих предпосылок, буду по меньшей мере обнадежен от внезапного нападения с Востока или даже от опасности этого вторжения. Русские имеют громадные силы, я приказал генералу Йодлю переправить Вашему атташе у нас — генералу Марасу — карту с позициями. Действительно, на наших границах расположены все наличные советские войска. С приходом теплого времени во многих местах проводятся фортификационные работы. Когда ситуация обяжет меня направить против Англии немецкую авиацию, появится опасность, что Россия со своей границы начнет оказывать давление на юге и севере, отчего я буду вынужден молчаливо уступать — по той причине, что не буду иметь превосходства в воздухе.
Я не имел бы при этом возможности перейти в наступление находящимися на Востоке дивизиями против фортификационных укреплений русских, не было бы достаточной поддержки авиации. Если не устранить эту угрозу, придется, наверное, утратить весь 1941 год, и при этом вся обстановка ничуть не изменится. Напротив, Англия еще более воспротивится заключению мира, ибо она будет полагаться на русского партнера. При этом данная надежда начнет возрастать по мере увеличения боеготовности русских вооруженных сил. И за всем этим еще — массовые поставки военных материалов из США, ожидаемые к 1942 году.
Не рассуждая о выше сказанном, Дуче, трудно ожидать, чтобы нам представилось такое время. И при таком огромном скоплении сил с той и другой стороны существует возможность, что в какое-то мгновение пушки сами начнут стрелять, а я ведь вынужден был бросать на восточную границу все больше танковых сил и обострить внимание Финляндии и Румынии на опасность. Мое отступление доставило бы нам тяжкую утрату престижа. Это было бы весьма плохо при возможном воздействии на Японию. Посему после длительных раздумий я сделал заключение, что правильнее разорвать данную петлю до того, как она будет затянута...»
В кабинет фюрера вошла Ева Браун. Она оплела его со спины лебедино нежными, благоухающими руками, оторвала от письма.
— Адольф, ты много работаешь. Что ты опять сочиняешь?
— Деловое письмо, Муссолини.
— Ты пожалеешь, Адольф, что не поехал со мной на представление мага. Это поистине волшебник. А какой шикарный у него псевдоним — Трубочист!
— Ева, у меня нет свободного времени. Такова судьба Фюрера. Но ты отдыхай, развлекайся. А мы примем сегодня важнейшее, судьбоносное решение!
— Какое решение, Адольф?
— О начале войны с Россией!
— Трубочист говорит, что 1941 год — это год опасной Змеи.
— Ева, я тоже мистик. Но не настолько, чтобы поставить мистику выше политики. Если мы не сокрушим Россию, то Англия и Россия объединятся с Америкой и раздавят нас.
— Когда мы захватим Россию, ты казнишь Сталина? Или посадишь его в железную клетку?
— Ева, неужели и ты считаешь меня примитивной личностью? Сталин гениален в своем роде. Мы не казним Сталина. Если хочешь победить врага, сделай его своим другом. Я назначу Сталина гауляйтером России, да, да!
— Ты, как всегда, Адольф, шутишь изящно.
— Ева, ты мешаешь мне, иди — отдыхай!
После ухода Евы фюрер никак не мог сосредоточиться на письме к Дуче, уловить логическую нить размышлений. Он прочитал начатое послание заново и энергично продолжил:
«В итоге моя оценка ситуации сводится, в общем, к следующему:
1. Франция до сих пор остается колеблющейся. Твердых гарантий того, что ее Северная Африка неожиданно окажется во враждебном лагере, не имеется.
2. Если принимать во внимание, Дуче, Ваши колонии в Северной Африке, то они до весны, возможно, вне какой-то угрозы. Я рассчитываю, что англичане своим последним наступлением намеревались разблокировать Тобрук. Я не полагаю, что они в ближайшем будущем имеют возможность повторить такое.
3. Испания присматривается и, я опасаюсь, перейдет к нам лишь в момент, когда финал войны будет очевиден.
4. В Сирии французское противодействие навряд ли продолжится долговременно — с нашим или без нашего участия.
5. О вторжении в Египет до осени вообще нельзя вести разговора. Но, имея в виду общую обстановку, я полагаю необходимым поразмыслить о концентрации в Триполи боеспособных дивизий, которые при потребности возможно будет передислоцировать на Запад. Само по себе ясно, Дуче, что об этих намерениях никто не должен знать, т. к. в противном случае мы потеряем надежду на то, что Франция позволит транспортировку боеприпасов через свои порты.
6. Объявит Америка войну или нет — это не имеет значения, ибо она уже подкрепляет наших противников всеми ресурсами, которые может мобилизовать.
7. Обстановка в самой Англии тяжелая, обеспечение продовольствием и сырьем систематически ухудшается. Воля к сопротивлению зиждется, по сути говоря, только на вере в лучшее. Их надежды опираются исключительно на два фактора — Россию и Америку. Избавиться от Америки у нас нет возможностей. Но устранить Россию — это в наших силах. Ликвидация России в то же время станет громадным облегчением для Японии в Восточной Азии и породит таким образом возможность при содействии японского вмешательства затруднить значительно активность американцев.
В этой ситуации я решился, как уже сказал, прикончить двуликую игру Кремля. Я считаю, то есть — я уверен, в этой борьбе, которая в итоге избавит будущее Европы от гигантской угрозы, примут участие Финляндия и Румыния. Генерал Марас известил, Дуче, что Вы тоже выставите как минимум корпус. Если у Вас, Дуче, имеется такое желание, я восприму его само по себе с благодарной сердечностью, то для его претворения имеется необходимое время, так как на большой сцене военных операций нельзя будет начать наступление в одно и то же время во всех местах. Вы, Дуче, можете оказать исключительную помощь, усилив свои войска в Северной Африке, при возможности с намерением наступления от Триполи на запад, и далее — займетесь формированием группировки войск, при начале даже не очень значительной, которая с нарушением Францией договора сможет быстро войти в нее совместно с нами. И, в конце концов, Вы усилите прежде прочего воздушную и, при готовности, подводную войну на Средиземном море.
Что относится к охране территорий на Западе, включительно от Норвегии до Франции, то мы там достаточно сильны нашими сухопутными войсками, могущими среагировать молниеносно на любую опасность. Что относится к воздушной войне против Англии, то мы какое-то время будем склоняться к обороне. Но это не значит, будто мы не можем отражать британские налеты на Германию. Наоборот, мы имеем силы при необходимости наносить жестокие авиаудары по английской метрополии. Истребительная оборона у нас тоже весьма действенна. Она имеет в наличии лучшие наши эскадрильи.
